Почтовые открытки - Энни Пру

было эхом его самого́ в ландшафте местности, ибо ви́дение и сила труженика остаются и после того, как труд свершен. Воздух был заряжен его возбуждением. Подстреленный им олень, лиса, попавшая в капкан, умерли по его воле, по его свершению, и их отсутствие в пейзаже – дело его рук.

И Билли.

Последняя встреча с Билли прокручивалась у него в голове, как растрескавшаяся пленка, дергающаяся в старом проекторе. Изображение вибрировало, в дрожащем свете плыла бесконечная череда деревьев, нависавших над полем.

13

Что я вижу

Май. Джуэл через кухню выносит корзину мокрого выстиранного белья, выходит через грязное крыльцо во двор. Бельевая веревка, вся в узелках, провисла, на голом столбе, словно осиное гнездо – мешочек с прищепками.

Она развешивает рабочие комбинезоны и голубые рубашки, поглядывая на свои поднятые руки, потом на привычный пейзаж вдали: все те же разбегающиеся поля, заборы, зубчатые горы на востоке – все то же самое, что она увидела, первый раз развешивая здесь белье тридцать лет назад. По ветвям пенсильванской черемухи скачут птицы, моясь под стекающей с листьев дождевой водой. Коровник потемнел от дождя, как черная патока; к стене доильни прислонены разные инструменты. Окно затянуто паутиной, на которую осела мякина. Вороны носятся и галдят в лесу, таская перья из гнезд друг у друга. Джуэл снова вспоминает старую учительницу музыки из Беллоуз-Фоллс, которая утопилась в гостиничной ванне, навалив на себя тяжелые тома энциклопедии и пристегнув поясом руки к груди.

Даб с Минком выгоняют коров на выпас; Даб, в рваной растрепанной одежде, сдвигает столбцы ограды, отделяющей скотный двор от пастбища, Минк стегает коров по заляпанным присохшим навозом бокам медным шестом для штор. Он медленно наклоняется, поднимает из навоза оброненный шест и возвращается в коровник, приволакивая ногу. Прищепка ломается, когда она силой старается насадить ее на черные джинсы, на которых заплатки выделяются, как свежевспаханные поля.

Часть II

14

В Мэри-Магге

Механически переставляя ноги широким шагом, взбираясь вверх по тропе, Лоял прокачивал через себя горный воздух, который немного отдавал озоном, как бывает после разряда молнии. Он обжигал легкие и запускал его утренний кашель, вместе с которым Лоял отхаркивал каменную пыль.

Вверху, у входа в шахту, слышалось цоканье копыт Берговой мулицы. На западе красным светом горела вершина Медного пика. Деревянные шпалы старой дороги для рудных вагонеток отражали фиолетовые и розовые лучи. Сама гора, черная, скошенная, как сдвинутая карточная колода, вспыхивала оранжевым светом.

Берг при желании мог въезжать наверх в своем грузовичке, но ездил на мулице по имени Перлетт, названной в честь старшей дочери. Каждый раз, произнося «Перлетт», Лоял представлял себе его маленькую дочку, худенькую печальную девочку с заплетенными в косички рыжими волосами, глядящую из чердачного окошка на дорогу, ведущую к Мэри-Магг. Интересно, нравилось ли ребенку зваться одним именем с мулицей?

Сменный мастер Дево тоже находился наверху, чуть в стороне от входа в шахту варил кофе в жестяной кастрюльке. Он мог бы взять бумажный стаканчик с кофе в столовой, но предпочитал варить его сам, кичась трудными послевоенными урановыми временами, когда он бродил по плато Колорадо со счетчиком Гейгера за спиной. Подождав, пока осядет гуща, он начинал пить прямо из кастрюльки, пачкая губы сажей; потом, пытаясь стереть, он только втирал ее глубже в бледную кожу и желтую бороду. Из-за короткой шеи и сутулых плеч Дево чем-то напоминал мышь-полевку.

– Для меня возвращение в Мэри-Магг, – говорил он своим особым голосом, сладким и зернистым одновременно, как мякоть груши, – было облегчением после этих красных аргиллитовых пластов на Плато и после наушников. До сих пор слышу во сне их треньканье.

Дево вернулся оттуда с лицом цвета дубленой кожи, в отличие от бледных, как земляные черви, шахтеров. Он не был тут новичком, протрубил на Мэри-Магге все чертовы тридцатые. Когда Рузвельт во время войны закрыл золотые рудники, Дево пошел в армию взрывником. Шахты открыли снова в 1948-м, но к тому времени он был пристегнут лямками к своему счетчику Гейгера, тревожным сном спал под открытым небом с койотами, мечтая во сне о затишье под землей и слыша, как поскрипывает кровать, когда его жена переворачивается на другой бок. Компактный, как складной нож, он отупел от такого образа жизни.

– Господи Иисусе, с семнадцатилетнего возраста я столько лет провел под землей, что на том Плато чувствовал себя так, будто с меня содрали кожу до самого мяса. Миссис Доулвуди думает, что я вернулся в порядке одолжения ей, но, богом клянусь, я бы работал тут и за просто так, лишь бы больше не торчать под открытым небом. У меня весь день перед глазами плавали красные пятна, мои старые вечно прищуренные глаза стали слезиться. Слишком ярко, слишком жарко, и словно все вокруг за тобой наблюдает. Ветер не прекращается никогда, как приставучий ребенок, который все время дергает тебя за рукав и канючит: «Папа, купи конфетку». Вот это я ненавидел и на ферме. Попытался было – пять лет на фермерство положил. Целый день сидишь на тракторе или натягиваешь проволочный забор, а ветер швыряет всякий мусор тебе в лицо, залепляет волосами глаза, срывает с тебя шляпу, уносит ее в соседний округ и смеется, глядя, как ты стараешься ее догнать. – Он опустил голову и пробормотал куда-то себе в колени: – В шахте не так уж плохо. И я скучал по своей старушке. По крайней мере, теперь я могу ездить на выходные домой и спать со всеми удобствами, а не в грязи на голой земле.

В девичестве миссис Доулвуди звали Мэри Магг. Престарелая, хромая, с набегающими на уши волнами седых волос, она приходила на шахту каждую пятницу и с хозяйской величавостью сидела позади кассира, пока тот раздавал чеки. Ее муж Девитт Доулвуди погиб еще до войны в автокатастрофе в Покипси, штат Нью-Йорк. В ходе поездки по сбору денег направлялся к своему кузену, производителю табельных часов «Хронос». Шахте требовалось новое оборудование. Миссис Доулвуди сочла, что то была рука Бога, выразившего таким образом свое отношение к новому оборудованию. Как-то накануне грозы она велела Дево установить два насоса на Медном пике: один допотопный, с двойными ручками, другой – новый, электрический, фирмы C. J. Brully. «Пусть Господь решит, нужно ли нам новое оборудование», – сказала она. Однако молния за целый месяц не ударила ни в один из насосов. В конце концов Дево приколотил оба к столбу в горах и взорвал старый небольшим зарядом динамита, чтобы продемонстрировать необходимость