О тревогах не предупреждают - Леонид Петрович Головнёв

— Так…

Офицер потер ладони одна о другую, резко поднялся со стула, прошелся по кабинету. Через два дня, в очередную субботу, обсуждается вопрос о другом «подранке» — рядовом Курмакове. Надо подготовиться. Может, попытаться найти ключ к сердцу солдата? Сделать это сейчас? Но на душе как-то неспокойно. Давила усталость.

Трифонов открыл дверь канцелярии. У тумбочки дневального стоял Курмаков. Рядом — дежурный по роте сержант Игорь Темченко. Из ленинской комнаты доносились голоса. Там работал телевизор. Решение пришло сразу.

— Курмаков, зайдите ко мне! — сказал Трифонов.

Слегка побледнев, солдат одернул куртку, вошел в канцелярию, доложил о прибытии.

— Что-то непонятно, — произнес старший лейтенант Трифонов, показывая Курмакову его служебную карточку.

— Что тут непонятного? Что заслужил, то и есть.

— Так служить не годится.

— Как могу…

— Может, вам кто-то или что-то мешает служить по чести, совести?..

— Нет.

Разговор явно не получался. На все вопросы офицера Курмаков односложно отвечал «да» или «нет». Но Трифонов не отпускал его. Николай Николаевич сам рос без отца и не любил, чтобы кто-то ковырялся в его родословной или интересовался его жизнью. А она у него нелегкая. В семье было четверо детей. Николай — старший. В пятнадцать лет пошел на завод учеником, чтобы зарабатывать, помогать матери. Он и сейчас ей помогает, часто пишет письма. «Ага!» — вдруг вспомнил он о ее последнем письме, в котором лежала их семейная фотография. Достав из сейфа снимок, Трифонов показал его рядовому Курмакову.

— Валерий Захарович, посмотрите-ка на моих братьев. Младший на вас похож, ей-ей.

Курмаков заинтересованно начал разглядывать фото, потом удивленно спросил:

— Это чем же он похож? У вашего брата лоб узкий и нос картошкой, не то что у меня.

Курмаков потрогал свой длинный нос.

— Характером, — ответил офицер. — Он такой же ершистый, угрюмый. Когда отец умер, он заявил нам, чтобы все слушались его.

— А я своего отца совсем не помню, — задумчиво произнес солдат.

Взгляды их встретились. Открытый, доброжелательный — старшего лейтенанта и настороженный, испытующий — солдата. Трифонов улыбнулся, весело сказал:

— Все будет хорошо. Только не надо замыкаться, таить в себе обиды. Давайте договоримся: если ляжет камень на сердце — приходите ко мне. Сюда, в канцелярию, или в общежитие. Хорошо?

— Хорошо, — чуть помедлив, ответил Курмаков.

Отпустив солдата, Трифонов собрал бумаги, вышел из канцелярии на плац. Свежий воздух взбодрил его. Минуту он раздумывал над тем, зайти к Жабыкину или нет. Было уже поздновато. Но Костя — холостяк и вряд ли ложится так рано. Николай помнил его как полуночника. Всегда к нему на ночь глядя приходили какие-то идеи, и Жабыкин часто приставал с ними к Трифонову, не давая возможности заснуть. Эту его слабость знали многие.

На душе у командира роты было муторно. Сказались и критика на партсобрании, и тяжелые разговоры с Ильиновым и Корольковым. Но и с Жабыкиным хотелось поговорить. Он приглашал. Дескать, если за полночь не прозаседаете — заходи. Да и как не зайти, если учесть, что в общежитии нет никакого провианта, есть хочется…

Взвесив все это, Трифонов неторопливо зашагал по аллее к досам — так в гарнизоне называли дома офицерского состава.

Слабый ветерок с гор перешептывался с листьями платанов, приятно обдувал разгоряченное лицо.

Дома стояли в ряд. Двухэтажные и трехэтажные. Из первого двухэтажного дома доносилось бренчание гитары. Там, на втором этаже, жил Жабыкин. Ему дали эту небольшую однокомнатную квартиру лишь потому, что никто из семейных не хотел в нее селиться. Но музыка лилась не из его окон, а ниже, где жил старший лейтенант Леонид Ильинов со своей, как в гарнизоне говорили, Раей-стройной, веселой и всегда улыбающейся. Из окна их квартиры доносились слова разбитной песни:

Елки-моталки,

Просил я у Наталки,

Просил я у Наталки

Колечко поносить…

Трифонов уже знал, что семья Ильинова слывет в гарнизоне самой шумной, скандальной и вместе с тем загадочной. Почему-то считалось, что эти муж и жена сами по себе люди не очень серьезные, до неприличия любопытные, стремятся первыми узнать и передавать местные новости. И еще судачили о том, что они часто ссорятся по всяким пустякам, а потом пышно празднуют свое примирение. Знал Трифонов и о том, что в гости к ним никто не ходит и они никого к себе не приглашают. Ильиновы всегда вечерами бывают вместе. И всегда дома. Он играет на гитаре, она ему подпевает. Замполит батальона хотел было привлечь их в художественную самодеятельность, но из этого ничего не получилось.

В истории с «тайным свиданием» Жабыкина и Корольковой Леонид Ильинов сыграл роковую роль. Хотя, как он сам потом уверял майора Щелочкова, сделал он это без каких-либо задних мыслей. Ляпнул и все. Остальное уже сделала молва.

Так неосторожно брошенное слово превратилось в самую банальную сплетню. А когда молва через третьи уста дошла до Кости, Ильинов испугался: неужели он виной этому слуху? И опять, не подумав, начал поспешно всю эту историю как-то объяснять, чем еще больше все запутал.

Оказалось, что это уже не первый случай, когда Ильинов влипал в какую-нибудь некрасивую историю. В прошлом году он, не разобравшись как следует, пожаловался замполиту батальона майору Щелочкову на зампотеха роты, который якобы вне очереди приобретает дефицитный товар в гарнизонном магазине. Началось расследование. Никаких нарушений комиссия не обнаружила.

Через несколько месяцев Ильинов опять «отличился», обвинив старшину роты, который, по его словам, растранжирил один из ЗИПов с радиостанции. И опять была создана комиссия для расследования. К счастью, все закончилось очень быстро. ЗИП оказался в аппаратной. А брали его на регламентные работы с согласия начальника радиостанции.

После этого случая старшего лейтенанта Ильинова заслушивали на заседании партбюро. Здорово ему тогда досталось. Более полугода он ходил тише воды, ниже травы. А теперь вот вновь не сдержался…

Уже у самого дома Трифонов увидел и сразу узнал высокую фигуру идущего от клуба замполита батальона майора Щелочкова. «Неужели тоже к Жабыкину?» — подумал Николай Николаевич и присел на скамейку у подъезда. Он слышал, как Дим Димыч поднялся на площадку первого этажа и постучал в дверь. Гитара у Ильинова замолчала. «Ага, значит, не к Жабыкину, — отметил Трифонов. — Значит, замполит к Ильиновым».

Посидев еще несколько минут, Трифонов поднялся к Жабыкину.

— Заходи, дорогой! — встретил его Костя, приветствуя на кавказский манер. — Чай пить будем. Плов есть будем.

— Ой, не дразни! — у Трифонова от этих слов даже слюнки потекли.

— Почему? Не веришь? Ай, нехорошо о друге думаешь, — Костя толкнул дверь в