Крылатые и бескрылые - Борис Беленков

— О деньгах? — переспросил Макаров, приподняв бровь.

— Да, о деньгах и совести… Власов сказал, что после того, как ваша машина будет построена, вы станете богатым, а он нищим…

— Какая мерзость!..

По направлению к ним быстро шел взволнованный летчик Бобров. Подойдя, он торопливо попросил Макарова:

— Федя, на минутку… Извини, Людочка, мне надо сказать ему несколько слов.

Он взял Макарова за руку и потянул в сторонку.

— Послушай, Федор, на какой я концерт попал… Я полагал, что Люда уже дома. Стучусь в дверь. Слышу, за дверью возня, стон… Рванул изо всех сил и — ужас! Власов схватил его за горло, бросил на диван… Будто взбесился человек! Глаза безумные!.. Потом поднял шахматную доску и трах по черепу!..

Люда услыхала последние слова. В ее груди будто что‑то оборвалось. Быстро подбежав, схватила Боброва за руку.

— Он папу ударил по голове?.. Папу? Говори же!..

— Представь себе, Людочка. Михаил Казимирович объяснил, что Власов был сильно пьян…

— Нет, он был совершенно трезв…

— И мне показалось, что не пьян…

Люда изо всех сил пустилась бежать. Скорее, скорее домой!.. Может быть, отец уже мертвый…Вбежав в квартиру, она почти упала на стул. Сердце готово было разорваться. Испуганная мать подала стакан воды.

— Успокойся, дочка, успокойся!..

В переднюю вышел Давыдович ― лицо бледное, но спокойное, голова перевязана, сквозь бинты проступила кровь.

— Что здесь было?.. — чуть слышно вымолвила Люда. Полина Варфоломеевна безмолвно развела руками.

— Ничего страшного, — ответил отец. — Какой с пьяного человека спрос?..

— Я иду в милицию! — вдруг заявила Полина Варфоломеевна. — Убивать человека!..

— Ни в коем случае!.. — испуганно заступил ей дорогу Давыдович. — Не смей, мамочка! Право же, нет ничего страшного. Царапина и только…

— Но за что, за что? — отдышавшись, допытывалась Люда. — Что ты ему говорил? Зачем пригласил в дом? Что ты хотел от него?..

Давыдович побледнел еще больше. Однако нашел в себе силы ответить спокойно:

— Пригласил посидеть, в шахматы сыграть. Ни тебя, ни мамы дома не было. Скука. Выпили по рюмочке…

— Нет! Вы говорили о заводе. Ты предлагал ему деньги…

— Сума сошла!.. ― ужаснулся Давыдович и резко шагнул к дочери.

Полина Варфоломеевна стала между ними.

— Довольно!

Ее властный голос тотчас привел<в чувство и отца, и дочь.

— Как ты с отцом разговариваешь, неблагодарная?! — возмущался Давыдович, пытаясь наступать на дочь. — Кто тебе позволил?..

Растерянная Люда побежала в свою комнату.И почти в этот момент кто‑то постучал в дверь. Давыдович вздрогнул: «За мной…» ― мелькнула мысль. Он хотел было приказать жене, чтобы никого не впускала в квартиру, но Полина Варфоломеевна уже открыла дверь. Перед ней стоял Макаров.У Давыдовича отлегло от души. Он поторопился навстречу гостю.

— Здравствуйте, Федор Иванович! Проходите, пожалуйста.

— что с вами, Михаил Казимирович? — удивился Макаров.

— Ничего особенного… — попытался улыбнуться Давыдович. — Присаживайтесь, пожалуйста! Мамочка, ты бы угостила чем‑нибудь гостя, — обратился он к жене.

Но Макаров решительно отказался от угощений, попросил Полину Варфоломеевну не беспокоиться. Когда она вышла из комнаты, Давыдович начал объяснять:

— Такое смешное приключение!.. Власов у меня был. Ну, разумеется, несколько под градусом. Сердитый, расстроенный… Сыграли партию в шахматишки. Потом он начал жаловаться на трудности жизни. Я возьми и скажи ему: «Василий Васильевич, напрасно, говорю, вы сердце имеете на Федора Ивановича, «а вас то есть… Федор Иванович, говорю, такой талантливый человек…» Ну, честно скажу, не понравилась ему моя речь. А когда я начал упрекать, что он злоупотребляет водочкой, мол, разве можно так и прочее, тут он сильно осерчал и вот… — Давыдович показал на свою перевязанную голову. — Спасибо, Петя Бобров в ту минуту случился… Вот уж, скажу вам, Федор Иванович, конфузия! И смех и грех…

Макарову было ясно одно, что этот скандал в доме Давыдовича так или иначе касался и его. И не только лично его, но той работы, которую он выполняет. Это вселяло в душу тревогу. Расспрашивать адвоката о подробностях он не счел удобным, ведь ни к заводу, ни к делам конструкторского бюро тот не имел никакого отношения. А вот с Власовым надо побеседовать немедленно.Когда Макаров поднялся и, выразив сочувствие хозяину, собрался уходить, тот заторопился:

— Но не подумайте, Федор Иванович, что я очень обижен на Василия Васильевича. Конечно, неприятный инцидент, но что поделаешь, у человека нервы взвинчены. Бог ему судья…

Вечером Макаров подходил к дому Власова. На улице уже было темно. В окнах горел свет. На скамеечке возле калитки сидела дочь Власова.

