Сын зари - Дмитрий Казаков

Лицо отца Павла исказилось от страха, но только на миг, затем он вновь стал величавым и уверенным.

— Демоны овладели тобой, сын мой, но церковь святая и вера истинная помогут нам справиться с ними… — Взмах кадилом, и из него повалил дым, серый, с редкостно едким запахом.

А Кирилла несло.

— Да, о вере вы знаете все… Вы, торговавшие сигаретами и водкой, сдававшие церковные помещения под автомастерские и магазины… Сделавшие из учения Иисуса бизнес… Настало время снова изгнать вас из храма, и это будет сделано… Будет сделано…

Силы закончились вновь, и он обвис на руках конвоиров.

Отец Павел и его помощник ходили вокруг, бормотали какие-то молитвы, но он их почти не слышал. Боролся с сотрясавшими тело судорогами, и мечтал об одном — оказаться где-нибудь в темноте и тишине.

Потом Кирилл обнаружил, что стоит сам, а прямо напротив — Дериев. И лицо у майора довольное.

— А, майор… — Чтобы произнести эти слова, не понадобилось ни малейшего усилия, они словно родились сами. — Все, что ты есть, и что ты сделал, пойдет прахом, и острие железное уже наточено, и плоть твоя не устоит.

Если глава коммуны и испугался, то никак не показал этого. Он усмехнулся и сказал что-то, но Кирилл ничего не понял. Его подтолкнули в бок, развернули и повели между двух рядов молчащих, насупленных людей — вот этот уже мертв, забит озверевшей толпой, и этот погиб, отравился какой-то дрянью, и черви ползают по круглому лицу.

Меж трупов оказался и бригадир Саленко — в его шее торчал нож.

На улице было темно, и окружавшая церковь толпа волновалась, слышались недовольные возгласы, ругань. Ветер трепал пламя факелов, время от времени доносились сердитые окрики охраны, звуки ударов.

Попавшие на лицо капли дождя помогли Кириллу прийти в себя, и он подумал — сколько здесь людей? Десять тысяч, меньше? Неужели это все, кто проснулся в Советском районе почти двадцать дней назад?

Хотя многие наверняка погибли уже после пробуждения, другие ушли из города.

— Ну ты и болтун, приятель, — сказал Равиль, когда шум и свет остались позади. — Странно, что тебя не приказали шлепнуть на месте. Да, и что ты там предсказывал майору и попу тому?

— Нечего эту ерунду повторять, — буркнул его широкоплечий напарник. — Тихо!

— Но Вань…

— Заткнись, я сказал!

До здания универсама дошли в молчании, а у двери самопальной темницы их встретил новый тюремщик — лопоухий, лысоватый мужик лет сорока, улыбавшийся хитро и заискивающе.

— А, привели, голуби? — забормотал он, бренча ключами. — Давай его сюда, давай…

Тут у Кирилла вновь наступил провал, и он очнулся только в «камере». Обнаружил, что остался один, зверски болит голова, а во рту пересохло так, что язык напоминает кусок пемзы.

То, что наступило потом, можно было назвать сном.

Пробуждение оказалось намного лучше предыдущего. Кирилл очнулся сам, безо всяких ударов по щекам, и в первый момент ему показалось, что весь вчерашний день, начавшийся с ночного нападения — просто сон, что сейчас он поднимет веки, и увидит свою комнату.

Но открыв глаза, он обнаружил «камеру», решетку и железное ведро в углу.

— Владимирский централ, ветер северный, этапом из Твери зла немеряно… — гнусавил кто-то неподалеку.

Похоже, бородатый сосед с кубиком Рубика продолжал развлекать себя сам.

Раздались шаркающие шаги, и у решетки объявился лопоухий тюремщик с пластиковым стаканом.

— Здорово, сиделец, — весело сказал он. — Получи свои двести граммов.

— А… поесть? — спросил Кирилл, вспоминая, в каком из видений ему встречался этот тип.

— Не велят, голубь ты мой. — Лопоухий отпер «камеру», поставил стакан на пол. — Хорош орать, дурилка!

— Это я пою, — гнусаво сообщили из-за угла.

— Ты не Басков, чтобы петь, так что заткнись. — Тюремщик захихикал, довольный собственной шуткой, и аккуратно, даже ласково погладил себя по лысине. — Этот, ну тот, что твой сосед, он человека убил, так что его скоро пришьют, на столбе повесят, чтобы болтался остальным в назидание.

— А-а. — Кирилл подполз к стакану, и принялся жадно пить.

Вода закончилась слишком быстро.

— В обед еще принесу, — сказал лопоухий. — Ты, бормотальщик, слышал хоть, чего в мире творится?

