Мистики и маги Тибета. - Автор неизвестен

– Кто знает, – сказал он, – не был ли этот чужеземный лама сам демоном-тигром, принявшим на время человеческий облик, чтобы завлечь жертву? Он не мог завладеть ею в образе человека, но ночью, пока я спал, он снова превратился в свирепого зверя и насытился.

Воцарилось тяжелое молчание. Должно быть, старику часто случалось рассказывать об ужасном приключении своей далекой молодости, но интерес слушателей от этого не ослабевал. Разве это происшествие не было до сих пор злободневным? Разве Тхагс-Янг и его сородичи не продолжают слоняться вокруг жилищ человека, подстерегая людей и животных, не умеющих защитить себя от их козней? По большой кухне, слабо освещенной пламенем очага, пронеслось дуновение страха. Одна из женщин невольно подняла глаза на расклеенные по стенкам листы бумаги с магическими, ограждающими от злой силы знаками, будто желая убедиться, не месте ли они. Старик пошел в соседнюю комнату посмотреть, горит ли на алтаре вечерний жертвенный светильник, и наполнился ли благоуханием зажигаемых им ароматических палочек.

Можно подумать, что трагические происшествия во время такого рода обрядов частое явление, но на самом деле они представляют собой исключения. Невольно напрашивается мысль, что ученик, посещавший в течение некоторого времени по ночам бесовские логова и вызывающий демонов, предлагая им на съедение собственное тело, в конце концов, начинает сомневаться в реальности созданий, ничем своего существования не проявляющих.

Я спрашивала об этом многих лам.

– Такие сомнения, – сказал один из них, геше (доктор философии) из Дирги (город в провинции Кхам на востоке Тибета), – иногда действительно возникают. Их следует рассматривать как одну из целей, преследуемых учителями мистиками. Но если ученик обретает неверие прежде, чем оно может быть ему полезно, то часть упражнений, рассчитанная на воспитание в нем бесстрашия, останется без результата. Наставник-мистик, – прибавил он, – не примет в ученики человека, исповедующего вульгарное неверие. Оно противоречит истине. Ученик должен понять, что боги и демоны существуют и могут приносить добро и зло только тем,

кто в них верит, им поклоняется и боится. Очень немногие впадают в неверие на первой стадии духовного совершенствования. Большинство учеников действительно видят страшные образы.

Не беру на себя смелость оспаривать это мнение, ибо многочисленные примеры служат доказательством его обоснованности. Ночной мрак и характер местности, специально выбираемой для сношений с демонами, уже сами по себе могут породить галлюцинации. Но все ли явления, наблюдаемые совершающими обряд учениками, следует отнести к галлюцинациям? Тибетцы утверждают, что не все.

Мне представилась возможность беседовать с отшельником из Га (восточный Тибет) Кушогом Вантшееном о случаях скоропостижной смерти во время заклинания духов. Этот лама не обнаруживал ни малейшей склонности к суеверию и, думая найти в нем единомышленника, я сказала:

– Все они умерли от страха. Их видения просто объективизация собственных мыслей. Демоны не могут победить того, кто в них не верит.

К моему величайшему изумлению анахорет ответил необычным для него тоном:

– По вашему мнению, достаточно не верить в существование тигров, и ни один тигр никогда вас не тронет?

Он продолжал: "Объективизация умственных представлений очень таинственный процесс, безразлично, происходит он сознательно или бессознательно. Какова участь этих созданий? Может быть, подобно младенцам, рожденным от нашей плоти, они – дети нашего духа – уходят из-под контроля, и с течением времени, или же сразу начинают жить самостоятельной жизнью? Не следует ли также предположить, раз мы можем порождать их, что есть на свете и другие существа, обладающие такой же способностью? Если подобные магические создания ("тюльпа") существуют, то нет ничего необычного в том, что мы приходим с ними в соприкосновение – либо по воле их создателей, либо потому, что собственные наши мысли и действия создают условия, позволяющие им заявлять о своем присутствии и проявлять активность. Возьмем для сравнения реку и представим себе, что вы живете на некотором расстоянии от берега. Рыба никогда не приблизится к вашему жилищу. Но проведите от реки до вашего участка канал, а в его конце выройте пруд. Тогда вы увидите, что вместе с водой из реки в пруд попадет и рыба. Остерегайтесь создавать такие каналы необдуманно. Немногие имеют представление о том, что таится в недрах вселенной, куда они опрометчиво заглядывают".

Затем, уже менее серьезным тоном, он закончил: "Необходимо уметь защищаться от тигров, созданных вами же, или порожденных другими".

