Котенок Господа Бога. Рождественские истории (сборник) - Людмила Петрушевская

Пловца несло совершенно не туда, куда он хотел, его волокло в открытое море, мало того, внезапно потемнело, как будто наступила ночь, и хлынул страшный ливень.

Берег скрылся за стеной дождя, учитель потерял направление и греб теперь без толку, явно уносясь все дальше от земли.

Но, видимо, не все было потеряно для бедного молодого человека: вдали вдруг зажглась как бы красная искра, вроде сигнала ракетницы. Искра, однако, не поднималась и не падала, а стойко сияла на одном месте.

Учитель бешено обрадовался и заработал руками-ногами не хуже пропеллера, это был бешеный стиль баттерфляй, – но, когда он выбрался на берег точно у своего обливаемого дождем велосипеда, никакого фонарика или костра он не обнаружил.

Только под колесом валялся какой-то ярко-красный даже во тьме мокрый лоскутик.

Учитель зачем-то подобрал этот лоскутик, живой на ощупь, и спрятал его в карман своей непромокаемой куртки.

Возвращаясь мимо известного нам дома с цветком, учитель приподнял мокрую кепочку и попрощался с малиновым красавцем в горшке. Это чудо природы неизвестного вида и названия сияло в темном окне словно под прожектором, топорща свои лепестки. Правда, снизу у него не хватало одного зубчика, как у шестилетней первоклассницы.

Учитель помчался дальше, поливаемый жутким дождем, а в доме у Крапивы и Малины две молоденькие девушки радостно вздохнули и вытерли слезы каждая у своего окна, затем зажгли как по команде настольные лампы (целый час перед тем проведя в темноте неизвестно почему и глядя в щель между занавесками) – и продолжали делать уроки.

Утром они должны были идти в школу, где преподавал молодой математик, строгий и любезный, а Крапива и Малина учились обе хорошо, и хотя у них и случались тройки – но не по алгебре!

Надо сказать, что к описываемому моменту разница между сестрами все-таки проявилась.

Крапивка росла решительной и слегка лукавой, а Малинка, наоборот, покладистой и тихой: все как полагается.

Однако жизнь продолжалась, и городок перезимовал у своего грозного моря, удивляясь тому, что учитель регулярно – даже в холодные и ветреные январские ночи (которые начинались в четыре часа дня) – с жутким упорством стремится в море и ездит туда на велосипеде по снегу.

Возник и утвердился слух, что молодой математик скоро уедет из города и что он на самом-то деле готовится к соревнованию по такому виду спорта, как ночной велосипедный пробег в условиях шторма по маршруту Африка – Америка с переплывом океана на ту сторону! И что документы уже готовы, тем более виза.

А учитель, не подозревая об этом, вел подготовку к выпускным экзаменам, причем как раз в классе, где учились Крапива и Малина.

Но выпускные страдания, как известно, кончаются общим праздником, и по этому поводу назревал последний школьный бал.

Крапива в большом секрете шила себе платье из белого прозрачного шелка (успокойтесь, в три слоя ничего не будет прозрачно), а вот Малина не шила ничего, она и шить-то не умела, тихая была девочка без особых, видимо, способностей и на уроках математики все краснела и ошибалась, причем это проявилось совсем недавно.

Молодой учитель, однако, ее старался хвалить и за тройки, как хвалят отстающих, если они очень стараются.

Он даже провозгласил, что нет непонимающих учеников, никто тут не дебил, и сказал потише: «Малина, для вас и для таких усердных школьников, как вы, которым просто надо подогнать материал, я и начинаю дополнительные занятия».

И вот тут некоторые мальчики, которые носили за Малиной ее портфель по маршруту дом – школа – музыкальная школа – теннис – дом, причем строго по очереди и без драк, – эти мальчики тоже внезапно перестали что-либо понимать в математике и дружно нахватали двоек, и они искренне обрадовались, когда, бледно улыбаясь и пожимая плечами, учитель их тоже пригласил заниматься сверх программы.

Таким образом, Малина ходила к учителю, а Крапива держалась молодцом, по алгебре отвечала находчиво и остроумно, а сама вечерами шила платье, причем сердилась, шипела, рвала нитки и мечтала о моменте, когда музыка заиграет и можно будет пригласить молодого учителя на дамское танго, и все поразятся!

Крапива для этого даже начала посещать по воскресеньям школу бальных танцев, где произвела настоящий переполох своими способностями.

А потом эти две девочки без больших приключений сдали экзамены, и состоялся бал, на котором Крапивка выглядела как тоненькая девочка-невеста в своем белом струящемся наряде, она блистала посреди толпы взволнованных мальчиков, а Малина не танцевала, она тихо сидела за столиком в компании своих трех пажей и блестящими глазами смотрела, как пляшут молодой учитель и Крапивка, – оказалось, что математик тоже умеет откалывать танго со всякими наворотами, и этот дамский танец вызвал горячие аплодисменты.

