О любви (сборник) - Наталья Нестерова

— Татьяна Ларина. Давай выпьем за мужские поступки женщин. И что он?

— Выслушал, по голове погладил, руку взял и поцеловал Я раньше только в кино видела, чтобы руки целовали. А тут — мне! Расчувствовалась, и вот… Представляешь?

— Мощно. Помогло?

— Как рукой отрезало. Я на химика смотреть не могла. Сначала боялась, что он кому-нибудь расскажет, а потом как-то все растворилось. Он такой рохля был! Гвоздя у себя в комнате забить не мог, хозяйку просил.

— Надо выпить за сильные чувства, преходящие, то есть вытекающие в… во что они там вытекают? Не важно. Надо выпить.

Петров обещания не сдержал и Анфису провожать не поехал. Впрочем, за даму он не беспокоился — охранники не дадут ей пропасть. Его больше заботило, как добраться до дому на своей машине.

Дорога, как он помнил, двухрядная, расплывалась в четырехрядную. Петров вел машину осторожно, на скорости тридцать километров. Чтобы не заснуть, включил громкую музыку. По счастью, ему не встретился ни один гаишник. Уже припарковываясь, Петров ослабил бдительность и въехал задним бампером в столб.

Зина услышала грохот и подскочила к окну. Павел приехал. Кажется, он шатается. Вдруг поранился?

Зина распахнула дверь в ту секунду, когда Петров собрался надавить на кнопку ее звонка.

— Ты не разбился?

— Вдребезги. Надо поговорить. Пошли на кухню. Все российские люди общаются исключительно на кухне. Там решаются судьбы мира и отдельных граждан.

— Ты пьян? — подозрительно спросила Зина.

— В стельку. Но это даже хорошо. Садись, не стой. Ты у меня троишься. Может, в сидячем положении вас будет хотя бы двое.

Зина присела с другой стороны стола.

— Ты сейчас попросишь телевизор? — усмехнулась она.

Петрову было не до воспоминаний.

— Хуже, — заявил он. — Пункт первый повестки дня. — Петров поднял палец. — Что у нас на пункт первый? Ложки, задери их волк. Значит, так. Гришка теперь ими не торгует. Он надувает народ с помощью фирм по трудоустройству. Кого-то другого искать было некогда. И потом, мне самому твои ложки нравятся. Может, я их коллекционировать буду или дарить приятелям. У тебя водки нет?

— Есть, но я тебе не дам.

— Ясно. Хотел для храбрости. Пункт второй: я в тебя влюбился. Как дурак. Нет, как полный дурак.

— В меня влюбиться может только дурак? — снова усмехнулась Зина, но сердце у нее оборвалось.

— Нет, подожди, я что-то не то сказал. Не сбивай, когда тебе в любви объясняются. Я двадцать лет этого не делал, отвык, форму потерял. Понимаешь, ты необыкновенная. Я все время хочу тебя поцеловать. Такая идея фикс и днем, и ночью. Больше ночью. Какого черта ты вышла замуж за водолаза? Ладно, не кривись, не буду о твоем муженьке говорить. Я буду говорить о тебе. Ты необыкновенная. Мне все время хочется тебя поцеловать.

— Это ты уже говорил.

— Да? А то, что с каждым днем ты мне кажешься все красивее, говорил? Дорогая моя, любимая…

Петров потянулся к Зине через стол. Она отпрянула, он едва не свалился со стула.

— Ладно, не бойся. — Петров обрел равновесие. — Понимаешь, все люди ищут смысл жизни. Ну да, я пьян и говорю высоким стилем. А какого черта они еще ищут? Я тоже искал. Куда-то лез, придумывал, визжал от восторга, когда у меня получалось. Зачем? Леший его знает. А потом встретил тебя и понял, что ты и есть этот смысл. Все элементарно просто. Женщина любимая, дети. Я тебя полюбил в тот момент, когда увидел, как ты кормишь Ваню и Саню.

— Не ври, — нахмурилась Зина, — скажи еще, что когда коляску на пятый этаж тащил. И вообще, этот разговор ни к чему. Зачем ты его завел?

— Затем, что терпеть больше нету мочи. — В последнем слове Петров сделал неправильное ударение, и это навело его на свежую мысль. — Выходит, чтобы тебя разлюбить, я должен, как Анфиска, обосс… оконфузиться? — подобрал он слово.

— Какая еще Анфиска? — Зина встала. — Ты меня в свой гарем приглашаешь?

Зина хотела ласково успокоить Павла, но ее задело упоминание очередной девицы.

— Нет, я должен объяснить тебе глубину наших с Анфисой чувств, — пьяно твердил Петров. — То есть ее отдельно, а моего отдельно. — Он взмахнул руками и снова чуть не свалился со стула.

— Лучше уходи сейчас. Ты предаешь нашу дружбу, — сказала Зина.

