Основы истинной науки - I - И Калышева

- Но что же после этого составляет предмет деятельности позитивизма? Вы сами заявляете, что специальность Ваших исследований природы есть изучение манифестаций материи. Но ведь материю в самой себе Вы ни одним органом Ваших чувств, ни одним инструментом, которым Вы производите Ваши опыты и наблюдения, познать не можете? Вполне в настоящее время доказано, что человек прямым опытом может познавать одно лишь впечатление, производимое предметом через органы чувств на головной мозг, и что эти впечатления часто совершенно не похожи ни по своей природе, ни по существу на самый предмет, рассматриваемый в самом себе. Из чего следует, что вся задача позитивизма заключается в заведомом изучении этих несуществующих фикций, этих призраков, которые проявляются в мозгу каждого человека особо, при том условии, что никто не может проверить, одинаковые ли впечатления получаются у всех от одного и того же предмета. Может быть, и впечатления, производимые предметом на мозги двух стоящих рядом людей, тоже разные? Чем доказал позитивизм, что эти впечатления у разных людей получаются одинаковые? Ведь это тоже весьма сомнительно, и мы желали бы получить и этому обстоятельству какое-либо доказательство.

Вся эта масса неотвеченных вопросов ясно очерчивает, насколько деятельность позитивизма ограничена и как он мало удовлетворителен. Тот, кто будет говорить, что позитивизм принёс много пользы знаниям, конечно, будет прав, ибо познания природы ежегодно расширяются неимоверно. Но с другой стороны надо сказать, что всё это кажущееся расширение знаний перед той обширной областью, которая давно раскрыта для науки и настоятельно требует своего изучения, сущее ничтожество. А потому надо сказать с уверенностью, что позитивизм не обладает полными знаниями природы, и что тот, кто это утверждает, крупно заблуждается.

Теперь разберём мнение тех защитников позитивизма, которые ощущают и сознают всё ничтожество его настоящих трудов и задач и прощают ему это, ссылаясь на его молодость; они надеются, что настанет, наконец, то время, когда позитивизм заполнит все пробелы своих знаний, которыми он изобилует теперь.

Нам кажется, что позитивизм не имеет права ссылаться на свою молодость. Наука так же, как и всякое дело имеет свою цель и назначение; если кто не исполняет своих обязанностей, тот не стоит на той высоте своего положения, на которой ему надлежало бы стоять. Почему сделали бы мы науке большее снисхождение, чем, например, воину, который сложил бы своё оружие перед трудностью борьбы с более сильным врагом? Или должнику, который отказался бы платить по векселю? Наука - позитивная она или какая бы ни была -всё же остаётся наукой и обязана давать научные разъяснения тем фактам и явлениям природы, которые она добывает путём эксперимента; она обязана отвечать на все вопросы, возрождающиеся в мозгах мыслящей публики. Если бы даже ей был предъявлен глупый вопрос, она обязана снизойти к неразвитости общества и сказать ему дурака, но не просто, не одним только словом, но вполне толково и мотивировано. Она обязана давать отчёт в своих исследованиях природы, доводя свои умозаключения до того конца, который требует средний уровень развития публики. Если позитивизм действительно молод, он в первое время мог бы давать менее совершенные объяснения, может быть, даже ошибочные, но, во всяком случае, они были бы ближе к истине, чем в настоящее время объясняют сами себе эти факты (и каждый по-своему) люди, совсем не компетентные в научном деле. Со временем, по мере того, как позитивизм крепнул бы в своём деле и его разъяснения природы были бы всё более и более совершенны, тогда успел бы он выправить старые неточности прежних знаний.

Дело совсем не в том, что позитивизм не может давать разъяснения фактов и явлений, но в том, что он не хочет, не считает себя вправе делать это. Позитивисты уверили сами себя, что они психически несостоятельны и что они не могут доводить своих заключений до конца, и, конечно, пока они будут держаться этого убеждения, они не будут расширять пределов своей мысли. Дело совсем не в молодости науки, но в предвзятых идеях и принципах. Во всяком случае, наука оценивается не потому, что из неё может со временем быть, но по наличным результатам. Наука, в которой окончательно отсутствует главный умозрительный элемент, не может быть названа молодой наукой, ибо, как наука, она ещё совсем не родилась. Она тогда начнёт быть наукой, когда введёт в свои стенки умозрительную часть. А в том виде, в каком в настоящее время мы видим позитивизм, он не более, как искусство.

