Выше головы! - Расселл Джонс

Что он скажет, когда его поймают? Захохочет безумно? Или назовёт себя «героем, спасающим человечество»? Что бы с ним ни сделали потом, это не вернёт умерших и не успокоит живых, запертых на станции. Через два года, когда откроется СубПорт, уходящий корабль будет набит под завязку, и «Тильда-1» лишится репутации благополучной станции…

Растревоженное воображение нарисовало апокалипсическую картину: люди покидают «осквернённый» дом, и остаюсь я один. Прогулка по ночным коридорам поддерживала эту болезненную фантазию. Тишина, пустота, неяркий свет. Несколько раз мне попадались люди, но все они были ремонтниками — проходили мимо, спешили по своим делам. Маньяка среди них не было — всех, кто работал в вечернюю и ночную смену, проверили в первую очередь. «Вот так оно и будет», — сказал я себе. — «Будешь видеть в каждом человеке потенциального врага».

Я шёл куда глаза глядят, на перекрёстках выбирал дорогу наобум, однако ноги привели меня в Лифтовую зону. Она была наполнена светом, и казалось, буквально через минуту сюда хлынет толпа людей. Но тишину нарушал только стук моего сердца, плеск фонтана да нежное стрекотание датчиков КТРД — словно кузнечики на летнем лугу. До конца вечерней смены оставалось два часа, и вряд ли кто-нибудь сюда заглянет.

Проходя мимо столовой, я вспомнил своё «озарение». Здесь я узнал об убийце «из прошлого», здесь же впервые по-настоящему осознал, как мало значу. Однако самым важным помещением была игровая. Здесь я «сбросил шкурку». Здесь мне вернули право чувствовать стыд и смущение.

Стоило зайти, как в глаза ударил яркий свет.

— Не надо, оставь, как было, — попросил я, и камилл послушно вернул мягкий сумрак.

— Спасибо!

Он не ответил. Ученик? Возможно, его поставили сразу после загрузки базового эго, и он ещё не знает, как правильно коммуницировать. А может быть, чем-то занят и не может включить голос.

Я осмотрелся, вдохнул прохладный воздух с лёгким запахом соснового леса. Аналоговые столики, привлекшие моё внимание в первый раз, никуда не делись. Пожалуй, стоило изучить правила игры… И вдруг я ощутил движение за спиной.

— Напугал?

Резко обернувшись, я увидел стрекозиные очки и бледную кожу. Цзайчжи Саласар собственной персоной. Сторонник морали. Коллега Ирвина.

— Вы следили за мной? — спросил я.

К моему удовольствию, он смутился — похоже, не ожидал прямого вопроса.

— Я бы не стал это так называть! Я увидел, как ты сюда зашёл, и решил полюбопытствовать. Время-то позднее! Тебя камрад Кетаки сюда отправила? Или ты что-то забыл?

Хорошо хоть не заподозрил, что я готовлю побег!

— Я просто гуляю, — ответил я и постарался, чтобы прозвучало невинно — всё-таки в полночь «просто» не гуляют.

— Я тоже! — откликнулся Саласар. — Бессонница.

— И что говорят врачи?

Он продолжал стоять в дверях, демонстративно загораживая проход, поэтому я присел на крайний столик — разговор предстоял долгий, и у меня не было ни малейшего желания стоять перед ним навытяжку.

Два независимых журналиста на сектор — это многовато. Им приходится из кожи лезть, чтобы добывать свежий материал, конкурируя со школьными, профсоюзными и научными командами, не говоря уж про передачи от камиллов и логосов. А ещё есть журналисты в других секторах и обязательные выпуски официальных новостей.

При таком раскладе, если Ирвин взял себе тему «хорошего андроида», его противнику ничего не оставалось, кроме как изображать нового секретаря Главы в самых чёрных красках. Но негатив на станциях не в чести: шахтёры, вахтовики со станций терраформирования и операторы с производства хотят после рабочей смены услышать что-нибудь хорошее. Значит, Саласар должен постараться, чтобы развить свою линию и при этом обойтись без нагнетаний.

Разумеется, он следил за мной, и это — интервью, без договорённости, фактически нелегальное. И чтобы получить мои ответы, ему придётся дать что-нибудь взамен.

— Врачи ничего не говорят, — притворно вздохнул он, снял феску и погладил безволосую макушку, покрытую тонкой сеточкой шрамов. — Когда меня восстанавливали, метод профессора Хофнера считался экспериментальным. Особенно для тканей мозга. Использовали то, что было. Я вообще мог остаться слепым!

— Вам повезло! — отметил я. — Но теперь-то можно всё исправить!

— Наверное. Но я сомневаюсь, что заслужил право на такую операцию. Правда, не спится мне по другой причине.

— По какой же?

— А разве ты не понимаешь? — удивился он. — Ты же умный, как все говорят. Обязан понимать!

— Не такой уж я и умный, — возразил я, утомлённый абсурдностью нашей беседы. — Объясните, пожалуйста!

— Ну конечно, — кивнул он. — Не такой! Всё дело в правде. Я догадался, зачем тебя прислали к нам. Я знаю, кто ты!

В стёклах очков отражалось моё искажённое лицо. Я не видел глаз собеседника, и потому создавалось ощущение, что разговариваю с роботом.

— И кто я?

— Хватит притворяться! — закричал Саласар, делая шаг ко мне. — Ты — человек!

Словно по команде свет в игровом зале начал пульсировать. Яркая вспышка, превратившая все окружающие предметы в черновой набросок, сменилась тьмой, которая через секунду взорвалась миллиардом фотонов, и опять стала тьмой, и вновь — светом.

Я резко выпрямился, готовясь к нападению, но Саласар был удивлён не меньше меня. Его искусственные глаза, защищённые стрекозиными очками, гораздо хуже переносили световую икоту. Он закрыл лицо руками, ссутулился — и рухнул на пол. «Припадок?» — была моя первая мысль.

Ничего подобного — сквозь судорожную пульсацию проступили очертания человеческой фигуры. Я не мог разглядеть цвета комбинезона, не говоря уж про лицо. В левой руке незнакомец держал круглый предмет, похожий на фонарь, а в правой — что-то вроде палки. Увидев её, я облегчённо вздохнул. Наконец-то! Сейчас маньяк перешагнёт через журналиста и набросится на меня! Или нет, не набросится — прикажет «опустить голову». Это было бы весьма кстати!

Маньяк нагнулся, чтобы поставить «шар». Потом поднял «палку», поднёс её край к своему горлу, после чего дёрнулся. Я услышал «пффф!» — на лицо мне брызнули тёплые капли. Одна попала на губу, и я рефлекторно слизнул. Солёное. Кровь.

Тело повалилось на пол — прямо на Саласара.

Два трупа у моих ног. Их альтеры отметили время смерти с точностью до секунды. А я не успел включить «маяк» и тем более задействовать свой альтер. Андроид А-класса и два мёртвых — убитых! — человека. И никаких видеозаписей.

Время продолжало бежать, и моё сердце отмечало каждую потерянную секунду. Толком не осознавая, что делаю, но чувствуя абсолютную уверенность, что поступаю правильно, я поднял руку, нащупал кнопку пониже затылка и нажал.