Малина сама была виновата, что к выпускному балу оказалась с опухшей ногой: накануне вечером она помогала Крапиве, подшивала ей подол, но ровно в пять часов бросила все и кинулась в свою комнату к окошку как по тревоге, – и, к сожалению, от этого резкого движения Крапивка рухнула прямо на пол, в ноги сестре, а Малинка споткнулась о Крапиву и так далее; и к вечеру ступня у Малинки распухла, хорошо еще, что Крапива не ободралась и новое платье осталось в целости, большое счастье, – а не бегай как сумасшедшая к окошку в пять часов, сказала Крапивка с особенным блеском в глазах, зайдя вечером к сестре с грелкой.

Так что к утру выпускного бала Малина, хромая, отправилась домой, а все другие во главе с учителем математики пошли в горы встречать рассвет.

У молодого учителя, видимо, от танцев кружилась голова (и от виноградного вина тоже) – и в глазах стояла милая маленькая Малина, тихо глядящая на него издали, неотрывно, тревожно, а сердце его замирало от какого-то непонятного счастья, когда он шел впереди всех над пропастью по крутой тропе; в самом опасном месте педагог встал на краю, пропуская своих бывших учеников, чтобы никто не свалился – мало ли, все устали, все слегка выпили, а девушки вообще на каблуках (он не принимал во внимание, что эти дети выросли в горах и знают их не хуже пастухов) – так вот, он стоял, а Крапива вдруг затанцевала на камушке над обрывом, привлекая к себе всеобщее внимание, а камушек-то качнулся!

И тут учитель рванул к Крапиве, чтобы ее подхватить.

В этот самый момент что-то произошло: то ли Крапива отступила в сторону, то ли молоденький учитель не рассчитал силы своего прыжка – короче, он внезапно оказался на вольном просторе над пропастью, в долгом полете, он все еще быстро перебирал ногами, но уже напрасно, это был, видимо, его последний танец, бесполезная пляска смерти, ветер свистел и хлопал вокруг, сердце остановилось, а ученики, остолбенев, смотрели, как переворачивается внизу маленькая нелепая фигурка, пытаясь схватиться за ничто, за воздух, и дико завыла какая-то девочка, это была, наверно, Крапива.

Учитель падал в страшной обиде, все вокруг него просвистывало мимо, вверх, не даваясь в руки, – и вдруг глубоко внизу сверкнула какая-то яркая красная точка, она подлетела и сунулась ему прямо в руки, и учитель вцепился в эту точку, ему чуть не вынесло руки из суставов, но дело было сделано: он висел, держась то ли за корень, то ли за ветку над уже не глубокой пропастью – внизу, метрах в десяти, виднелись острые скалы.

Он повис, болтая ногами, вроде бы безо всякой надежды, но недаром этот математик вертел колеса велосипеда и плавал, могучие руки не подвели его. Через пять минут он уже сидел в ближайшей каменной зазубрине, держась за корявый стволик, спасший его.

На маленьком дереве, кстати, болтался, вилял на ветру, как флажок, какой-то ярко-красный лепесток – видимо, остаток цветка, которым это корявое деревянное существо еще минуту назад праздновало весну…

Учитель почему-то потянулся над пропастью и с опасностью для жизни снял лепесток, а потом положил его в карман, просто так; делать ему было нечего, и он продолжал сидеть буквально ни на чем, на запятой в каменной книге горы, вцепившись ногтями в скалу, а ногами упираясь в убогий стволик, дрожащий под налетевшим внезапно ветром: ветер означал, что далеко над горами, видимо, взошло солнце (учитель же сидел во мгле).

Вверх идти было некуда, там имелся так называемый «отрицательный угол», то есть гора слегка нависала над бедным учителем. Альпинисты знают такие сюрпризы и на отрицательные углы ходят только со страховкой и в полном обмундировании. Наш педагог при своих новых кожаных ботинках не годился для таких подъемов.

Вниз – это альпинисты тоже знают – идти еще более опасно, чем вверх. На спуске ты не видишь, куда ставить ногу!

Кроме того, внизу, как стадо акул с раззявленными пастями, ожидало молодого учителя скопище острых скал.

Учитель постепенно каменел от холода, не смея шелохнуться.

Время тянулось медленно.

Наступил приблизительный рассвет, вокруг посерело. Ущелье теперь хорошо просматривалось, хотя не до дна: вокруг скал кипел густой волокнистый туман, укрывая, видимо, речку. Там шумело, как будто постоянно работал душ, причем очень холодный.