Макиавелли - Жан-Ив Борьо

Посольство, как обычно, включало в себя несколько этапов: 18 января 1504 г. Макиавелли встретился в Милане с Шарлем II д’Амбуазом де Шомоном, с которым был уже знаком. Тот его заверил: у Франции нет намерения расторгать союз с Флоренцией и она «поставит венецианцев на место», то есть будет сдерживать их притязания на материковые земли. Нисколько, однако, этим не обольщаясь, Макиавелли 26-го числа снова приехал в Лион, где находился французский двор. Шарль д’Амбуаз принял его и Никколо Валори на следующий день, затем вел с ними переговоры в последующие два дня, в результате которых им стало известно, что готовится перемирие между испанцами и французами: первые хотели оставить себе Неаполитанское королевство, а вторые – Ломбардию. Соглашение было действительно подписано 11 февраля в Лионе, и флорентийцы узнали в связи с этим, что, поскольку они являются союзниками Франции, гарантия «прекращения военных действий» распространяется и на них. Это было особенно важно перед лицом угрозы со стороны их старого недруга Венеции, которой все меньше благоволили при французском дворе. Оставив «на месте» Валори, Макиавелли через несколько дней покинул Францию, получив гарантии хотя и не слишком прочные, но дающие ясно понять, что Людовик XII не намерен исключать Флорентийскую республику из числа своих союзников.

Во Флоренции его ожидали новые хлопоты и треволнения, связанные, как это частенько случалось, с опасными перемещениями оказавшегося не у дел кондотьера. На этот раз это был Бартоломео д’Авьяно, недавно получивший отставку у Гонсало де Кордовы и пытавшийся снова продать свои услуги. Он вступил в переговоры со своими потенциальными нанимателями, заклятыми врагами Флоренции: с Петруччи из Сиены, с неизменными Вителли и Орсини, с Бальони из Перуджи, а также с правителями Лукки и конечно же пизанцами. В Синьории испытывали беспокойство по поводу формирующейся коалиции против Флоренции и срочно направили Макиавелли в Перуджу к Джампаоло Бальони, искусно ведущему двойную игру. Макиавелли быстро понял, что Бальони, несмотря на свой примирительный тон, по уши увяз в заговоре, и срочно вернулся в середине апреля (1505) во Флоренцию, где шла подготовка к защите города. Его сразу же отправили в Мантую для заключения договора с наемным войском маркиза де Гонзага. Оставался открытым вопрос с Сиеной, внушавшей опасение Совету десяти. Дорогу со стороны Сиены перекрывало многочисленное войско, а Макиавелли было поручено выведать намерения Пандольфо Петруччи: он направился в Сиену, но Петруччи ошеломил его таким количеством противоречивых заявлений, что он предпочел поскорее вернуться во Флоренцию, тем более что Бартоломео д’Авьяно только что обострил ситуацию, открыто введя свою армию на флорентийские земли. На этот раз действительно началась война, однако – о, чудо! – флорентийская армия под командованием уполномоченного по военным делам Антонио Джакомини разгромила армию Бартоломео д’Авьяно в Сан-Винченцо-ин-Маремма. Во Флоренции было всеобщее ликование (Макиавелли воспел эту победу во второй части поэмы «Десятилетия»), и всем хотелось умножить успех, отплатив жителям Лукки и Пизы за их сговор с коварным кондотьером. Наконец решили брать штурмом Пизу, и Макиавелли, находившийся в лагере под стенами города, вместе со всеми ожидал сигнала к началу атаки. 13 сентября войска пошли на штурм. Однако пизанцы, не растерявшись, неожиданно для всех отразили натиск, а флорентийские наемники бесславно разбежались в ночь с 14 на 15 сентября.

Все произошедшее окончательно убедило Макиавелли в том, что время наемников ушло, и теперь необходимо перейти к другому, более эффективному способу формирования войск, то есть к рекрутскому набору в ряды «национальной» армии.

5

Великое предприятие: рекрутский набор

В 1505–1506 гг. Макиавелли наконец дали поручение, которого он давно ждал и которое, как ему представлялось, должно было самым надежным образом обеспечить безопасность его города. Ему предстояло собрать ополчение, состоящее из одних флорентийцев, и тем положить конец вредной традиции содержания наемного войска, «кондотты», в пагубных последствиях которой он не раз имел возможность убедиться на протяжении всей своей карьеры дипломата. Излишне упоминать здесь измену гасконцев под Пизой в 1499 г., восстание швейцарцев в том же году и бесчисленные миссии, которые ему приходилось выполнять, отправляясь к итальянским князькам, прижимистым и мелочным, у которых единственным источником доходов была служба вместе со своим нищим войском в богатых принципатах (как, впрочем, и республиках) Италии. Войска эти были ненадежны и всегда готовы перейти на сторону врага ради выгоды и даже, как в 1499 г., взбунтоваться против своего нанимателя. Что же до их военных доблестей, они были, как известно, склонны к предательству и не желали рисковать собой на чужой земле.

