Пик - Роланд Смит

Сунджо сказал мне: если Запа выиграет, отдаст деньги тибетским монахам.

Монахам, однако, придется немного подождать. Я тогда этого еще не знал, но, как и Холли, Запа совершенно не собирался домой.

— А вот и снег, кстати, — неожиданно сказал один из шерпов.

— Не может быть, — сказал я.

Еще минут двадцать назад я был в палатке и, пока дошел до столовой, не заметил в небе ни облачка.

Повар откинул полог столовой — и теперь челюсть отвисла уже у всех. Весь лагерь был покрыт снегом. Я даже не знал, как в таких сугробах найду свою палатку.

Мешок Гамова

Я СУМЕЛ ДОБРАТЬСЯ ТОЛЬКО до штабной платки, дальше путь был закрыт. Пурга навалила в базовом лагере полтора метра снега. В ПБЛ все было куда хуже.

Джош сумел прорваться к нам по радио единожды за ночь. Слышно было плохо; кажется, он сказал, что наверху стабильно дует под 120 км/ч, а порывы под 160. Вся команда сидит по палаткам, но Джош не знает, кто как себя чувствует, так как ни до кого невозможно дойти из-за пурги.

Как рассвело, Джош откопался и снова вышел на связь:

— База, все целы, все на месте, два отека легких, у Френсиса и Билла.

(Френсис был тот самый, который бурчал по поводу лапши.)

— У Френсиса случай тяжелый, у Билла — средней тяжести. Как погода внизу?

— У нас чисто, — ответил радист по имени Спарки, — я только что проверял карты, до вечера ничего не ожидаем.

— А что вечером?

— К семи вечера плюс-минус несколько часов ожидаем пургу.

Джош горько усмехнулся, закашлялся, затем продолжил:

— Про погодное окно понял, принято. Я отправляю всех вниз, как только удостоверюсь, что ни у кого нет проблем с обезвоживанием. Биллу выдали лишний кислород, ему уже лучше. Думаю, он сможет спуститься сам. Мы с Лией пойдем вслед за ним с Френсисом и шерпами. Поможем Биллу, если потребуется, а Френсиса попробуем положить в мешок Гамова.

Мешок Гамова — фактически портативная барокамера, герметичный спальный мешок. Назван он в честь изобретателя, Игоря Гамова, и спас немало альпинистов от смерти от отека легких. Отек легких начинается из-за того, что на большой высоте низкая плотность воздуха (и, соответственно, ниже содержание кислорода), и спастись можно, лишь спустившись пониже, где кислорода больше; но спуститься быстро часто не получается, и в таких случаях больного кладут в мешок Гамова и просто накачивают туда воздух, как в воздушный шар. Давление внутри мешка поднимается, и больной чувствует себя, как будто он уже не на горе, а на уровне моря (ну, почти). Если все идет хорошо, пострадавший снова может дышать. Если, конечно, все идет хорошо...

— Понятно, будем ждать первых из группы часов через восемь, — сказал Спарки. — Спускайтесь осторожно, повышенная лавиноопасность.

— Докладывайте нам регулярно о погоде.

— Понял, понял.

Я ОТКОПАЛ СВОЮ ПАЛАТКУ, затем по просьбе Запы отправился с Сунджо откапывать палатку Холли. Это заняло у нас несколько часов. Помогать она не стала, зато поила нас горячим чаем с печеньем.

После полудня в лагерь начали возвращаться члены нашей группы. Выглядели они как зомби из фильма «Ночь живых мертвецов». Каждому потребовалось не меньше трех кружек горячего сладкого чаю, прежде чем они смогли связать два слова.

— О, это был сущий кошмар... Снегопад начался за триста метров до ПБЛ. Валило так, что нам пришлось всем связаться веревкой, иначе бы мы все потерялись.

— Ни черта не было видно дальше ресниц! И это еще были цветочки, потому что вскоре снег повалил по-настоящему.

— Минус двадцать два в ПБЛ, это без учета ледяного ветра. Пока ставили палатки, чуть заживо не замерзли.

Один из вернувшихся снял рукавицу с правой руки — три пальца совершенно белые, в кровавых мозолях.

— Кригер говорит, эти пальцы у меня останутся, а вот мизинец на левой ноге отвалится через неделю. Ну да и черт с ним, он никогда мне не нравился, — горько рассмеялся он. — Могу показать, если сблевать не боитесь.

— Пурга, как уже говорили, это были еще цветочки, — добавил другой альпинист, ковбой из Техаса. — Незабудочки голубенькие пурга эта. Это мы потом поняли, в два часа ночи, когда нас накрыло лавиной. Вот это уже были ягодки. Звук такой, словно по тебе пробежало стадо бизонов. Семь палаток как корова языком слизнула. Слава богу, мы никого не потеряли, но пришлось всем помещаться в оставшихся; набились, как сельди в бочке.

— А там и еда закончилась, — сказал человек с отмороженными пальцами. — Джош-то сказал нам взять еды только на две ночи. Сегодня утром не осталось ни крошки. Нам повезло, что развиднелось. Еще пара дней — и мы просто умерли бы с голоду.

— Это ты прав, приятель, — согласился техасец. — Я, когда сегодня вылез из палатки, все думал, не пойти ли и не зарезать пару тех яков. Надо было, видать, эту чертову пуджу таки сделать перед подъемом.

— А где Джош? — спросил я.

— Он с Кригер все еще тащат Френсиса, — ответил техасец, растягивая слова. — Они поздно вышли, как говорят. Оказалось, у Френсиса клаустрофобия. Это они должны были раньше догадаться — он же спит, высунув голову из палатки. Он чуть концы не отдал от ужаса, когда они его запихнули в мешок. Единственное, что его спасло, — это потеря сознания.

Вы подумаете: не слишком человеколюбивый разговор. И будете правы. Снаружи минус десять, в палатке чуть потеплее, но не слишком. Все насмерть устали, едва дышат, замерзли, голодны, у кого-то в буквальном смысле отваливаются пальцы — тут не до сочувствия другим альпинистам.

Тут пришел Запа и махнул мне с Сунджо. Нам было пора собираться — мы отправлялись наверх, на помощь Джошу и Лии.

С НАМИ ПОШЛИ ДЖЕЙ-ЭР, УИЛЛ И ДЖЕК. Последние дни Запа учил нас лазать, а они все это дело снимали. Я так и не понял: они идут с нами, чтобы помочь или чтобы снять, как выглядит мешок Гамова в действии.

Я как-то не думал, что триста метров разницы в высоте так сильно сказываются на самочувствии, но оказалось, на той высоте даже тридцать