Попутчики (СИ) - Авербух Наталья Владимировна

Трудным было — сварить суп, в который надо вылить остатки напитка и омыть чашу. Это было долгое и сложное колдовство, но в конце… в конце него ведьма должна была получить власть над любыми воспоминаниями. Можно их изменить, да так, что человек никогда не поймёт, в чём дело. Забрать. Добавить новые. Можно было сделать всё. А после вылить суп в яму и никогда не давать над ней ничему прорасти.

Это было долгое, трудное колдовство.

Но его не обязательно было делать сразу.

А если не чашу? Если флягу? Тогда допить остатки можно и после, не привлекая ничьего внимания.

Виль и раньше пил с ней из одной фляги и никогда не спрашивал, что она туда налила.

Правда, у зелья очень странный вкус…

Но его можно разбавить вином.

Это будет непросто. Но Виль забудет о них и уйдёт.

Или убьёт их, не вспомнив, что их связывало. Просто чтобы не оставлять лишних свидетелей.

Тогда надо, чтобы он забыл, как это делается. Забыл, что был убийцей. Что он — прозревший и высший посвящённый. Пусть он останется… останется просто… батраком. Обычным невезучим человеком. Пусть маска прирастёт к лицу.

Это будет трудно.

Но только так Магда сможет почувствовать себя в безопасности.

Для Виля это будет горше смерти.

Но это она сможет сделать, а убить — нет.

Тогда можно будет его и не прогонять…

Магда успела привыкнуть к тому, что теперь ей… есть на кого положиться?

Нет. Это опасно.

Ведьмы никогда не отдают то, что считают своим.

Нет. Пусть он забудет всё. Уйдёт, забудет о том, где родился и вырос. Забудет её, девочку, забудет не только своё ремесло. Всё. И уйдёт. Лес пропустит его, если она попросит, и он никогда не найдёт дорогу назад. Просто человек без прошлого. У него изменится взгляд, голос, он научится жить честным трудом, никто не узнает в нём висельника Медного Паука.

Так будет лучше.

Для всех.

Если он исчезнет, она сможет внушить людям, что дом починила магия.

В каком-то смысле так оно и было, ведь правда?

Люди будут сомневаться, судить да рядить, но в конце концов поверят в легенду. Людям нравится думать, что их ведьма может то, чего не могут другие.

Если он исчезнет, всё забудется само собой.

И он не умрёт. Её руки будут чисты.

Почему на душе так паршиво? Почему во рту горечь смерти и предательства?

Она не убьёт его. Её руки чисты.

Но для него эта участь хуже смерти.

Он даже не поймёт, что случилось.

Но это останется предательством.

Она ничего ему не обещала.

Он спас ей жизнь.

Нет.

Да.

Нет…

Было и ещё кое-что, что надо было сделать.

Говорят, что сначала дети пожирают своих родителей, а после родители пожирают своих детей.

Ребёнок ещё до рождения питается матерью.

Это не красивые слова.

Это не шутки.

Это — то, что древнее и магии, и договоров, и заклятий.

Это — основа всего.

И поэтому у Магды получится то, что она задумала.

Они дошли до алтаря. Кусты, ветки и травы, расступающиеся при их появлении, сомкнулись. Никто не смог бы сейчас найти дорогу сюда. Никто — даже Исвар, которого лес пускал почти всюду. Не сейчас. Сейчас это место принадлежит только им.

Над алтарём заклубился туман. Магда не видела, но словно кожей чувствовала, как расширяются глаза дочери и раскрывается в удивлении рот.

— Ничего не говори, — тихо шепнула ведьма. — Садись вот сюда…

Она постелила плащ прямо на алтарь и, усадив девочку, сбросила сорочку.

— Мааам, а зачем?..

— Тш-ш!

Сначала танец. Танец, в котором ведьма раскрывается лесу. Танец, в котором она сливается со своей землёй. Потом… потом будет самое сложное.

Она никогда этого не делала.

Но она попробует.

Справится.

Сделает.

Она должна.

Ради будущего.

Ради земли и своей девочки.