— Здравствуй, Нина! Папа дома?

— Да. Я проведу вас, Федор Иванович, — поднялась девочка. — Злой он какой‑то! Меня отколотил недавно…

В передней гостя встретила жена Власова. Приход Макарова не очень обрадовал ее. Из рассказов мужа она была убеждена, что он, Макаров, был причиной всех несчастий в доме.

— Добрый вечер, Капитолина Егоровна! — поздоровался Макаров. — Мне бы Василия Васильевича. Можно?

— Вон там! —указала на дверь хозяйка.

Власов сидел в своем кабинете за столом и тупо глядел в стену. Когда вошел Макаров, он повернул голову, посмотрел удивленно, как бы спрашивая: «Зачем пожаловать изволили?»

Удивлены, Василий Васильевич? ― спросил Макаров.

— Нет. Садитесь!

После минутного тягостного молчания Макаров объяснил:

— Я пришел вот почему, Василий Васильевич. Меня несколько взволновало происшествие в доме Давыдовича. Мне бы хотелось выяснить…

— Не думал, что вы следователь, — недружелюбно перебил Власов. —Впрочем, я понимаю — Давыдович ваш сосед, а я ваш заместитель. Резонно!

— Но мне кажется, Василий Васильевич, что Давыдович будет жаловаться на вас, — заметил Макаров. — Возможно, подаст в суд. А это не может меня не касаться. Поэтому я хотел бы знать причину, случившегося…

— Скандала, хотите сказать? Так вот, Федор Иванович, можете не беспокоиться, в суд он не подаст. А я должен подумать…

С этими словами Власов поднялся, подошел к окну, распахнул его и, заложив руки за спину, стал смотреть в ночь.Макаров тоже встал. Было ясно, что он больше ничего не добьется от своего заместителя.

Глава двадцатая

Анастасия Семеновна с нетерпением ждала сына. Пирожки укутала мохнатым полотенцем, чтобы теплыми были к возвращению Федора. А главное ― письмо. Как он ждал его, сколько раз спрашивал. И вот принес почтальон. Анастасия Семеновна каким‑то особым чутьем почувствовала ― от Наташи. Боже, хотя бы доброе оно было… Хотя бы они уже договорились, пусть бы поженились, спокойнее стало бы «а сердце матери…

Макаров вошел в комнату и удивился.

— Ты еще не спишь, мама?

Анастасия Семеновна заулыбалась, подошла и поцеловала сына в голову, точно не полдня, а полгода не видела его.

— Я тебе пирожков подам, Федя. Садись к столу. А потом…

Макаров помыл на кухне руки.

— А потом что, мама?

Анастасия Семеновна взяла с этажерки письмо, показала, не сводя с сына ласкового взгляда:

— Потом это…

Макаров сразу узнал почерк Наташи. Разорвал конверт. О, всего три строчки…

«Федя! Уже много времени, как я здесь. Думала, так будет лучше. Но, должно быть, ошиблась. Если хочешь меня увидеть ― приезжай завтра, в понедельник. Если не приедешь…»Увидев засиявшее лицо сына, Анастасия Семеновна подумала на мгновение, что взошло солнце, что наступил рассвет.

— Что она пишет, Феденька?

— Мама!.. — упрекнул счастливым взглядом Макаров. — Ничего особенного. Просит, чтобы я приехал завтра. Но…

— А ты съезди, Федя, съезди! —тотчас посоветовала мать.

— Но у меня завтра весь день занят. И вечер. У директора совещание…

— А ты отпросись.

— Нельзя, мама…

Федор пошел к себе в спальню, включил настольную лампу, стал мерять комнату из угла в угол. Потом распахнул окно, сел напротив. За окном было темно и тихо. В лицо пахнул свежий ночной воздух. На западе вспыхивали бледные молнии, к городу надвигались грозовые тучи. Но Макаров ничего этого не замечал. Перед глазами стоял милый образ. «Наташка! Хорошая моя Наташка!..»

Было уже за полночь, когда Макаров, переждав грозу с ливневым дождем, подошел к кушетке и прилег, не раздеваясь. Спать не хотелось. Хотелось думать о Наташе. Как он виноват перед ней!.. Каким черствым и грубым был всю весну… «Я все оправдывался работой, занятостью… Да за это меня презирать надо. А Наташа любит!..» О, если бы она была здесь сию минуту! Как бы он ласкал ее, какими бы словами извинялся, просил прощения!..Макаров повернул голову, взглянул в окно. Неужели это после грозы так посветлело небо? Да нет же! Скоро рассвет… Взглянул на часы. «На работу к девяти… Значит, в моем распоряжении целых пять часов!..»