Однако в реальности собрать ополчение на своей территории, не приглашая, как было принято, иностранного войска «a condotta» (ит. «по найму») на определенный срок, было делом новым, необычным и слишком уж напоминало набор своего личного войска; да и сам термин milizia (ит. «ополчение») допускал разные толкования… Закрадывались подозрения: не стремится ли тот, кто набирает ополчение на постоянной основе, к единоличной власти, которая будет опираться на преторианскую гвардию? Однако Макиавелли, затевая рекрутский набор, не изобретал ничего нового – и раньше во Флоренции проводились отдельные наборы в контадо: в 1498 г., в 1501 г., когда городу угрожал Чезаре Борджа, позднее в 1503 г. для защиты от нападения со стороны Лукки и в 1505 г. для борьбы с Бартоломео д’Авьяно. Но на этот раз речь шла о том, чтобы учредить регулярную «милицию» и придать ополчению официальный характер, для чего требовалась сложная юридическая процедура. Как следует из многочисленных писем, выполняя эту задачу, Макиавелли знал, что может рассчитывать на помощь влиятельных людей, таких как братья Содерини, еще в тот период, когда план его был далек от осуществления. Свидетельством тому письмо от 24 мая 1504 г., в котором кардинал Содерини, видя, что дело затягивается, обращается к Макиавелли со словами поддержки, звучащими, однако, несколько двусмысленно: «Не сдавайся. Быть может, однажды ты добьешься всемерной славы, коль скоро не будет другой награды…»

И все же дело не сдвинулось с мертвой точки до тех пор, пока Флоренция не оказалась в самом отчаянном положении, и тогда гонфалоньеру Содерини пришлось дать Макиавелли как секретарю, «ведающему военными делами», полную свободу, чтобы он смог приступить к набору и подготовке местного ополчения. Ему предстояло составить докладную записку, на основе которой в дальнейшем мог быть издан закон о военной службе (Ordinanza). Этот закон он представил властям в «Речи о введении на флорентийской территории военной службы»,[67] и затем декретом от 6 декабря было официально учреждено ополчение. На Большом совете он получил одобрение более значительного против обычного большинства пополанов, а это было явным признаком того, что перемены давно назрели и кондотта многих уже не устраивала. Макиавелли, «выпестовавшему» этот закон, было конечно же поручено воплотить его в жизнь. С января по март 1506 г. он вел набор рекрутов в контадо, то есть в сельских округах. В то время его можно было встретить повсюду в области Муджелло, и уже 2 января 1506 г. он обратился с первым письмом к Совету десяти, чтобы торжественно объявить о начале своей кампании по набору рекрутов.

Однако не все шло гладко: приходилось принимать в расчет соперничество между небольшими поселениями и переубеждать тех, кто видел в этой кампании разновидность новой подати. Но ничто не могло охладить пыл Макиавелли: он вел набор рекрутов и в Понтассьеве, и в Дикомано, и в Сан-Годенцо, во всех крупных населенных пунктах флорентийского контадо, где было много крестьян, про которых он напишет в своем «Военном искусстве», что из них получаются самые лучшие солдаты. Предполагалось, что призывать в ополчение будут мужчин от семнадцати до шестидесяти лет, но похоже, что в этом деле Макиавелли полагался скорее на молодежь, и, стремясь tentare la fortuna (ит. «испытать удачу») на военном поприще, не брал рекрутов старше 35 лет. Тот же принцип мы встретим и в «Военном искусстве», в книге VII: «Пусть женщины, старики, дети и инвалиды останутся дома и уступят место… молодым и крепким мужчинам».[68] То же читаем и в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» (II, гл. 29), где в эпизоде осады Рима галлами он упоминает «никчемную толпу женщин, стариков и детей», покинувшую город перед началом военных действий, или в «Истории Флоренции» (I, гл. 29), в рассказе об обороне Падуи, из которой при появлении Аттилы вывели женщин, детей и стариков, чтобы «доверить молодежи защиту города». Произошла настоящая революция в умах: до того момента основной фигурой в сражении очень часто бывал senex (лат. «старик»), которого канцлер Коллучо Салютати оценивал в свое время как человека умудренного опытом: «Было гораздо больше убито на войне подростков (pueri) и юношей (juvenes), чем стариков, и пожары и разрушения уничтожили гораздо меньше почтенных седовласых старцев, чем людей, устрашающих своей силой или беспомощных по причине своего юного возраста». Макиавелли, напротив, делает ставку на молодых людей, о чем пишет в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» (I, гл. 60), предлагая (вопреки тому, что было принято во Флоренции)[69] доверять им в случае необходимости ответственные поручения: «А когда юноша, обладающий большими достоинствами, смог прославиться, совершив нечто выдающееся, было бы очень обидно, если бы город не мог призвать его на службу в этот момент, и нужно было бы ждать, пока, постарев, он не утратит ту силу духа и то проворство, которыми, пока он был молодым, родина могла воспользоваться».