Улисс (часть 1, 2) - Джеймс Джойс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сколько их! И все когда-то разгуливали по Дублину. В бозе почившие. И мы были прежде такими, как ты теперь.
И потом как можно всех запомнить? Глаза, голос, походку. Ладно, голос положим: граммофон. Установить в каждом гробу граммофон или иметь дома. После воскресного обеда. Поставим-ка нашего бедного прадедушку. Кррааххек! Здраздрраздраст страшнорад крххек страшнорадсновавстре здраздрас стррашкррпуффс. Напоминает голос как фотография напоминает лицо. Иначе ты бы не вспомнил лицо скажем через пятнадцать лет. Чье например? Например кого-то кто умер когда я был у Уиздома Хили.
Фыррст! Шорох камней. Стой. Обожди-ка.
Он остановился вглядываясь в подножие склепа. Какой-то зверь. Погоди. Вон вылезает.
Жирная серая крыса проковыляла вдоль стены склепа, шурша по гравию. Старый ветеран - прапрадедушка - знает все ходы-выходы. Серая живность протиснулась в щель под стену, сжавшись и извиваясь. Вот где прятать сокровища.
Кто там живет? Здесь покоится Роберт Эмери. Роберта Эммета похоронили тут при свете факелов, так, кажется? Совершает обход.
Хвост скрылся.
Такие вот молодцы живо разделаются с любым. Не будут разбирать кто оставят гладкие косточки. Для них мясо и мясо. Труп это протухшее мясо. А сыр тогда что такое? Труп молока. В этих "Путешествиях по Китаю" написано что китайцы говорят от белых воняет трупом. Лучше сжигать. Попы страшно против. На руку другой фирме. Оптовая торговля кремационными и голландскими печами. Чумные поветрия. Сваливают в ямы с негашеной известкой. Камеры усыпления для животных. Прах еси и в прах возвратишься. Или хоронить в море. Где это про башню молчания у парсов? Птицы пожирают. Земля, огонь, вода. Говорят утонуть приятней всего. В одной вспышке видишь всю свою жизнь. А если спасли уже нет. Но в воздухе нельзя хоронить. С аэроплана. Интересно, передаются там новости когда свеженького спускают под землю. Подземные средства связи. Мы этому научились у них. Не удивился бы. Их хлеб насущный. Мухи слетаются когда еще не помер как следует. Пронюхали про Дигнама. Запах это им все равно. Рыхлая белая как соль трупная каша: на запах, на вкус как сырая репа.
Ворота забелелись впереди: открыты еще. Обратно на этот свет. Довольно тут. Каждый раз приближаешься еще на шаг. Последний раз был на похоронах миссис Синико. И у бедного папы. Любовь которая убивает. Бывает даже разрывают землю ночью при фонарях как тот случай я читал чтоб добраться до свежезахороненной женщины или уже даже тронутой когда трупные язвы пошли. Мурашки забегают от такого. Я тебе явлюсь после смерти. Ты увидишь призрак мой после смерти. Мой призрак будет тебя преследовать после смерти. Существует тот свет после смерти и называется он ад. Мне совсем не нравится тот свет, так она написала. Мне нисколько не больше. Еще столько есть посмотреть, услышать, почувствовать. Чувствовать тепло живых существ рядом. Пускай эти спят в своих червивых постелях. В этом тайме они меня еще не возьмут. Теплые постели: теплая полнокровная жизнь.
Мартин Каннингем появился из боковой аллеи, о чем-то серьезно говоря.
Кажется, стряпчий. Лицо знакомое. Ментон, Джон Генри, стряпчий, поверенный по присягам и свидетельствам. Дигнам работал у него раньше. У Мэта Диллона в давние времена. Мэт компанейский человек. Веселые вечеринки. Холодная дичь, сигареты, танталовы кружки. Уж вот у кого золотое сердце. Да, Ментон. В тот вечер в кегельбане взъярился на меня как черт что я заехал своим шаром к нему. Просто по чистейшей случайности: смазал. А он меня всеми фибрами невзлюбил. Ненависть с первого взгляда. Молли и Флуи Диллон обнялись под сиренью, хихикали. Мужчины всегда так, их до смерти уязвляет если при женщинах.
На шляпе у него вмятина на боку. Из кареты наверно.
- Прошу прощения, сэр, - сказал мистер Блум, поравнявшись с ними.
Они остановились.
- У вас шляпа слегка помялась, - показал мистер Блум.
Джон Генри Ментон одно мгновение смотрел на него в упор, не двигаясь.
- Тут вот, - пришел на выручку Мартин Каннингем и показал тоже.
Джон Генри Ментон снял шляпу, исправил вмятину и тщательно пригладил ворс о рукав. Затем опять нахлобучил шляпу.
- Теперь все в порядке, - сказал Мартин Каннингем.
Джон Генри Ментон отрывисто дернул головой в знак признательности.
- Спасибо, - бросил он кратко.
Они продолжали свой путь к воротам. Мистер Блум, удрученный, отстал на несколько шагов, чтобы не подслушивать разговора. Мартин разделает этого законника. Мартин такого обалдуя обведет и выведет, пока тот не успеет рта разинуть.
Рачьи глаза. Ничего. Потом еще может пожалеет когда дойдет до него. И получится твой верх.
