«Пассажир» из Сан-Франциско - Анатолий Маркович Бальчев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот расплююсь с делами, увезу тебя в Питер…
А тут все утрясалось само собой. Давняя и не всегда осознанная мечта любой — а тем паче одинокой — женщины: все уже решено. И не как-то там обидно — тебя не спросили или без меня меня женили — а просто без проблем. На все готовенькое. Любо-дорого. Разве не так?
И потом, если уж действительно Маковский незаконными делами занимается, за ним ведь проследить надо, разве не так?
Только как бы Волкова убедить, что не обойтись им без этой командировки!
Волков убеждаться не хотел, упирался, в командировке отказывал, причем по причинам, которые казались Наташе явно надуманными.
— Одно дело ты стоишь за стойкой, а другое… — с сомнением в голосе рассуждал шеф.
— Глупо отказываться, упустить такой шанс — умоляла его Наташа. — Мы можем выйти на эту загадочную лабораторию.
— А как ты себе это представляешь? Он что, возьмет тебя за ручку и поведет туда на экскурсию? Нет, Наташенька, это тебе не зоопарк. — Волков кивнул на рыжую плюшевую обезьянку, нагло восседавшую прямо посередине рабочего стола. — Вот, кстати, возьми игрушку для Темы.
— А Тема тоже в Питер рвется…
— Успокойся, дай сосредоточиться.
Недовольно фыркнув, Наташа села на стул и сложила руки, как примерная ученица.
— Простите, я молчу и внимательно вас слушаю.
— Не ерничай… Не знаю, Питер… — Волков покачал головой. — Хотя чем черт не шутит… иди, собирайся.
Издав радостный возглас, Наташа сорвалась со стула, подскочила к Волкову и чмокнула его в щеку.
— Обезьяну не забудь, — он сунул ей в руки упитанное плюшевое тельце.
— Спасибо…
Она выскочила из кабинета, второпях слишком сильно хлопнув дверью. Висевшая на стене фотография, на которой чуть ли не в обнимку дружелюбно скалились первые посетители космоса — дворняги Белка и Стрелка, от удара покосилась, а потом и вовсе обиженно шлепнулась на пол. Волков проводил благополучное приземление четвероногих глазами, вздохнул и полез в шкаф за молотком…
От кого она бежала? Куда? Наверное, от себя к самой себе. Но это еще надо было осмыслить. А сейчас просто мчалась по зданию аэропорта девушка в таможенной форме, и все невольно оглядывались на нее: просто так не побежит! Форма обязывает. Контрабандой попахивает…
Спринтерский — а может, стайерский, поди тут разберись в таком смятении чувств — бег Наташи по коридорам, был остановлен неодолимой преградой в виде старшего товарища Сергеева, шедшего ей навстречу. К бегу с препятствиями она готова не была.
— Привет! — Сергеев постарался подольше задержать в своих объятиях случайно угодившую туда Наташу. — Куда спешим?
Меньше всего она была готова удовлетворять его праздное любопытство, зная его склонность «пофилософствовать» не в самое удобное время.
— По делам службы!
— О-хо-хо, — простонал Сергеев, все еще не оставляя попыток растянуть тайм-аут: — А у нас бывают другие дела?
— У кого как, — отрапортовала она. — Прости, я зашиваюсь совсем. Уматываю в Питер…
— Во как, — позавидовал Сергеев. — Да ты у нас, мать, просто лягушка-путешественница. У себя? — он кивнул в сторону кабинета. — Один?
— Один, — подтвердила она. И зачем-то добавила: — И прекрасно себя чувствует…
— Он всегда себя хорошо чувствует («после ваших встреч» — подумав про себя). — с иронией заметил Сергеев, — А вот Стас твой в больницу загремел…
Продолжение следовало. Но Наташа попыталась закрыть тему:
— Слава богу, не в тюрьму!
— Может, навестишь перед отъездом? Не чужой ведь человек…
Наташа упрямо поджала губы.
— Знаешь, Сергеев, кто ему друг?
— Выходит, что я…
— Вот ты его и навешай, а меня оставьте в покое! — не дала развить ему мысль Наташа, и даже не кивнув на прощанье, заспешила дальше. Но уже умеренно и осмысленно.
— М-да! — Сергеев остановился перед начальственной дверью. Замешкался на какое-то мгновенье. Мысль о том, что изо всей их честной компании он один в чины не выбился, уже не так свербила. В основном — в дни зарплаты. Когда он проверял деньги, не отходя от кассы. Больше их не становилось. А к тому моменту, когда он добирался до дому, так и того меньше. Жена, человек мягкий и достаточно тактичный, не посыпала практически затянувшуюся рану крупной солью — берегла для консервации. По этой части она у него была мастерица, а вот детей Бог не дал. Но обиженное самолюбие нет-нет да и давало о себе знать: что ж ты со мной так не рачительно? И не было у него ни объяснений, ни оправданий, а одна бессмысленная надежда: а вдруг? Этой вот надеждой они время от времени и тешились. Он и самолюбие. И вот сейчас…
— Борис Семенович, войду?
И опять этот дурацкий свойский уважительнонапускной тон, к которому они оба уже давно привыкли.
— Так ты уже вошел. И очень, надо сказать, кстати…
Волков стоял на стуле с молотком руке, примеряясь для удара, в губах у него на манер сигареты торчал запасной гвоздь, поэтому говорил сквозь зубы:
— Подай-ка… — он кивнул на лежащую на полу фотографию. — Что это там у тебя?
— Заявление об уходе.
— Чего-о-о?… Тут таможня рушится, а ты… — Волков указал на гвоздь, размахнулся и ударил по нему молотком. Сергеев вдрогнул, поднял с пола картину и протянул шефу.
— А что мне делать? Хоть домой не приходи. Не мужик, а махонец какой-то.
— Ну и куда ты собрался, махонец?
— Да есть предложения… Фирмы разные… по крайней мере, деньги будут.
— Деньги скоро и у нас будут — проценты от стоимости конфискованного товара. Это тебя устроит?
— Эти проценты как обычно мимо нас проедут. Проще в казино миллион выиграть! Пустые разговоры. Подпиши! То есть — подпишите…
— Не могу, Сергеев, видишь, руки заняты! — Волков повертел под носом у коллеги молотком. — А потом, по закону ты все равно еще два месяца оттрубить должен. А пока в Питер смотайся, кое за кем присмотреть надо. И командировочные получишь…
Сергеев, почувствовавший себя одной ногой уволенным, откровенно фамильярно присвистнул.
— Ты прости меня, конечно, Борис
