Сердце кошмара - Глеб Сергеевич Дьяконов

– Все хорошо, – он попытался успокоить Мирру. – Сейчас ты безопасности.

– Да я знаю…Просто…просто, – Мирра подняла голову и взглянула Асмеру прямо в глаза.

В комнате словно загорелось второе солнце. Он вдруг почувствовал нестерпимый жар, и одновременно нестерпимый холод. Приблизился губами к губам Мирры и все вокруг, весь мир вдруг пропал, растворился. Осталась лишь она и он – и ничего более.

Ее холодные губы воспылали жаром, приятно обжигая. Асмер чувствовал ее, ощущал запах карамели, исходящий от пепелных волос, гладил пальцами нежную, бархатную кожу. Все мысли из головы мгновение улетучились, и в разуме чистом и свободном, постепенно разрастаясь, выросло чувство. Бесконечное и непреодолимое, возникшее, возможно, лишь на несколько мгновений, которые хотелось растянуть на вечность.

Они не могли отпрянуть друг от друга, не могли оторвать жадных губ.

С трудом, Асмер отпрянул. Поцеловал Мирру в шею, ощущая ее запах, дурманящий вкус ее тела. Выпуклости под футболкой вызывающе уперлись ему в грудь. Ткань мешала. Асмер аккуратно и медленно взялся за край футболки и потянул вверх, а затем отбросил ее куда-то в сторону.

Провел рукой по обнаженным грудям. Мирра застонала. Асмер на этом не остановился. Ощутил под руками кружево трусиков, и, положив мирру на спину, почти торжественно снял их, не переставая целовать ее жадные губы.

Мирра сжала его бедрами. Кровать заскрипела, не жалобно, но почти музыкально. Они слились воедино. Не было ни Асмера, ни Мирры – лишь тесный союз двух тел, разорвать который не было под силу даже самой вселенной. Скрипу кровати вторил раздающейся в такт женский стон и тяжелое дыхание мужчины. Они танцевали танец, ритм которого постепенно ускорялся, а когда достиг своего апогея, все вокруг взорвалось миллиардом фейерверков.

***

– Откуда у тебя этот шрам? – спросила Мирра, водя пальцами по коже Асмера.

– Этот… От ножа, – ответил Асмер. – Я расследовал кражу, еще в самом начале, когда только пришел в полицию. Новичкам обычно не доверяют серьёзные дела, так что мне пришлось искать ожерелье одной богатой аристократки. В ломбарде, где я нашел украшение, мне дали адрес того, кто его туда принес. А когда я постучал в его дверь, держа жетон в руках, вор, ничего не сказав, пырнул меня ножом.

– Ужас…

– Да, повезло еще, что я успел достать револьвер, прежде чем он ударил во второй раз.

– Ты его убил?

– Да.

Мирра замолчала и прижалась к Асмеру сильнее. Какое-то время они молчали, думая каждый о своем. И в комнате слышалось лишь ровное дыхание двух человек.

Асмеру нравилось молчать вместе с ней. Тепло девушки и запах карамели ее волос дурманили, уносили прочь тревожные мысли.

– Не могу поверить, что Мэрилинд…Она всегда была такой милой старушкой. Кто вообще способен на такую жестокость? – прервала тишину Мирра.

– Не знаю, честно. Хотя, по правде говоря, я, думаю, это была не Мэрилинд. Во всяком случае, не та экономка, которую ты знала, – ответил он, поглаживая девушку по обнаженному плечу.

– Что это значит? Не понимаю тебя.

– Ты спросила: кто вообще способен на такую жестокость? Ответ прост – никто. В здравом уме человек ни за что так не поступит. Да, люди злы и жестоки, и они, как никто, способны на убийство. Однако, мне хочется верить, что существует определенная грань, за которой, человек перестает быть человеком. В этот момент его разум перестает различать черту, переступать за которую нельзя, и человек погружается в безумие, что и заставляет совершать ужасные поступки.

– То есть ты хочешь сказать, что Мэрилинд сошла с ума? – Мирра приподнялась и взглянула Асмеру в глаза. – Но почему так произошло? Люди же не сходят с ума просто так?

– Я не знаю ответа на этот вопрос. Я видел столько убийств, столько смертей в этом городе, что порой мне кажется, что дело не в людях, а в самом Атифисе. Будто он болен, и его жители все время борются с этим недугом, но все же проигрывают.

– Не представляю, как трудно нести в себе это бремя, – Мирра нежно поцеловала Асмера в щеку. – Ты видел столько ужасов…Думаю, все это не проходит бесследно.

– Ты права, однако жизнь продолжается, – улыбнулся Асмер. – Ты учишься жить, постепенно привыкаешь ко всему, даже к самым ужасным вещам вокруг тебя. И они со временем начинают казаться чем-то обыденным, почти рутинным, а затем память сглаживает углы, делает прошлое, сколь ужасным бы оно не было, все более и более призрачным.

В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь тихим стрекотанием стрелок часов, что отмеряли минуты в ночи.

– Знаешь, я уже бывал в доме, где ты живешь, – вдруг сказал Асмер.

– Что? – переспросила Мирра. Девушка начинала засыпать. – Когда?

– Несколько лет назад. Я уже даже и не помню сколько. Это было второе убийство, которое я расследовал.

– Расскажи мне.

– Да рассказывать особо нечего.

Поступил вызов. Жильцы жаловались, что из квартиры их соседей на весь этаж разносится ужасный смрад, а попытки достучаться до хозяев были безуспешны – дверь никто не открывал.

Все думали, что это какой-нибудь пустяк – часто бывало, что в квартире находили хозяев в нетрезвом состоянии, а квартиру в таком виде, что она походила на помойку. Вот и послали туда пару патрульных, чтобы вправили мозги нерадивым соседям, или, в крайнем случае, забрали их в обезьянник, чтобы те отрезвели и пришли в себя. Однако, все оказалось гораздо хуже.

Когда я туда приехал – сначала подумал, что это не квартира, а скотобойня, на которой зарезали пару десятков голов скота, а затем оставили их там гнить. Не знаю, как даже описать запах. Он был ужасен.

Хозяйка была в гостиной. Это была молодая женщина, наверное, старше тебя лет на пять, впрочем, в том виде, в котором, она была, ей можно было добавить пару десятков лет. Я отчетливо помню, как взял одну из фотографий со шкафа. На ней была симпатичная девушка с длинными каштановыми волосами и молодой мужчина, влюбленно смотрящий на нее. Однако, перед собой я видел тогда ужасного вида старуху, с седыми, покрытыми пятнами крови и торчащими клочками волосами. Она сидела, сжавшись в углу, и что-то бормотала.

– Ужас, – прошептала Мирра. – А что стало с ее мужем?

– Его мы нашли чуть позже. Через несколько мгновений. В спальне. Мужчина был привязан к кровати. Он пролежал так несколько, должно быть, несколько недель. И тело начинало уже гнить. Одна нога была отпилена ножовкой и лежала