Спасибо. Ишь ты, какие мы важные с утра.
7
В СЕРДЦЕ ИРЛАНДСКОЙ СТОЛИЦЫ
Перед колонною Нельсона трамваи притормаживали, меняли пути, переводили дугу, отправлялись на Блэкрок, Кингстаун и Долки, Клонски, Рэтгар и Тереньюр, Пальмерстон парк и Верхний Рэтмайнс, Сэндимаунт Грин, Рэтмайнс, Рингсенд и Сэндимаунт Тауэр, Хэролдс-кросс. Осипший диспетчер Объединенной Дублинской трамвайной компании раскрикивал их:
- Рэтгар и Тереньюр!
- Заснул, Сэндимаунт Грин!
Параллельно справа и слева со звоном с лязгом одноэтажный и двухэтажный двинулись из конечных тупиков, свернули на выездную колею, заскользили параллельно.
- Поехал, Пальмерстон парк!
ВЕНЦЕНОСЕЦ
У дверей главного почтамта чистильщики зазывали и надраивали. Его Величества ярко-красные почтовые кареты, стоящие на Северной Принс-стрит, украшенные по бокам королевскими вензелями E.R., принимали с шумом швыряемые мешки с письмами, открытками, закрытками, бандеролями простыми и заказными, для рассылки в адреса местные, провинциальные, британские и заморских территорий.
ПРЕДСТАВИТЕЛИ ПРЕССЫ
Ломовики в грубых тяжелых сапогах выкатывали с глухим стуком бочки из складов на Принс-стрит и загружали их в фургон пивоварни. В фургон пивоварни загружались бочки, с глухим стуком выкатываемые ломовиками в грубых тяжелых сапогах из складов на Принс-стрит.
- Вот оно, - сказал Рыжий Мерри. - Алессандро Ключчи.
- Вы это вырежьте, хорошо? - сказал мистер Блум, - а я захвачу в редакцию "Телеграфа".
Дверь кабинета Ратледжа снова скрипнула. Дэви Стивенс, малютка в огромном плаще, в маленькой мягкой шляпе, венчающей кудрявую шевелюру, проследовал со свертком бумаг под плащом, королевский гонец.
Длинные ножницы Рыжего четырьмя ровными взмахами вырезали объявление из газеты. Ножницы и клей.
- Я сейчас зайду в типографию, - сказал мистер Блум, принимая квадратик вырезки.
- Разумеется, если он хочет заметку, - сказал Рыжий Мерри серьезно, с пером за ухом, - мы можем это устроить.
- Идет, - кивнул мистер Блум. - Я это ему втолкую.
Мы.
ВИЛЬЯМ БРАЙДЕН, ЭСКВАЙР, ОКЛЕНД, СЭНДИМАУНТ
Рыжий Мерри тронул рукав мистера Блума своими ножницами и шепнул:
- Брайден.
Мистер Блум обернулся и увидал, как швейцар в ливрее приподнял литерную фуражку при появлении величественной фигуры, что, войдя, двинулась между щитами газет "Уикли фримен энд нэшнл пресс" и "Фрименс джорнэл энд нэшнл пресс". Глухое громыхание пивных бочек. Она прошествовала величественно по лестнице, зонтом себе указуя путь, с лицом недвижноважным, брадообрамленным. Спина в тонких сукнах возносилась с каждой ступенью выше: спина. У него все мозги в затылке, уверяет Саймон Дедал. Плоть складками обвисала сзади. Жирные складки шеи, жир, шея, жир, шея.
- Вам не кажется, что у него лицо напоминает Спасителя? - шепнул Рыжий-Мерри.
И дверь кабинета Ратледжа шепнула: скрип-скрип. Вечно поставят двери напротив одна другой чтобы ветру. Дуй сюда. Дуй отсюда.
Спаситель: брадообрамленный овал лица; беседа в вечерних сумерках. Мария, Марфа. За путеводным зонтом-мечом к рампе: Марио, тенор.
- Или Марио, - сказал мистер Блум.
- Да, - согласился Рыжий Мерри. - Но всегда говорили, что Марио вылитый Спаситель.
Иисус Марио с нарумяненными щеками, в камзоле и тонконогий. Прижал руку к сердцу. В "Марте".
Ве-е-рнись моя утрата,
Ве-е-рнись моя любовь.
ПОСОХ И ПЕРО
- Его преосвященство звонили дважды за это утро, - сказал Рыжий Мерри почтительно.
Они смотрели как исчезают из глаз колени, ноги, башмаки. Шея.
Влетел мальчишка, разносчик телеграмм, кинул пакет на стойку, вылетел с телеграфной скоростью, бросив лишь слово:
- "Фримен"!
Мистер Блум неторопливо проговорил:
- Что же, ведь он действительно один из наших спасителей.
Кроткая улыбка сопутствовала ему, когда он поднимал крышку стойки и когда выходил в боковые двери и шел темной и теплой лестницей и потом по проходу по доскам, уже совсем расшатавшимся. Спасет ли он однако тираж газеты? Стук. Стук машин.
Он толкнул створки застекленных дверей и вошел, переступив через ворох упаковочной бумаги. Пройдя меж лязгающих машин, он проследовал за перегородку, где стоял письменный стол Наннетти.