Мерзость - Дэн Симмонс

К счастью, вдоль края вершины тянется каменный гребень, в который я мог надежно упереть обе ноги, что уменьшало опасность скольжения и повышало надежность моей одиночной страховки. Я чувствую, как стоящий позади меня Жан-Клод берет конец веревки, хотя если мы с Диконом сорвемся, вероятность того, что маленький и легкий Же-Ка остановит падение, практически равна нулю. Он просто упадет вместе с нами с высоты 300 футов.

Невозмутимо посасывая трубку, Дикон начинает спускаться по веревке спиной вперед и исчезает из поля зрения за краем скалы. Он спускается быстро, каждым прыжком преодолевая восемь или десять футов, и веревка сильно натягивается. Я напрягаюсь в классической для страховки позе, когда веревка перекинута через плечо, и радуюсь трещине на вершине вертикального утеса, в которую можно упереться каблуками ботинок.

Не выпуская из рук движущийся конец веревки, Жан-Клод подходит к краю пропасти, наклоняется, смотрит вниз и сообщает:

— Его теперь не видно за краем выступа.

Натяжение веревки внезапно ослабевает. Дикон по-прежнему движется — я чувствую, как выбирается веревка, — но движется горизонтально, вдоль какого-то карниза, и полноценная страховка ему не нужна. Потом веревка останавливается. Я остаюсь на месте, а Жан-Клод наклоняется еще дальше и говорит:

— Над выступом поднимается дым. Черт возьми, Дикон сидит на каком-то карнизе и курит свою трубку.

— А я тем временем умираю от голода.

— Я хочу выпить вина, которое захватил с собой, — говорит Жан-Клод. — Это совсем не интересно. Какое отношение имеет скалолазание к подъему на Эверест — независимо от подвигов Мэллори и Дикона на этих дурацких скалах еще до войны? Гора Эверест — это не голые скалы, а снег и лед, ледники и расщелины, ледяные стены, высокие гребни и крутые ледяные поля. Поездка в Уэльс — пустая трата времени.

Словно услышав нас, Дикон дергает за веревку, и я возвращаюсь к страховке, отклонившись назад, чтобы принять на себя его вес — слава Богу, не очень большой, поскольку он худой, как Шерлок Холмс, — когда он начинает подниматься на выступ и преодолевать около 50 футов, отделяющих его от вершины. При подъеме он тоже отклоняется назад, держа тело почти горизонтально.

Наконец Дикон переступает через край площадки на вершине скалы и оказывается рядом с нами, развязывает узлы страховочной веревки и, уже не посасывая свою чертову трубку, которую, должно быть, теперь сунул в карман рубашки, говорит:

— Давайте перекусим, а потом спустимся и займемся тем, для чего приехали.

— Я хочу, чтобы вы вдвоем поднялись наверх, — говорит Дикон, и мы с Же-Ка смотрим на устрашающую вертикальную стену утеса.

— На вершину? — спрашивает Жан-Клод и опускает взгляд на груду веревок, карабинов, крюков и другого снаряжения, которое мы тащили в такую даль. Для надежного закрепления потребуется вбивать крюки — как делают немцы, — а также использовать стремена и нечто вроде подвесной веревочной лестницы, чтобы повиснуть под этим громадным карнизом, а затем с помощью узлов Прусика постепенно перемещаться вверх, пытаясь найти опору для рук или прижимаясь всем телом к широкой кромке, чтобы перебраться через нее.

Дикон качает головой.

— Только до того места, где я забыл трубку, — говорит он и указывает на поросший травой карниз приблизительно в трех четвертях пути до вершины, прямо под нависающим выступом. — Я хочу ее вернуть.

Нас с Же-Ка так и подмывает сказать: «Тогда лезь за ней сам», — но мы молчим. Это должно иметь какое-то отношение к Мэллори и к нашей попытке покорить Эверест.

— И никакого железа, — прибавляет Дикон. — Только вы двое, веревки и, если хотите, ледорубы.

Ледорубы? Мы с Жан-Клодом снова обмениваемся тревожными взглядами и смотрим на вертикальную стену.

Карниз с травой, на котором Дикон оставил свою проклятую трубку, находится на высоте около 250 футов, прикрытый нависающим выступом, но достаточно широкий, чтобы на него можно было сесть, свесить ноги, закурить и любоваться окрестными видами с высоты 25-этажного дома. Именно так и поступил Дикон.

Ему понадобилось пару минут, чтобы спуститься на этот карниз по веревке с вершины утеса, включая не самый простой участок с нависающим выступом. Но взобраться на него отсюда?..

Утес относится к той категории почти непреодолимых препятствий, которые заставляют даже самых сдержанных альпинистов использовать цветистые выражения.