— Да не хочу я с тобой дружить! — вскрикнул Петров.

— Не кричи, детей разбудишь.

— То есть хочу, — зашептал Петров, — но еще больше хочу спать с тобой.

— Нахал!

— Я люблю тебя.

— А я тебя не люблю.

— Да, — кивнул Петров, — это я уже слышал.

Ему стало так горько, что захотелось плакать.

Краешком сознания, не затронутого алкоголем, он догадался, что пустить слезу — это уже слишком. Петров закусил губу и, шатаясь от стенки к стенке, добрался до выхода.

Он с трудом попал ключом в замочную скважину и открыл дверь. Несколько минут сражался с пальто, которое никак не хотело сниматься. Победил, и желание всплакнуть прошло. Он повалился на диван не раздеваясь.

Зина кружилась по комнате и напевала вальс Штрауса: «Та-та, та-та-та!» Рассмеялась, схватила лохматого медвежонка, прижала его к груди и закружилась с ним.

— Он меня любит! Любит! Батюшки, как мне хорошо!

Она подскочила к зеркалу, уставилась на свое отражение.

Распрямила плечи, вытянула шею и чинно повернула голову направо, потом налево.

— Хороша, чертовка, — похвалила себя и снова закружилась по комнате.

Ей хотелось поделиться с кем-нибудь, высказаться. Она захмелела — то ли от слов Павла, то ли потому, что вдыхала пары, которые он выдыхал.

— Понимаете, — говорила Зина фотографии родителей, которую недавно повесила на стену, — мне очень приятно, что он меня любит, то есть очень неприятно. Я хочу, чтобы он меня любил, то есть совсем не хочу. Хочу слышать, как он говорит о любви, в том смысле, что я не позволю ему больше этого делать. Я не могу ответить на его чувства, потому что очень хочется ответить. Вы улыбаетесь? Бабушке он тоже понравился. Что? Я запуталась? За-пу-та-лась. — Зина вприпрыжку поскакала в спальню.

Утром Петров на работу не поехал. Голова раскололась на тысячу мелких кусочков, на каждом сидел противный Барабашка с колокольчиком. В холодильнике нашлось баночное пиво. Петров, не отрываясь, выпил банку, передохнул и достал вторую. Снова захмелел, но голова болеть перестала. Петров набрал номер Зининого телефона.

— Все помню, — сказал он, — я у тебя ничего не порушил, телевизор не унес. А что говорил — правда. Теперь жду ответа.

— Какого ответа? На пьяный бред? Ты еще не протрезвел?

— Ясно. Правильно.

Он положил трубку, достал бутылку виски, посмотрел на нее. Нет, больше пить не будет. Убрал бутылку, постелил постель, разделся. Уснуть и обо всем забыть. Вчера он чуть не разрыдался — это шизофрения. Он не даст превратить себя в болванчика на веревочке. В бараний рог! Что? Всё! В бордель, к девкам! В работу! До синих зайчиков перед глазами — в работу! А сейчас — спать. Уснуть и забыть.

В конце апреля после нескольких солнечных дней на Москву обрушились метели. Город занесло снегом. Он укрыл прошлогодний мусор на газонах, но белая красота уже никого не радовала. Все устали от зимы, от ее побед в схватках с маломощной весной.

А Зина устала бороться сама с собой. Она каждый день ждала появления Петрова. Знала, что выгонит его, но все равно ждала. Ее мучила вина перед Игорем. Предательство — как иначе назвать бурную радость от объяснений в любви пьяного мужика?

Снова надвигалось безденежье, ложечный бизнес кончился. Как Игорь себе представлял их существование все это время? Она хотела, чтобы муж поскорее приехал, но с затаенным страхом думала, что Игорь не избавит ни от проблем душевных, ни от материальных.

Накануне первомайских праздников умерла бабушка. Валя срывающимся голосом твердила в трубку:

— Врач уехал, она мертвая, они уехали, бабушки больше нет.

— Валечка, не плачь, я сейчас приеду, через полчаса я буду у вас, ну через час.

— Они уехали, сказали, что она умерла.

— Я поняла. Ты выйди из дому, встреть меня. Нет, никуда не уходи. Позови соседку. Сейчас я найду кого-нибудь с детьми посидеть.

Зина вызвонила двух школьных подружек, пока они добрались, бродила по квартире, бралась то за одно, то за другое и никак не могла сообразить, какие инструкции надо оставить неопытным девушкам.

К приезду Зины сестра уже не плакала, только глаза лихорадочно блестели. Говорила как заведенная:

— Я звонила в перевозку покойников. Они говорят, доставить тело в морг стоит полторы тысячи. У тебя есть деньги?

Зина вздрогнула, когда сестра назвала бабушку «телом».

— Двести рублей, — ответила Зина и пошла в комнату.