Пересадка - Урсула Ле Гуин

Все они были, разумеется, королевской крови. Сплошные принцы, герцоги, графы, принцессы, герцогини, графини и т. д. Однако вели они себя не с королевской сдержанностью, не с достоинством августейших особ, не с величественным равнодушием, которое я всегда видела прежде на их лицах. Они самой обыкновенной толпой окружили площадь, в кои-то веки не участвуя ни в некоем предписанном ритуале, ни в традиционном развлечении, ни в демонстрации различных хобби. Нет, они просто стояли все вместе, словно ища друг у друга утешения. Они были искренне встревожены, огорчены; они совершенно позабыли о порядке и чуть ли не шумели. Они проявляли эмоции! Они горевали вслух, откровенно горевали!

Особа, стоявшая ко мне ближе всех, оказалась вдовствующей герцогиней Могна и Фарстиса, теткой королевы Хегна. Я знала, кто она такая, потому что видела ее каждое утро в половине девятого — она выходила в дворцовый сад на прогулку с любимым горки короля, а этот сад как раз граничит с территорией нашей гостиницы. Один из гидов Агентства сказал мне, кто она такая. Я часто смотрела на них из окна нашей столовой; королевский горки, здоровенный самец, оснащенный прекрасным половым аппаратом, испражнялся под кустиками с сырными цветами, а вдовствующая герцогиня вежливо отводила глаза, и на лице ее царило то спокойно-отсутствующее выражение, которое и предписывается истинным аристократам.

Но сейчас ее бледные глаза были полны слез; морщинистое личико герцогини исказилось в попытке сдержать рвущиеся наружу эмоции.

— Ваша светлость, — обратилась я к ней, надеясь, что мой трансломат сам обеспечит нужное обращение к столь высокородной особе, если я все же выбрала неподходящее слово, — прошу меня простить, но я — иностранка. Не скажете ли, чьи это похороны?

Она посмотрела на меня невидящим взором, смутно удивленная то ли моей наглостью, то ли моим невежеством; однако она была слишком поглощена горем, чтобы громко изумиться, и промолвила лишь: «Сисси», и это имя, произнесенное вслух, вызвало у нее новый приступ самых искренних рыданий. Она отвернулась, прикрывая лицо большим кружевным платком, и я не осмелилась расспрашивать дальше.

Толпа быстро росла. К тому времени, как из церкви вынесли гроб, на площади собралось не менее тысячи человек, то есть большая часть населения Легнерса; все это были, естественно, августейшие особы. Даже сам король с двумя сыновьями и его брат на почтительном расстоянии следовали за гробом.

Гроб несли и окружали люди, каких я никогда здесь прежде не видела. Это были очень странные люди — бледные, толстые мужчины в дешевых костюмах, пухлые бледные мальчики, женщины, в основном средних лет, с медными волосами и в туфлях на каблуках-стилетах; среди них выделялась молодая женщина с пышными бедрами, одетая в мини-юбку, короткий обтягивающий топ и черную кружевную хлопчатобумажную мантилью. Она брела за гробом, громко истерически рыдая и спотыкаясь, поддерживаемая с одной стороны испуганного вида мужчиной с усами грифельного цвета и в двуцветных штиблетах, а с другой — маленькой, сухонькой и какой-то пришибленной женщиной лет семидесяти, с ног до головы закутанной в черную, уже порыжевшую от старости материю.

На дальнем конце толпы я увидела местного гида из Агентства, молодого виконта, сына герцога Иста; с ним у меня уже возникло нечто вроде взаимной симпатии, ни к чему, впрочем, не обязывавшей. Я стала пробираться к нему сквозь толпу, но это оказалось непросто; я словно попала в реку с мощным течением, которая неторопливо, но упорно текла вслед за гробом и сопровождавшими его людьми по направлению к королевским лимузинам и конным повозкам, что ждали у ворот дворца. Пробившись наконец к своему знакомому, я спросила:

— Кто это? Кто они такие?

— Сисси, — бедный гид и сам чуть не плакал, охваченный всеобщим горем, — Сисси умерла вчера ночью! — Но, вспомнив свои обязанности гида и переводчика, он попытался вернуть былые аристократические манеры, стряхнул с ресниц слезы, посмотрел на меня и пояснил: — Это наши коммонеры.

— А Сисси…

— Она… она была их дочерью. Единственной! — Как он ни старался, слезы все равно закипали в его глазах. — Это была такая милая девушка! А какая помощница матери! Всегда в трудах! И улыбка такая прелестная. Ни у кого на свете нет больше такой улыбки! Сисси была единственная. Такая очаровательная, такая любящая… Ах, бедная маленькая Сисси! — Бедняга совсем расстроился и заплакал навзрыд.

В эту минуту рядом с нами как раз проходили король, его сыновья и его брат. Я видела, что оба мальчика горько плачут, у короля каменное лицо, и можно только догадываться, чего ему стоит казаться относительно спокойным. Его умственно отсталый братец пребывал, похоже, в некоторой растерянности и все цеплялся за руку короля, шагая с ним рядом, как заводная игрушка.

Толпа рекой текла за траурной процессией. Люди проталкивались поближе, стараясь коснуться края белого шелкового покрова на гробе. «Сисси! Сисси!» — горестно выкрикнул кто-то. «Ох, мать, мы тоже ее любили!» — «Папа, папа, что мы теперь без нее будем делать? Она сейчас у ангелов?» — «Не плачь, мать, мы ведь и тебя любим! И всегда будем тебя любить! Ах, Сисси, бедная Сисси! Наша милая девочка!»

Медленно, с трудом преодолевая сопротивление страстно протестующей толпы августейших особ, похоронная процессия достигла поджидавших ее повозок, карет и автомобилей, и, когда гроб скользнул в задние дверцы длинного белого катафалка, душераздирающий нечеловеческий стон исторгся из каждой глотки. Благородные дамы пронзительно визжали, благородные господа падали в обморок, а у девушки в мини начался, похоже, эпилептический припадок — изо рта хлынула пена, она вся скорчилась, но довольно быстро пришла в себя, и один из толстяков запихнул ее в лимузин.

Взревели моторы автомобилей, возницы хлестнули своих хорошеньких белых лошадок, и похоронный кортеж тронулся, но по-прежнему очень медленно, со скоростью пешего шага. Толпа текла следом.

Я вернулась в гостиницу. Вечером я узнала, что почти все население Легнерза следовало за гробом все шесть миль до кладбища, затем выстояло заупокойную службу и погребение, и до поздней ночи я видела, как донельзя уставшие люди, спотыкаясь, брели назад по дороге со стертыми ногами и с грязными дрожками слез на щеках.

Лишь на следующий день молодой виконт оказался в состоянии объяснить мне, что же все-таки происходило вчера. Я уже знала, что все жители королевства Хемгогн — люди королевской крови, связанные кровными узами друг с другом и с жителями других королевств; но вот чего я не знала: оказывается, среди них имелась одна семья, которая была самой обычной, не королевской. По фамилии Гэт.