Теории такого рода и определяют выбор местности, подходящей для совершения таинства "тшед". Отдается предпочтение кладбищам или пустыням с диким, легко возбуждающим ужас ландшафтом, когда с ними к тому же связаны страшные предания или трагические происшествия, имевшие место в действительности. Такое предпочтение объясняется тем, что эффективность обряда зависит не только от чувств, пробуждаемых в душе священнодействующего мрачными словами заклинаний или же страшным ландшафтом, на фоне которого он их произносит. Нужно, прежде всего, расшевелить таинственные силы и сознательные существа, привлекаемые в такие места совершенными здесь злодеяниями или настойчивой концентрацией мысли многих людей. Как следствие, во время отправления обряда "тшед" – драмы, исполняемой одним актером, этот актер, в результате ли процесса объективизации, самовнушения или же, как верят тибетцы, благодаря вторжению на сцену существ из оккультного мира, вдруг оказывается в окружении коллег, порой начинающих играть в спектакле непредусмотренные режиссером роли. Последнее обстоятельство приветствуется, потому что, усложняя упражнение, делает его тем самым особенно полезным. Но нервы некоторых неискушенных адептов не выдерживают слишком интенсивной нагрузки, и вот тогда-то (я уже об этом говорила) постигает их безумие или внезапная смерть.

Тот, кому предстоит совершать обряд "тшед", должен, прежде всего, как и подобает всякому лицедею, выучить свою роль наизусть. Затем ему нужно тренироваться в ритмическом танце, вырисовывая ногами на земле геометрические фигуры; научиться вертеться на одной ноге в обе стороны; постукивать по земле пяткой в такт и подпрыгивать. Наконец, он должен уметь манипулировать особым способом различными предметами культа и играть на тамбурине и на трубе из бедренной человеческой кости. Это не так-то просто, и во времена моего ученичества мне самой не раз приходилось попыхтеть до полного изнеможения. Руководящий репетициями наставник-лама отдаленно напоминает балетмейстера. Но его окружают не сияющие улыбки балерин в розовых трико; перед ним пляшут исхудавшие от самоистязания и лишений молодые подвижники, в рубище, с пылающими исступлением и диким упорством глазами на воспаленных грязных лицах. Они готовятся к чреватому опасностями испытанию, и их неотступно терзает мысль об ужасном ужине, когда тело их будет служить угощением для изголодавшихся демонов. Нет ничего удивительного, что при таком положении вещей эта забавная репетиция становится зловещей.

Полное описание таинства "тшед" заняло бы здесь слишком много места: оно содержит длинные подготовительные заклинания. Произнося их, священнодействующий "попирает ногами" все виды человеческих страстей и распинает свое самолюбие. Но главная часть обряда состоит в пиршестве. Вкратце весь сценарий его можно изобразить следующим образом: священнодействующий трубит в канглинг,* (*Труба, сделанная из человеческой бедренной кости. – Прим. авт.) приглашая демонов на пир. Он воображает* (*Доводит концентрацию мысли до объективизации субъективных представлений. Концентрация мысли может достигать такой степени, что воображаемые факты и местность полностью заслоняют реальные образы. – Прим. авт.) божество женского пола, олицетворяющее собственную его волю. Этот образ его воли устремляется из его головы, через макушку с саблей в руке. Одним быстрым взмахом она отрубает ему голову, затем, в то время как со всех сторон в ожидании лакомства и угощения слетаются стаи вампиров, она отсекает от тела руки и ноги, сдирает с туловища кожу и вспарывает живот. Из живота вываливаются внутренности, ручьями течет кровь, а омерзительные гости раздирают, грызут и смачно чавкают. Между тем священнодействующий монах сам натравливает их на добычу следующими ритуальными заклинаниями: "На протяжении беспредельного ряда веков, в процессе повторяющихся существований, я заимствовал у бесчисленных существ за счет их благоденствия и их жизней мою пищу, мою одежду и всевозможные блага, чтобы содержать свое тело в добром здравии, в радости и защищать его от смерти. Нынче я плачу долги, предлагая на истребление свое тело, которое я так любил, холил и лелеял. Я отдаю свою плоть алчущим, кровь – жаждущим, свою кожу – тем, кто наг, кости свои – на костер для тех, кто страдает от холода. Я отдаю свое счастье несчастным, свое дыхание жизни – умирающим… Бесчестье да падет на мою голову, если я устрашусь принести эту жертву. Позор всем, кто не осмелится принять ее".