Циклоп - Генри Лайон Олди

— Наняли? — спросил хозяин.

— Ага.

— Кого режем?

— Никого.

— Что крадем?

— Ничего. Следить буду.

— Грошовый найм, — огорчился хозяин. — А с виду приличные…

— Зато тащиться никуда не надо. Местная слежка, за парой колдунов, — Вульм помолчал и добавил то, о чем не хотел говорить вслух: — Один мне жизнь спас. Давно. Я тогда последней сволочью был, а он спас…

— Ты и сейчас сволочь, — сказал честный хозяин.

И вдруг расчувствовался. Шагнул вперед, заключил Вульма в объятия:

— Не спеши помирать-то… Какие наши годы?

5.

Амброз был прав. Работенка и впрямь выдалась: не бей лежачего. В городе Вульм мигом выбрался к «Мечу и Розе», свел на скорую руку знакомство с владельцем гостиницы, болтливым горбуном, выпил с ним кувшин ягодного вина — и выяснил, что Симон Остихарос, на днях приехавший в морозный Тер-Тесет из жаркой Равии, и Циклоп, слуга хворенькой Инес ди Сальваре, поселились на третьем этаже, окнами на Жестяную улицу. Да, комната на втором этаже, под комнатами господ магов, свободна. Клопов извели, тюфяк свежий. Если надо, прачка готова. Да, ко всему. Залог за неделю извольте вперед.

Еще вина? Второй кувшин — за счет заведения.

Дальше началась тоска зеленая. Бросив в комнате свою скудную поклажу, Вульм, не раздеваясь, плюхнулся на тюфяк — и час, а может, два, слушал, как над головой топочут. Он не знал, кто именно расхаживает из угла в угол, словно зверь в клетке — Симон или Циклоп. До Вульма доносился и звук голосов. Маги спорили, но слов было не разобрать. На карниз окна вспорхнул знакомый воробышек, ткнулся клювом в стекло — и улетел. Наверняка крутится где-то рядом, паршивец. Хмель выветрился, Вульм сходил на двор отлить, распрощавшись с последней памятью о вине — и, возвращаясь, в коридоре едва успел отскочить за угол, без звука сбежав вниз по лестнице.

Маги шли трапезничать.

Вульм проводил их до таверны Кривого Бюшо, подивился, что Симон выбрал наружный столик под открытым небом — жарко ему, что ли? — и расположился в таверне, протопленной от души, возле тусклого оконца. Отсюда ему были хорошо видны оба подопечных. Они пили горячее пиво, сдобренное жирным комком сметаны. Потом заказали рыбу: Симон — треску, тушеную с овощами, Циклоп — фаршированную щуку. Удовольствовавшись пивом без сметаны, которой терпеть не мог, Вульм изучил лицо Циклопа — запоминал, чтобы узнать днем и ночью. Много времени это не отняло. Циклоп, кем бы он ни был у загадочной Красотки — слугой или любовником — обладал запоминающимися чертами. Вульм не взялся бы сказать, что именно делает Циклопа особенным. Ну, кожаная повязка на лбу. Так повязку можно снять в любой момент… Внешне обычное лицо человека в летах, сплошь в морщинах и складках, вызывало у зрителя подспудное раздражение. Как соринка в глазу — ты трешь глаз, умываешься слезами, бранишься от рези, орудуешь краешком платка, просишь любимую слизнуть помеху кончиком языка, любимая посылает тебя куда подальше, и в конце ты понимаешь, что соринки нет, и не было вовсе.

Легче от этого? — ни капельки.

Зато Симон за двадцать лет совсем не изменился. Закаменел в старости — которая, как знал Вульм, не чета возрасту обычных людей, вроде него самого. Высоченный, суровый, маг сидел скалой — выветренной, в щербинах и сколах, обросшей жидкими космами лишайника, но еще могучей. Вульму казалось, что Циклоп беседует с камнем. Если бы Вульм не помнил, каким он увидел мага впервые, в подземной темнице… Грязное, кишащее паразитами рубище. Сальные колтуны волос. Рот зашит суровыми нитками. Цепи лоснятся в жалком свете фонаря. Где в изможденном узнике скрывался могущественный колдун, который вскоре заступил путь демону? Даже треску Симон ел так, будто делал одолжение особе королевских кровей.

— Что угодно господину?

— Трески. С овощами.

Слуга, кивнув, испарился. Вульм терпеть не мог треску, и мысленно проклял Симона, толкнувшего его на сомнительный заказ. Впрочем, в скором времени он убедился, что у мага губа не дура. Здешние стряпухи — волшебницы, каких мало — обучились превращать жесткую, как подошва, рыбу в нежнейшего сазана или великолепного хариуса. Да и овощи, впитавшие пряную подливу, удались на славу. К счастью, маги никуда не торопились, позволив Вульму доесть треску до конца. Заранее расплатившись, он взял еще пива — и присмотрел черный выход, если подопечные, замерзнув, все же решат зайти в таверну.

Этот день, а также два следующих Вульм провел одинаково. Тоска зеленая царствовала безраздельно. Маги ждали аудиенции у короля, о чем доподлинно знал владелец гостиницы. Горбун нежно полюбил Вульма, коротающего с ним часы досуга — а что было делать, если маги сидели сиднем в своих комнатах, беседуя и отлучаясь лишь за едой? Про аудиенцию Вульм нашептал воробью, и дрянная птица улетела. Когда воробей вернулся, по его взъерошенному, раздраженному виду сделалось ясно: аудиенция не стала новостью для Амброза. А треска, щука и пиво — не те вести, за которые стоит платить.

«Откажет, — решил Вульм. — В следующий раз воробей чирикнет: ты свободен, дорогой соглядатай! Остаток деньжат принеси в башню Держидерева, да не задерживайся…»

Он сам не знал, хочет он продолжать бессмысленную слежку — или нет. Вульм засмеялся: хрипло, зло. На что ты надеялся, дурак? Что при виде Симона к тебе вернется молодость? Что двадцать лет сгинут в огне памяти? Что в их компании сгорит паскудный год, где ждет могила Мари, и вершится месть, и визжит насильник на колу? Как ты бахвалился своим клинком, Теодор Распен, красавец, не привыкший к отказам… Двумя клинками: тем, что в ножнах, и тем, который терзал бедняжку Мари. Я думал, казня тебя, что месть утоляет боль.

Я ошибся.

Ночь, когда умер король Фернандес, Вульм провел без сна. Он не знал, что яд уже во рту шута, и с утра на престол воссядет принц Ринальдо. Зато он отлично знал, что станет делать, если выйдет в город и доберется до пьяных горлопанов, мешающих спать честным людям. Гвалт стоял — хоть уши затыкай. Бочки с дармовым вином, должно быть, выкатили на каждый перекресток. Мимо гостиницы шлялись хмельные толпы, крича про изменников. Сам Вульм к последышам Янтарного грота относился с полным равнодушием. В его возрасте размен — штука бессмысленная, вроде ногтя на носу. А юнцы… Кому охота себя калечить ради грядущих барышей — вперед, милости просим! Иногда Вульм, конечно, задумывался о том, что число изменников в Тер-Тесете растет, и скоро обычному человеку будет некуда податься, кроме гильдии метельщиков…

Мимо протопала очередная толпа. Вульм вскочил, распахнул окно — и вылил