О тревогах не предупреждают - Леонид Петрович Головнёв

Костя еще раз затянулся сигаретным дымом и быстро заговорил:

— Стою это я у ресторана. Смотрю: из магазина идет Таня и несет большую фарфоровую тарелку. Я отвернулся, будто не замечаю ее — вот-вот должна была подойти Надя. Но Таня сама окликнула меня. Помахав мне рукой, она стала переходить дорогу. Но неожиданно споткнулась на трамвайных путях, тарелка выскользнула из ее рук и разбилась.

Когда подошла Надя, мы с Таней убирали черепки с мостовой. Надя сразу все поняла (она у меня умница) и начала успокаивать Таню. Дескать, не надо расстраиваться, новую купим.

— Это была последняя, — ответила Таня.

— Я знаю на Алайском рынке магазинчик, там много таких тарелок, — успокаивала ее Надя. — Хотите, я куплю ее для вас. Через пару недель Костя приглашает меня к себе в гости. Не раздумал, Жабыкин? Нет? Тогда я и захвачу с собой точно такую же.

Таня согласилась. На этом мы с ней и расстались, договорившись встретиться на автобусной станции.

— И это все? — переспросил Трифонов Жабыкина.

— Абсолютно! — твердо ответил Костя.

— Почему же ты не расскажешь все это Королькову?

— Пытался, — махнул рукой Костя. — Да он и слушать не хочет. Ильинов так все запутал, что Сашка никому не верит.

— Тогда надо было поговорить с Ильиновым, пусть сам разъяснит все Королькову, — рассудил Николай.

— С Ильиновым уже говорил замполит. Так твой взводный после этой беседы ничего лучшего не придумал, как возьми и скажи Королькову, что он обознался. Мол, я стоял с другой девушкой, похожей на Таню. И это после того, как я сам сказал Королькову о том, что случилось у ресторана. Немудрено, что после таких откровений тот стал еще подозрительнее.

— Да… — произнес Трифонов. — Вроде серьезный народ, а такой узел завязали.

— Ладно, вечером встретимся. Бывай!

Они крепко пожали друг другу руки и разошлись.

Соревнования прошли успешно. Каждый из радиотелеграфистов стремился показать все лучшее, на что был способен. По быстроте и качеству передачи буквенно-цифрового текста победу, как и предвидели, одержал младший сержант Заблоцкий, специалист первого класса. А вот в приеме сложного текста на первое место неожиданно вышел рядовой Олег Данилюк.

— Не может быть! — удивленно воскликнул Толстов, когда командир роты подвел предварительные итоги.

Командир третьего взвода взял у старшего лейтенанта Королькова аппаратный журнал и стал перепроверять записи, а заодно и телеграммы, оформленные солдатом.

— Да вы не сомневайтесь в точности, — обиделся сержант Демидов, проверявший нагрузку. — Данилюк может принимать еще сложнее текст. Каждую субботу у приемника по часу, а то и по полтора тренируется.

— Почему же вы молчали, что принимаете двадцать групп в минуту? — спросил Толстов солдата, не зная, удивляться ему или сердиться.

— А у меня никто об этом не спрашивал, — чуть улыбнулся солдат.

Победителей награждали вымпелами торжественно. Перед всем личным составом роты. По совету старшего лейтенанта Трифонова командир взвода лейтенант Толстов объявил младшему сержанту Заблоцкому и рядовому Данилюку благодарность. А когда солдат вставал в строй, командир взвода высказал пожелание:

— И девушке своей напишите, пусть порадуется вашей победе.

Трифонов заметил, как замер на мгновение Данилюк. Румянец на щеках и лукавая улыбка исчезли с его лица, и оно вновь стало мрачным и бледным.

Вечером Николай Николаевич взял дневник капитана Николаева и углубился в его изучение. Какой уже раз он вникает в записи, сделанные в этой тетради? И всегда находит в ней нужный совет или ответ на интересующий вопрос. Вот и сейчас, перечитывая свою же историю с рядовым Максимовым, он нашел такие слова:

«Юноши, воспитывавшиеся без отцовской или материнской ласки — это люди легко ранимые. Каждый из них — сложнейшая натура, и требует к себе особой чуткости, заботы, внимания. Причем не только командира, но и всего коллектива. Выявить каждого из них, сообща выработать единую линию воспитания и кропотливо проводить ее в жизнь — задача первостепенная. Если эта линия выбрана правильно, солдат обязательно раскроет свою душу, потому что он больше, чем кто-либо, ждет теплоты и дружеского участия».

По субботам Трифонов начал проводить служебные совещания, на которых анализировал дисциплинарную практику сержантов и офицеров. Теперь он решил поговорить на совещании и о «подранках». Солдатах, которые росли без родительского глаза. В роте их было трое: рядовые Данилюк, Курмаков и Ниязматов. Первым в этом списке стоял Олег Данилюк. О нем и предстояло говорить в очередную субботу.

В ленинскую комнату явились все офицеры и сержанты роты. По приглашению командира присутствовал и секретарь комсомольского бюро ефрейтор Немцев. Окинув взглядом собравшихся, Трифонов с удивлением обнаружил, что все расселись строго по взводам. Представители первого — у окошек. Второго — в центральном ряду. Подчиненные лейтенанта Толстова — у стенки. «Ничего, — подумал Трифонов, — этот межвзводный барьер я сломаю. Обязательно сломаю!»

— Товарищи, собрались мы сегодня для того, чтобы откровенно поговорить о рядовом Данилюке, сообща разобраться, как в нем одном уживаются и отличный специалист, и недисциплинированный солдат. Прошу высказываться каждого.

С минуту офицеры и сержанты сидели тихо, задумчиво. Потом по комнате побежал шумок, и вот поднялась одна, вторая, затем сразу три руки.

— Только, пожалуйста, коротко и — о деле, — напомнил Трифонов.

Выслушав всех поочередно, командир роты пожалел, что не провел такого совещания раньше. Оно дало ему намного больше информации об Олеге Данилюке, чем все предыдущие беседы с солдатом. Офицер узнал, что Олег любит своего отца — начальника радиостанции на большом морозильном рыболовном траулере. Собственно, радиодело и увлечение рыбалкой он и перенял у родителя. Мать по всем документам у Данилюка есть, а он отрицает это. Сержант Петр Лавриненко рассказывал, что месяца четыре назад солдат получил письмо, в котором лежала маленькая записка. Прочитав ее, он вскрикнул: «Неправда!» и убежал из казармы. Вся рота потом искала его и нашла уже ночью у озера. С той поры Олег не получил ни одного письма.

— Какие будут предложения, исходя из услышанного? — спросил Трифонов.

— Вызвать его сюда и потребовать выложить всю правду, — лейтенант Толстов хотел хлопнуть по столу ладонью, но встретившись взглядом с командиром роты, опустил руку.

— Надо написать письмо отцу, — предложил младший сержант Заблоцкий, — пусть объяснит поведение сына.

— Нет, не будем беспокоить отца и травмировать Данилюка, — оживился Трифонов. — Но письмо напишем. Военкому. Пусть разберется и сообщит, почему от них нет писем. А отвезете письмо на почту вы, Алексей Яковлевич. Немедля. Заодно купите мне спиннинг со всеми рыболовными принадлежностями.

— Не знал, что вы рыбак, — удивился лейтенант.

— Я тоже не знал, —