Время ушельцев (СИ) - Филимонов Сергей протоиерей

Через полчаса где-то в стороне финской границы сверкнул огонь. Еще через пару минут показался тепловоз, с грохотом и лязгом волокущий в сторону Приозерска тяжелый товарняк. Еще чуть-чуть — и голова поезда поравнялась с Митрандиром. Пора!

Грохот железных колес, бьющих в стальные рельсы, заглушил треск мотоцикла. Стараясь не отставать от поезда, Митрандир неслышно проехал через весь город и, выехав на Ладожскую набережную с противоположной стороны, рванул на полной скорости к Петербургу.

Человек, сидевший в засаде на северной окраине Приозерска, слышал только железный грохот удаляющегося товарняка.

Мертвые срама не имут

— Да нет же, это не та Земля, откуда ты пришла, — говорил Эленнар Алисе. — Такой она могла бы стать лет через сто пятьдесят, да и то вряд ли. Видишь ли, любое событие, меняющее Пути Мира, порождает на соответствующей ветви Мирового Древа развилку. Одна ветка соответствует одному развитию событий, а другая — другому. Так вот, между этим миром и тем развилок более чем достаточно. А потому и вероятность, что тот мир придет именно к этому состоянию, очень мала. Да что я тебе говорю, тебе же это Тилис должен был объяснить еще два года назад!

За левым плечом Эленнара трехметровый человек цвета охры покровительственно положил левую руку на шею оленя, простирая правую к переливающейся над далеким белым городом семицветной радуге. Тут же — выведенные чем-то бурым письмена, соседствующие с красиво выписанными буквами неведомого Эленнару алфавита. Впрочем, если бы он умел читать по-русски, то сообразил бы, что на жестяном щите под гордым лозунгом «ЧЕЛОВЕК — ЦАРЬ ПРИРОДЫ» криво нацарапано ржавым гвоздем: «ДОЛОЙ САМОДЕРЖАВИЕ!!!»

Жена Эленнара Хириэль, некогда Алиса Семенова из Тьмутаракани, по-русски читать умела и нацарапанную надпись видела. Собственно, только поэтому она и задала вопрос, ответ на который ей был и без того известен: ради нескольких минут, чтобы поразмышлять над этой надписью.

«Долой человека» или «долой власть»?

Знак неизлечимости или признак выздоровления?

Если «долой человека», тогда все. Сама возможность возникновения такой мысли означает, что здешний разум хочет покончить жизнь самоубийством. Это бывает. И если это начинают писать на стенах, то дело уже зашло достаточно далеко.

Тогда надо идти на контакт. Не на контакт даже, а на Контакт, который так любят живописать бумагомаратели из Земного Круга. Они даже не подозревают, что при обычном людском отношении к Контакту — пришельцы-де будут такие все из себя развитые, просветят нас, отсталых, устроят нам рай земной, а мы еще будем воротить нос от названия, — при таком чисто потребительском отношении к Контакту быть его не должно ни в коем случае.

Но если у здешних людей больше нет сил, чтобы жить…

Порой человеку достаточно знать, что он не одинок — и он раздумает умирать.

«И потому никогда не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе», — вспомнилось Хириэли где-то слышанное.

Стоп. А если «долой власть»?

Тогда это значит: не желаем быть царями природы. Не хотим в ней никакого особого или почетного места. Хотим быть равными среди равных. И эта мысль воспринимается как полукрамола: нацарапано-то гвоздем, чисто по-хулигански.

В таком случае надо искать этого писателя. Или писателей. И идти на контакт с ними.

— Ладно. Пойдем, — подытожила она свои размышления и, поправив висящую за плечом на ремне гитару, свернула в переулок.

Позавчера из этого мира пришел сигнал бедствия, или, как выражаются Странники Восходящей Луны, «весть беды». Молодой парень, отправленный туда с обычным заданием типа «посмотреть, что где, ни во что не встревать и тихо вернуться», примчался назад в состоянии, близком к безумию. По его словам, в том мире люди вдруг сами по себе начали превращаться в скелеты. И не в переносном смысле, а в прямом — буквально за несколько часов плоть превращалась в отвратительную студенистую массу и клочьями отваливалась от костей. А самое страшное, что скелеты жили — ну не то чтобы жили, это он со страху ляпнул, но двигались, ходили. И вдобавок вели себя весьма агрессивно.