И он, не дожидаясь ответа, принялся рассказывать — о том, что в районе площади Свободы ночью опять стреляли, что на завтра назначена «перепись», то есть все бригадиры и начальники коммуны должны предоставить полные списки людей, находящихся у них в подчинении.

— И возраст надо указать, образование, профессии и языки, какими владеешь, и прикинь — национальность! — болтал тюремщик, скаля редкие, желтые то ли от природы, то ли от никотина зубы. — Вот бредятина!

Кириллу все это было не особенно интересно, но он поневоле слушал, понемногу уплывая в дрему.

— Сосчитать нас майор хочет, ха… Вот у нас бригада маленькая, и Василич всех знает, и все его знают, и каждый другого не подведет, — продолжал распинаться лопоухий. — А в больших что?

Дальше пошли новости поинтереснее. У Дворца Спорта началось что-то вроде меновой торговли, выловленную в Оке рыбу приходящие от реки люди отдают за патроны, о том, что из отправленных в зону желтого свечения у Дубенок разведчиков вернулся только один, да и тот не в своем уме, плетет что-то о членистых инопланетянах и сисястых инопланетянках.

— А нижняя-то часть, говорят, затоплена, — сообщил тюремщик, и Кирилл вздрогнул, выходя из оцепенения.

Как же так, там же Машенька?

— Точно? — спросил он.

— Э, голубь ты мой, что в наше время точно? — Лопоухий покровительственно глянул на него. — Разве только то, что майор наш рано или поздно всем городом командовать будет. Вот увидишь.

«Это всего лишь слух, глупая сплетня», — подумал Кирилл, но сердце билось тревожно и глухо. Он сидит здесь, а дочь где-то там, наверняка ждет отца, а он никак не может к ней прийти!

От отчаяния Кирилл чуть не застонал.

А тюремщик уже рассказывал, какое строительство затеял Дериев на улицах Васюнина и Корнилова.

— Эти дома-то старые, их ведь не протопить, если дровами, — вещал он, — поэтому из кирпичей бараки с печами возводят, ну такие, чтобы в них обороняться можно было, а то мало ли что. Ведь кто-то же стреляет на Свободе, и на Сенной, говорят, неспокойно, и в Печерах кто-то засел…

Поток слов, казавшийся нескончаемым, пресекся неожиданно.

— Да, я чего хотел-то, — сказал лопоухий, глядя на узника. — Спросить, ты кто? Правду говорят, что прорицатель какой?

— Я — свет, который на всех. Я — все: все вышло из меня, и все вернулось ко мне. Разруби дерево, я — там, подними камень, и ты найдешь меня там, — ответил Кирилл словами Иисуса из «Евангелия от Фомы» и добавил фразу из «Старшей Эдды». — Довольно ль вам этого?

Тюремщик выпучил глаза, челюсть его отвисла.

— Вот точно — бормотальщик, с ума сдвинутый, — заявил он.

Бородатый сосед выбрал этот момент, чтобы затянуть очередной выкидыш тюремно-поэтического творчества на тему «мама, водка, пацаны», и это оказалось очень кстати. Лопоухий решил, что хватит с него общения с сумасшедшим, забрал стакан и утопал прочь.

Вскоре донесся его недовольный голос. Пение прекратилось.

Кирилл прикрыл глаза и даже сумел задремать, а проснувшись, обнаружил, что в гости к нему пришел Василич.

— Да, неплохо тебе вчера досталось, Сын зари, — буркнул он неприязненно.

— Вот видишь, ты сам признаешь меня мной, — сказал Кирилл, садясь на полу. — Будешь отрицать?

— В болтовне ты силен, куда уж там отцу Павлу. — Командир майорских вояк подошел вплотную к решетке, взялся за прутья. — Слушай, мой тебе совет — покайся, признай, что все пророчества ты выдумал, и тогда всё будет хорошо. Понял?

— Отпустите?

— Вряд ли, — не стал врать Василич. — Но «уроков» больше не будет, тебя станут кормить, а то, что просидишь здесь до тех пор, пока о тебе не забудут, так это ерунда. Главное — жив останешься.

У Кирилла мелькнула мысль предложить им такой вариант — он раскаивается, выполняет все, что они хотят, а в обмен его отпускают как можно ближе к одному из мостов, и он уходит на другую сторону. Но нет, нет, Дериев никогда не поверит слову «Сына зари» и, скорее всего, отдаст приказ убить пророка после того, как его освободят…

И не обманет, и от потенциальной угрозы избавится.

Кроме того — варианта, при котором он спокойно уходит, оставляя статус «посланника» и последователей, не было в том будущем, какое он видел, зато выстрел в затылок где-то на Окском съезде там имелся.

— И зачем я Дериеву живой? — спросил Кирилл. — Меня выгоднее будет грохнуть.

— Тебя и сейчас проще всего расстрелять, — сказал Василич. — Значит, ты отказываешься?

— Да.