Обещание - Ольга Романовская

— Это тебе, милая, — девушка вложила монету в дрожащую ладошку Герды.

Большей радости на лице ребёнка ей ещё не доводилось видеть. Девочка просияла и чуть не прыгала от радости. В порыве благодарности она прильнула губами к руке благодетельницы и зашептала:

— Как Вы великодушны, сеньора!

Стелла осторожно отняла руку от ее губ и погладила девочку по светлой головке.

— А теперь, — голос у неё стал жёстче, — ведите меня к этому сеньору Раже.

— Нет, нет, только не к нему! — в ужасе замахала руками Герда и тихо прошептала: — Я его боюсь.

— Не бойся, он тебе ничего не сделает.

Таинственный злодей, управляющий барона, жил возле ветшающего с каждым годом господского дома в недавно заново покрашенном двухэтажном доме с конюшней, жирел за счёт дополнительных поборов и увеличивавшейся по его усмотрению платы за землю, не прочь был сладко поспать (желательно не один), сытно поесть и проехать с утра милю — другую

Принцесса вошла в это вместилище благосостояния без стука, с помощью Маркуса решительно убрав со своего пути преграду в виде слуги. Хлопая дверьми, она, наконец, обнаружила хозяина дома в столовой. Принцесса была полна решимости испортить ему пищеварение.

— Это Вы сеньор Раже? — бросила с порога Стелла.

— Кто это ещё? — недовольно пробурчал управляющий. — Я же говорил, чтобы не смели… Канцен, я велел никого не пускать!

Канцен был его слугой. Тем самым слугой, который попытался убедить их, что нельзя входить без доклада. На ругань господина он отвечал лишь тяжкими вздохами и робкими бессвязными фразами: "Но ведь они… Она же…".

Наконец Раже снизошёл до того, чтобы встать из-за стола, и подошёл к нежданным гостям.

— Ну, что Вам угодно? — В тоне его не было ни тени уважения.

— Мне угодно знать, по какому праву Вы дурно обращаетесь с женщинами и детьми, почему люди у Вас чуть ли не мрут от голода прямо на дороге. — Лицо её раскраснелось от гнева, грудь тяжело вздымалась. — По какому праву…

— А Вам-то какое дело? — грубо оборвал её управляющий. — Не хватало ещё, чтобы какая-то девчонка указывала мне, что мне делать! Шли бы Вы, девушка, обратно домой. Канцен, проводи!

— Нет, я не уйду! — Стелла решительно подошла к столу, отодвинула стул и села.

— А я говорю, уйдёте! — лицо Раже перекосилось от злобы.

Он решительно шагнул к ней, но, наткнувшись на её взгляд, в нерешительности остановился.

— Вы, вообще, откуда взялись? Я всю округу знаю… Дочка какого-то арендатора?

— Маркус, — нарочито надменно сказала принцесса, — объясни ему, что все люди некоролевского происхождения в моём присутствии не имеют права сидеть, а так же, проявляя уважение к моей особе, должны вставать на колени и целовать мне руку.

— Этого ещё не хватало! — вспылил управляющий. — Чтобы я встал на колени перед какой-то девчонкой!

— Ничего, встанешь. Ещё о пощаде просить будешь, — прошипела девушка.

— Вон отсюда! — Лицо Раже стало пунцовым. Он протянул руку, чтобы ухватить дерзкую посетительницу за плечо, но Маркус решительно предотвратил оскорбление королевской особы.

Неторопливым движением Стелла достала аккуратно свёрнутую бумагу с гербовой печатью и протянула Раже. Тот быстро пробежал её глазами и побледнел. На лице его в строгой последовательности сменились удивление, страх и подобострастие.

Он бухнулся на колени и попытался поцеловать ей руку, но принцесса брезгливо отдёрнула её.

— Чтобы завтра же на двадцать миль в округе не было ни одного голодного, а сегодня… — она задумалась, — сегодня я желаю написать письмо Вашему господину. Как его зовут?

— Барон Эрон Дорджет, Ваше высочество, — пролепетал Раже. Он уже видел Дамоклов меч, нависший над его головой.

— Прекрасно. Бумагу, перо и чернила!

Тут же, на том самом обеденном столе, за которым всего четверть часа назад беззаботно обедал не чистый на руку управляющий, на него была написана лаконичная жалоба и предписания о наказании — так, ничего серьёзного, всего лишь энное количество ударов плетью (разумеется, публично) и крупный денежный штраф в пользу государства. О том, что Раже должен быть лишён места, Стелла даже не упомянула — это само собой разумеется.

Её подпись в конце бумаги поставила точку в её участии в этом деле.

— Ловко ты с ним! — когда они вышли, наотрез отказавшись от трапезы и крова, похвалил подругу Маркус.

— Да пустяки, — покраснела девушка. — Он так меня разозлил… Видят боги, Маркус, если бы он продолжал в том же духе, я бы велела его повесить.

— Даже так?

— Именно так. И папа бы меня одобрил.

— А Старла нет, она сказала бы, что надо было проявить благоразумие.

— И я его проявила. Ладно, забыли!

Покинув владения барона Дорджета, дорога побежала по дну оврага. Некогда здесь протекала река, но теперь от неё осталось только высохшее извилистое русло, по которому пролегла одна из дорог в Оду.

Внимание Маркуса привлекли странные холмы, похожие на могильные курганы; у него на родине такие делали из камней, засыпая их сверху землёй или забрасывая ветками.

— Что это? — спросил он.

— Не знаю. Если хочешь, давай спросим у кого-нибудь.

Эти возвышенности её не интересовали, но раз Маркусу так хочется… Им всё равно нужно заехать в деревню: провизия на исходе. Кроме того, ужасно хочется вздремнуть после обеда в постели, а ещё лучше на сеновале — от травы так приятно пахнет…

Они попытались подняться по крутой тропинке, но это оказалось труднее, чем казалось вначале, так что пришлось спешиться и взять лошадей под уздцы.

Принцесса не ошиблась, предположив, что неподалёку есть деревушка; это послужило изрядным утешением после утомительного подъёма.

В деревне было всего пять домов. На вид все чистые, хотя не слишком аккуратные. Но это неважно, главное, чтобы в них кто-то жил и у этого кого-то было молоко — Стелле почему-то очень хотелось молока, хотя раньше она не испытывала особой любви к этому продукту.

На скамейке возле крыльца сидела старая лиэнка и мотала пряжу.

— Простите, — вежливо обратился к ней принц, — Вы не могли бы объяснить происхождение этих холмов. Тех, что по ту сторону.

— Это могилы наших прадедов — всех тех, кто погиб здесь, — не отрываясь от работы, ответила лиэнка. — Старые могилы, очень старые.

— А почему они погибли? — Стелла присела на корточки возле рассказчицы, предчувствуя, что повествование будет долгим.

Но ответ был лаконичным:

— Кто от жажды, кто от воды, кто от голода, а некоторые от войны.

Ей не хотелось говорить об этом, а эти люди безжалостно, по незнанию бередила прошлое, далёкое прошлое. Начинаешь снова жалеть о том, чего не вернешь, воскрешаешь старую боль, которая и не думала умирать, а просто, свернувшись клубком, заснула в сердце.