Виль не верил ни в сон, ни в чох, но ему было неспокойно. Если бы он привык задаваться такими вопросами, он бы сказал, что волнуется, какое колдовство затеяла ведьма, но он никогда не волновался заранее и никогда не задумывался.

И всё-таки ему было тревожно. Словно что-то мешало спать, мешало сидеть на месте. Беспокойство началось не сразу. Не тогда, когда ушли женщины. А после, когда до рассвета оставалось всего ничего.

Батрак пожал плечами и вышел во двор. Беспокойство отступило и накатило снова. Он вышел за калитку. Было темно, но тропинка немного виднелась и вела куда-то в сторону, куда-то не туда, куда он привык. Виль сделал несколько шагов, потом шорох заставил его оглянуться. Позади тропы не было.

— Маглейн? — раздражённо позвал он. — Твои шуточки?

Лес равнодушно шумел. Никто не отзывался, только ветер задувал всё сильнее и сильнее.

Батрак выругался и хотел уже сесть на землю, чтобы дождаться рассвета, который уж наверное прекратит это наваждение. Но не успел. Сквозь вой ветра послышался топот детских ног, шум раздвигаемых ветвей. Виль поймал Эрну, которая мчалась, не разбирая дороги и не замечая, как лес спешит убраться с её пути.

— Пусти! — закричала она и изо всех сил пнула неожиданного врага. Виль крепко держал девочку на вытянутых руках. Потом встряхнул её.

— Эрлейн! — резко окликнул он.

Девочка подняла на него зарёванное лицо, уже видное в предрассветных сумерках.

— Пусти! — завизжала она. — Мне в замок надо!

— Зачем?

— Мне надо! Там мама! Пусти! Она сказала Вейму позвать! И Вира! Пусти!

Виль ещё раз встряхнул девочку.

— Уймись, Эрлейн. Никуда ты не побежишь. Рассказывай.

— Там мама! Она лежит! Ей плохо! Пусти же!

Виль развернул девочку туда, откуда она примчалась, и подтолкнул в спину.

— Веди.

— Она сказала не тебя звать, — насупилась девочка. — Она сказала Вейму звать. Она сказала, что ей самой не встать.

— Не добежишь ты до замка, вон, запыхалась уже. Веди, пока я добрый. И рассказывай.

— Но ты ей поможешь? Ты же плохой! Ты честно поможешь?

— Сказал, помогу. Больше слушай свою мамашу. Наколдовала опять…

— Она не нарочно!

— Знаю я твою мамашу.

— Она сказала мне сесть на камушек. Я села. Она сняла сорочку. А зачем она голая танцевала?

— Надо, значит. А дальше что?

— Я уснула, — захлопала глазами девочка. — Это колдовство, да?

— Наверное, — пожал плечами батрак.

— А когда проснулась, — всхлипнула девочка, — там… там…

— Не реви! — резко оборвал её Виль. Девочка сердито засопела носом, но слёзы сдержала. Она уверено, как по нитке, шла по лесу, даже не замечая, как идёт. Если раньше лес пропускал только её саму, то теперь он расступался и перед её спутником.

— Она рядом лежала. И на животе у неё пирог пёкся! Она возле алтаря жаровню прятала. Ей больно было! А она мне и говорит, чтобы я не визжала, а съела всё до крошечки. Я не хотела, а она сказала, что так надо!

— И ты съела? — уточнил батрак.

— Так же мама велела!

— И как?

— Я съела, мама жаровню в сторону поставила, хотела встать, и не смогла. Лежит там! Я испугалась, а она велела Вейму звать! Я и бежать! А тут ты! А ты плохой!

— Очень плохой, — проворчал Виль. Он и раньше замечал, что от успешного колдовства ведьма на время слабела. Что же она такое вытворяла сегодня, что теперь позвала на помощь?

Вопреки рассказу девочки, ничего особенно интересного их на поляне не ждало. Ведьма сумела кое-как натянуть сорочку и даже закутаться в плащ и теперь лежала на алтаре вся какая-то перекошенная, как кукла уличного жонглёра[16], у которой обрезали нити. Услышав шаги, она с трудом приподняла голову.

— Пришёл, — зло произнесла она.