Русская весна - Норман Спинрад

Но она забыла, что наивные старомодные американцы терпимы и доброжелательны – Джерри таким и был. Она не ожидала, что он будет обходиться со "скверной девкой" так мило и сердечно, и совершенно уж не ожидала, что сама будет очарована – он так галантно противостоял грубому напору похотливой и распутной бабы… Соне очень хотелось отдаться этому славному парню.

Беда в том, что она хотела творить свою любовь как Соня Гагарина, а не Саманта Гарри. Но она не знала, как сознаться в розыгрыше, не потеряв его, не заставив его ощутить себя дурачком, попавшим впросак из-за этой коварной русской…

…Бар "Хемингуэй" располагался в противоположном крыле отеля и на фоне прущей отовсюду роскоши выглядел на удивление скромно – крошечный зальчик, небольшая стойка, за которой один-единственный бармен; несколько маленьких столиков, бюст Хемингуэя да десяток его черно-белых фотографий на стенах. В дальнем конце бара сидели за столиком две пожилые пары, больше никого не было. Самое подходящее место для задушевного разговора: тишина и уют – Соня даже не ожидала, что здесь такое возможно. Джерри Риду снова удалось удивить ее и очаровать.

– Ну что, милый мой, – сказала она, когда Джерри заказал коньяка, – может, расскажешь немного о себе, прежде чем мы приступим к старой доброй игре "сунь-вынь"? Я уже выложила тебе всю свою подноготную…

Ничего другого ей теперь не оставалось: и дальше играть Саманту – может быть, он разговорится. Джерри, что греха таить, всерьез заинтересовал ее, и не только потому, что ей не доводилось до сих пор встречаться с американцами. Что-то в нем было особенное, притягательное. Вроде бы наивный американский турист, но ведь из-за трудностей с обменом валюты этот тип заокеанских гостей почти перевелся. Явно не богач и уж совсем не похож на представителя крупной корпорации – однако вот он, в Париже.

– Я не уверен, что тебя интересует… – начал Джерри.

Соня вульгарно, по-самантовски, рассмеялась.

– Ну, например, птенчик, скажи мне, что наш славный парнишка делает в таком месте, как Париж?

Джерри тоже рассмеялся.

– Ничего не делаю. Меня здесь соблазняют.

Саманта опустила руку под стол и погладила его по бедру.

– Я имею в виду не сегодня, милок, – проворковала она. – Что тебя привело в Париж?

– Говорю же тебе, меня соблазняют. Охотники за головами.

Саманта уставилась на него широко раскрытыми глазами.

– Ты что, прячешь высушенную голову туземки из Новой Гвинеи и ничего мне не сказал?

Джерри снова рассмеялся.

– Нет, каннибалы тут ни при чем. Это охотники из ЕКА – Европейского космического агентства.

– Да ну?!

– Тебе это интересно? – с сомнением спросил Джерри. – Я в общем-то могу объяснить, но без технической терминологии будет сложно, а мне не хочется тебе наскучить…

Саманта перенесла руку повыше и, глядя ему прямо в глаза, улыбнулась самой обворожительной улыбкой, на какую только была способна; ее лицо вдруг приобрело, как показалось Джерри, удивительно серьезное выражение.

– На этот счет можешь не беспокоиться, милый, – мягко сказала она.

Джерри молчал, не сводя с нее пристального взгляда. Где-то в глубине его души словно распускался цветок. Глядя в ее большие зеленые глаза, он неожиданно понял, как одиноко ему в Париже, как много с ним всего случилось, какое серьезное решение ему предстоит принять и как сильно ему хочется с кем-нибудь, с кем угодно, обо всем этом поговорить.

– Ну давай, Джерри, – сказала Саманта, – открой мне тайны своей души.

Джерри вздохнул, пожал плечами и заговорил.

Он рассказал о своей работе в корпорации "Роквелл", о проекте "Дедал" и о встрече с Андре Дойчером в Лос-Анджелесе. Рассказал о работе, которую ему предлагают, о жалованье, о квартирах, что ему показывали.

Джерри сидел и рассказывал, время от времени поднося к губам бокал с коньяком, Соня слушала его, затаив дыхание, и тут стало совершаться что-то удивительное, ни с чем не сравнимое. Джерри неожиданно понял, что рассказывает о таких вещах, о которых никогда раньше не говорил с женщинами, да ни одна женщина из тех, кого он знал, не стала бы слушать его, затаив дыхание, и Джерри даже не думал, что когда-нибудь такую встретит.

Ни с того ни с сего он принялся рассказывать молоденькой порнозвезде из Лондона о Робе Посте и кончине гражданской космической программы в своей стране, об отцовской коллекции фантастики, о четырехлетнем мальчишке, который сидит перед телевизором с вазой шоколадного мороженого и смотрит передачу о первой высадке человека на Луну. Он поведал ей о своих несбыточных мечтах. Сказал, что больно сознавать, что ты родился не в свое время, что умрешь задолго до того, как звездолеты с Земли вырвутся на широкие галактические просторы и люди встретятся с цивилизациями, ушедшими далеко вперед, – ведь где-то там, на планетах у далеких солнц, они наверняка есть.

Джерри говорил долго – во всяком случае, ему так казалось, он говорил, забыв, где он и кто с ним рядом, забыв о ее руке, о том, что – как он надеялся – произойдет между ними. Он словно вновь переживал свою жизнь – с того часа, когда "Игл" опустился на поверхность Луны, до сегодняшнего дня.

Саманта Гарри слушала его с широко раскрытыми глазами, все больше наклоняясь над столиком, и, когда у Джерри кончился наконец завод, ее лицо оказалось в нескольких дюймах от него. Он чувствовал ее дыхание, словно по волшебству ему передавался ровный ритм ее сердца.

Джерри умолк, она коснулась рукой его щеки и нежно поцеловала в губы.

– Удивительный рассказ, Джерри, – сказала она, чуть отстраняясь, – и ты совершенно удивительный человек.

Джерри собрался с духом, накрыл ее руку под столом своей, сжал и спросил:

– Ну, будем?..

– Конечно, милок. Меня теперь за уши от тебя не оттащишь.

Номер у Джерри оказался потрясающим. В другое время Соня, наверное, поразилась бы убранству, и скорее всего кричащая роскошь вызвала бы у нее улыбку, но сейчас ей было не до того. Соня знала многих мужчин, и общение с ними обычно доставляло ей удовольствие. Порою любовники, например, тот же Пьер Глотье, становились ее друзьями. Но до сих пор в жизни Сони был лишь один человек, который заставил ее всерьез задуматься, не влюблена ли она, – Юлий Марковский. В свое время она чуть не вышла за него, но предпочла свободу и жизнь на Западе и, сказать по правде, редко сожалела о своем выборе. Однако, слушая Джерри Рида, она вдруг вспомнила Юлия: его увлеченность, его слова в ту ужасную пьяную ночь в Москве, их последнюю ночь. "Существует часть жизни, которую ты не видишь, – раздраженно говорил он. – Ты слепа. Твои глаза не различают цвета страсти, истинной преданности чему-то большему, чем ты сама".