Нам скажут, в современной науке есть прекрасные и точные умозрительные объяснения многих фактов и явлений природы; некоторые из них чрезвычайно смелы и простирают свои умозаключения далеко за пределы познаваемого, которыми оградили науку Огюста Конта, Литтре и Льюиса, а потому несправедливо было бы обвинять современный позитивизм в том, что он до сих пор строго держится их программ. Ведь это было бы коснением, а всякое коснение есть враг прогресса и науки.

На это мы просим позволения возразить:

1) Как подробно читатель увидит ниже, в статье «История развития мысли», мы совершенно не считаем Огюста Конта и его последователей создателями или творцами позитивизма. Позитивизм так же стар, как и наука. Огюст Конт и его последователи только описали и мотивировали то, что раньше по необходимости и безотчётно существовало в науке; они уяснили значение позитивизма и классифицировали знания. Позитивизм очень древен. Александр фон Гумбольдт находит, что в науке древних арабов преследовались совершенно те же принципы экспериментальности, как и в современном позитивизме. В том-то и состоит главное горе, что позитивизм вошёл в кровь и в плоть учёных уже тысячелетия тому назад и сидит так глубоко в недрах науки, что его никто больше не замечает; к нему так все привыкли, что считают науку невозможной без него. Но узкость его программы делает то, что каждый учёный, произнося свои умозаключения, принуждён в большей или меньшей степени преступать эту программу; себе он это разрешает, видя всю возможность, логичность и необходимость подобной вольности; но в других он этого не терпит, также как и другие не терпят его свободного умозаключения. Отчего все эти научные вольности не становятся общепринятыми, и каждый учёный принужден не надстраивать здание науки, основывая свои выводы на прежде выведенных умозаключениях, но принуждён основываться на позитивных данных и начинать свои выводы сначала? Всякая система или теория, преступающая хотя бы отчасти программы позитивизма, разбору науки не подлежит, как бы она в сущности ни была логична, научна и разумна и, как справедливо говорит М. Литтре, она не обсуждается, не оспаривается и не утверждается, но прямо игнорируется, оставляется без внимания, без обсуждения адептов рациональной науки; следовательно, она не связывается с остальными данными науки и не становится научным достоянием. Подобное отношение позитивизма к знаниям образует полную беспроверочную анархию в науке, полную разрозненность мнений, одним словом, хаос.

2) Мы, действительно, видим в науке очень много смелых умозаключений и разъяснений фактов и явлений; но разберите их глубже, и вы увидите, что большинство из них все ветви от древа, описанного Огюстом Контом. Эти ветви могут далеко удаляться от ствола, они могут быть покрыты до того роскошной листвой, что она скроет от нас всё происхождение этой ветви, но, какая бы она ни была, она всегда будет ветвь, ибо все основания для выводов и все исходные точки мышления исходят из позитивного ствола; и если когда-нибудь позитивизм будет признан заблуждением и ему придётся пасть, то погибнут и эти все его прекрасные и роскошные ветви, как следствия заблуждения позитивизма.

Многие из этих ветвей позитивизма необыкновенно красивы и заманчивы, мы считаем их великими, научными открытиями, могущими составить славу и гордость нашего времени, но действительно ли это так и не потому ли мы их считаем такими, что сами привыкли к рутине позитивизма и составляем невольных и машинальных его рабов и сообщников и в других мы так же, как и все остальные, не перевариваем научного вольнодумства.

Однако, мы совершенно не желаем бросать тень на всю науку и утверждать, что, кроме позитивной, нет в ней другой, более свободной и правильной мысли. Мы говорим о господствующей науке и о большинстве. Свободная мысль существует и в наше время, её может быть больше, чем когда-либо она была. Ум человеческий работает в настоящее время так же, как и во все времена существования науки; это его естественное назначение, составляющее неизбежную потребность. В настоящее время появляются теории и системы, основанные на выводах разума, не стеснённого позитивными принципами; но в массе самых разноречивых научных данных очень трудно нам, публике, отличить пшеницу от плевел. Укажем также на то, что все эти вольнодумные теории и системы, как те, которые основаны на свободной мысли; так и те, которые имеют своим основанием позитивные принципы, но в выводах своих удаляются от позитивного ствола, не считаются достоянием науки. Привычка к научной нетерпимости всего, что переступает известный предел познаваемого, заставляет науку чуждаться их, не затрагивать их, не развивать, не считать их бесспорными данными науки; а потому они не проверяются, не прилагаются к науке, как бесспорные её данные, и на них позитивизм не строит для дальнейших выводов своей науки.