Конечно, парень был «козел», то есть новичок. Но даже если четверть его рассказа была правдой, то и это выглядело чрезвычайно серьезно.

И потому Хириэль и Эленнар шли сейчас по узкому переулку в центре незнакомого города. Возможно, уже мертвого или почти мертвого — ни одно окно не было освещено, ни один фонарь не горел.

Впрочем, из подвального окна впереди пробивался тусклый свет.

Хириэль спустилась по лестнице вниз, дернула дверь на себя и вошла.

Их встретили восторженным ревом, в котором уже не было ничего человеческого. Ярко горящие декоративные свечи и старинные керосиновые лампы почти слепили глаза. Но Хириэль зажмурилась не от этого. Безжалостный свет обнаженного пламени не оставлял никаких сомнений: живых за столом — только один. Вон тот мальчишка лет семнадцати с грустными глазами, в которых отражается огонь. А остальные — просто пустые движущиеся оболочки. И много, не меньше десяти… Порченые люди, чтоб их!

— Учат, что есть Бог и есть Дьявол, — говорил между тем сидевший во главе стола опрятно одетый мужчина лет тридцати восьми. — Один из них предлагает вечные мучения, другой — вечную жизнь, то есть, по сути, то же самое. Ибо мертвым не больно, не страшно, не холодно, не голодно, и срама они, опять же, не имут. И потому я предлагаю выпить за смерть абсолютную и окончательную — да избавит она нас от власти богодьявола!

Гориллоподобный тип рядом с оратором налил себе водки, понюхал, передернулся от отвращения, зачем-то налил сверху в тот же стакан подсолнечное масло и залпом выпил. Оратор запрокинул голову и тоже чего-то такого отхлебнул.

— Однако наш подвал посетили бродячие артисты, — продолжал он, указывая глазами на Эленнара и Хириэль. — Просим, господа! Просим, просим!

Послышались жидкие равнодушные хлопки, но почти тут же смолкли. Хириэль расчехлила гитару и проверила настройку. Некоторое время она перебирала струны, как бы не зная, с чего начать, а потом почти прошептала:

Под небом голубым есть город золотой С прозрачными воротами и яркою звездой…

Голос ее ширился и креп. Струны вторили ему светлыми аккордами. И дивный город вырастал уже перед мысленным взором Хириэли — быть может, тот самый, о котором некогда писал Франческо ди Милано:

А в городе том сад — все травы да цветы, Гуляют там животные невиданной красы. Одно — как желтый огнегривый лев…

— На кой они сюда вообще приперлись? — возмутилась какая-то сильно накрашенная девица.

Там, откуда они пришли, прерывать менестреля — вещь неслыханная и непростительная. Хириэль резко оборвала песню и раскрыла рот для гневной отповеди…

— Да, действительно, золотые города всем уж полтораста лет как осточертели, — подлил масла в огонь председательствующий. — Тебя… э… как зовут?

— Алиса. Алиса Семенова.

— Итак, прошу внимания! — он постучал вилкой по фужеру. — Сейчас восходящая звезда нашего подвала Алиса Семенова совершит показательный половой акт с моим лучшим другом Васей. Вась, помоги девушке раздеться!

— И бутылку, бутылку ей воткнуть! — захихикала накрашенная.

Гориллоподобный с усилием встал, повернулся к Алисе… и вдруг его голова со страшным грохотом разлетелась на куски.

Никто не заметил, как грустный мальчишка пробрался к двери и вынул из-под широкой рубахи пистолет.

Председательствующий с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами, как будто в неимоверном удивлении, сделал шаг назад, нелепо взмахнул руками и упал, опрокинув стул. В горле у него торчал обоюдоострый метательный нож.

— Так, значит, мертвым не стыдно? — тоном, не предвещающим ничего доброго, медленно произнес Эленнар. — Да, вы правы: стыдно бывает только живым. Те, кому стыдно, еще не совсем безнадежны. А вы… вы носите имена, будто живые, но вы — мертвые. И ужасно боитесь превратиться в скелеты… боитесь сменить одну пустую форму на другую! Пошли, нам здесь делать нечего.