— Я знаю, — говорит Дикон, словно читая наши мысли. — Страшная, зараза.

Скала ниже поросшего травой карниза, шириной от 50 до 75 футов и даже больше, представляет собой громадную, гладкую, крутую каменную выпуклость — словно брюхо гигантской свиноматки или полностью опустившегося бывшего профессионального боксера. Я хороший скалолаз — начинал с бесчисленных скал в Массачусетсе и других местах, а затем использовал полученные навыки в горах Колорадо и Аляски. И я считал, что могу забраться практически на любую скалу, которую вообще можно преодолеть.

Однако эта проклятая каменная стена под карнизом с травой просто непреодолима. По крайней мере, по стандартам 1924 года — с теми возможностями и снаряжением. (Наверное, это под силу немцам со всем их железом — карабинами, крюками и прочим, что мы притащили с собой, — но Дикон запретил нам использовать при подъеме это тевтонское снаряжение.) Я не вижу ни выступов, ни трещин, чтобы ухватиться за них пальцами или использовать как опору для ног. Гладкое свиное брюхо выдается далеко вперед, а затем спускается к тому месту, где мы стоим. Удержать скалолаза на подобной вертикальной стене (над похожим на живот выступом) может только скорость и сила трения — иногда для этого требуется прижиматься к скале всем телом, включая ладони, щеку и туловище, пытаясь слиться с камнем, чтобы не соскользнуть с высоты 200 футов навстречу смерти. Но в нижней трети этого выпуклого свиного брюха не может быть никакой речи о трении — придется висеть почти горизонтально, без каких-либо опор, не говоря уже о крюках. Падение неизбежно. Но если бы даже нам было позволено пользоваться крюками, я не вижу на этой сплошной гранитной глыбе трещин, расселин или участков мягкой породы, куда их можно было бы вбить.

Итак, придется попрощаться с direttissima[16] маршрутом — прямым путем к поросшему травой карнизу, на котором лежит трубка Дикона. Это исключено.

Значит, остается трещина, которая проходит футах в 50 справа от карниза и поднимается до высоты 250 футов.

Мы с Жан-Клодом подходим к основанию скалы и смотрим вверх. Нам приходится отклониться назад, чтобы увидеть, как трещина постепенно сужается и исчезает у большого нависающего выступа.

Первые футов 30 подъема будут относительно легкими — эрозия привела к образованию валунов, камней и выступов на этом первом коротком участке, — но дальше идет только узкая трещина, и можно лишь надеяться на опоры для рук и ног, которых отсюда не видно.

— Ненавижу карабкаться по долбаным трещинам, — бормочет Жан-Клод.

Я потрясен. До этой секунды я ни разу не слышал от своих товарищей ни настоящих ругательств, ни подобных грубостей. Вероятно, думаю я, Жан-Клод не до конца понимает, что в английском языке это слово считается неприличным.

Но при взгляде на него становится ясно, что Жан-Клоду такие упражнения явно не по душе. Больше 200 футов нам придется втискивать ладони, ободранные предплечья, окровавленные пальцы и носки ботинок в неуклонно сужающуюся извилистую трещину. Сомневаюсь, что на этой жалкой маленькой трещине найдется хотя бы полдюжины точек страховки — и по-прежнему не вижу надежных опор для рук и ног по обе стороны от нее.

— Ты пойдешь первым, Джейк, — говорит Жан-Клод; он не спрашивает, а утверждает. Не имеющий себе равных на снегу и льду, превосходно себя чувствующий на высокогорных хребтах и каменных стенах, молодой талантливый альпинист просто не любит эту разновидность скалолазания.

— Стоит ли нам связываться? — спрашивает он.

Я снова смотрю на поверхность скалы и трещину — от поросшего травой карниза с оставленной трубкой ее отделяют 50 футов, и из верхней точки придется перемещаться горизонтально, если это вообще возможно, — и задумываюсь над вопросом. Точек страховки практически нет, и поэтому если один из нас сорвется, то шансов на то, что второй его удержит, почти или совсем нет.

Но даже маленький шанс лучше, чем никакого.

— Да, — отвечаю я. — Десяти метров веревки будет достаточно.

Жан-Клод стонет. Такая короткая связка слегка повышает шансы удержать сорвавшегося товарища — поскольку если ведущий, то есть я, упадет, то страхующему (Же-Ка) придется иметь дело с инерцией 60-футового падения, а при падении второго, Жан-Клода, на ведущего придется меньшая нагрузка (если у меня найдется надежная опора). Но короткая веревка означает замедление подъема, поскольку каждый будет страховать товарища. Неуверенный, медленный, опасный подъем — противоположность качественной, скоростной работе на скале.