Салли и похититель грёз - Ши Эрншоу

Лицо Греты слегка напрягается, её глаза смотрят на Альберта.

– Всё не так просто, – говорит она, встаёт с кровати и протягивает мне руку. – Давай мы покажем тебе город Грёз. Это поможет во всём разобраться.

* * *

Втроём мы выходим из дома. Тряпичная кукла и губернаторы города Грёз, которые, возможно, являются моими родителями.

Альберт и Грета по-прежнему в длинных халатах и шёлковых пижамах. Насколько я успела понять, это обычная одежда в городе Грёз.

Небо всё того же угрюмого оттенка, как и было вчера. Полная луна лениво плывёт среди облаков.

– Здесь когда-нибудь встаёт солнце? – спрашиваю я.

– Нет, разумеется, – всплескивает руками Альберт. – При дневном свете совершенно невозможно как следует выспаться! А вот сумерки идеально подходят для отдыха.

Он взмахивает рукой, указывая на едва заметный пунктир звёзд. Кажется, будто синее полотно, которым затянуто небо, прокололи тысячами крошечных иголочек, и теперь сквозь эти дырочки пробивается свет. От этого и правда немного клонит в сон. Хочется расслабиться и позволить себе провалиться в беззаботную дрёму ровно там, где находишься.

– Почему я понимаю вас обоих, а все остальные говорят какой-то вздор? – появляется у меня новый вопрос.

Альберт смеётся:

– Ты так говорила, когда была маленькой. Это отличная тренировка.

– Для чего?

– Главная задача всех в городе Грёз – помогать детям, а иногда и взрослым, хорошо спать. По вечерам мы приходим к ним и шепчем на ухо сказки и стихи, наводя дремоту.

Я гляжу на Альберта, на его тканевые скулы и коротко остриженные волосы с проседью, и почти вспоминаю, как он читал мне на ночь, а я переворачивала страницы своими маленькими тряпичными ручками. А может быть, я просто хочу в это верить, пытаюсь представить себе жизнь, в которой он мог бы быть моим отцом: ласково глядел на меня, всегда угощал конфеткой из кармана, а по вечерам заваривал мой любимый мятный чай. Любил меня, учил верить в мечты и отгадывать загадки, а не запирал в сыром подвале.

– Со временем привыкаешь к языку небылиц и чепухи и начинаешь понимать остальных. – Альберт улыбается Грете, между ними чувствуется прочная связь и тихая забота друг о друге, которую они не растеряли за годы, что их единственная дочь отсутствовала. Но я снова отгоняю эту мысль, до сих пор не до конца веря, что могла появиться на свет в этом удивительном мире. Что я совсем не та, кем себя считала.

– Мы можем говорить на обычном языке, если надо, но остальные вряд ли его помнят, – продолжает Альберт. – Поэтому нам сразу сообщили, что незнакомая девушка расспрашивает жителей города. Мы и надеяться не смели, что это ты. – Он быстро утирает глаза, чтобы я не увидела выступивших слёз.

Мы проходим мимо одноэтажных жилых домов, из труб которых валит дым, пахнущий лавандой и печеньем с шалфеем. Я вдыхаю сладкий аромат, позволяя ему наполнить мои тряпичные лёгкие, и думаю, кем могла бы стать здесь. Я могла бы печь сладости при свете вечерних фонарей, а не варить зелья, чтобы хоть ненадолго сбежать от ужасного человека, столько лет державшего меня в плену.

Бремя горьких воспоминаний всей силой обрушивается на мои плечи, но прежде чем слёзы хлынут из глаз, земля начинает ходить ходуном, возвращая меня в настоящий момент. Окна домов дребезжат, колени подкашиваются.

– Что происходит? – испуганно кричу я.

Грета хватает меня за руку и утягивает за собой к дверям магазинчика, в витрине которого выставлены длинные ночные колпаки самых разных размеров и расцветок: полосатые, узорчатые, детские – с рогом, как у единорога, и радугами, а также самые простые – серого цвета с вышитыми звёздочками и месяцами, как у Греты и Альберта.

Пока мы с Гретой прячемся в дверном проёме, Альберт стоит на краю тротуара и смотрит вдаль, как будто ждёт чего-то. Проходит секунда, грохот и треск становятся всё громче, и вдруг мимо в клубах пыли проносится белое пятно.

Глазам требуется время, чтобы в этой мешанине различить отдельные очертания.

Это овцы.

Не меньше полусотни белоснежных овечек проносятся по улице в сторону городской площади. Копыта стучат по брусчатке, горячий воздух вырывается из ноздрей. Пыль стоит столбом, а грохот такой, что кажется, дома вот-вот рухнут. Наконец мимо нас пробегает последняя овечка из стада, и Грета отпускает мою руку.

Я с облегчением вздыхаю и подхожу к Альберту.

– На них здесь нет никакой управы, – говорит он, сокрушённо качая головой. – Чуть пастух зазевается, и они уже разбегаются кто куда. Счётные овцы послушные только в мире людей. А это стадо ещё предстоит многому научить.

По улице летят клочья белой шерсти, на брусчатке отпечатки грязных копыт, в воздухе стоит густой затхлый запах, как от нафталина или сырого шерстяного свитера. С той стороны, откуда появилось стадо, по улице бежит девушка в ночной рубашке, длинные чёрные волосы рассыпаются по её плечам, в руках она держит пастуший посох, как у стражников у ворот. Вот только её посох и правда нужен, чтобы пасти овец.

– Простите, губернаторы, – задыхаясь, говорит она и почтительно склоняет голову. – Обещаю, они исправятся.

Они улыбаются в ответ, в глазах никакого раздражения.

– Постарайся держать их подальше от города, ладно? – со смехом говорит Альберт.

Она кивает и бежит следом за грохочущим копытами стадом.

Когда пастушка скрывается из вида, я задаю Грете следующий вопрос:

– Давно вы стали губернаторами?

Её глаза призрачно мерцают в лунном свете, от чего взгляд кажется чуть сонным, отстранённым.

– Почти сто лет назад, – тихо отвечает она. – Мы надеялись, что ты однажды возьмёшь на себя эту роль, а потом тебя у нас забрали... – Она замолкает, да и мне не нужно слов, чтобы понять, сколько горя и боли они выдержали, вдруг потеряв единственную дочь.

Грета берёт мою ладонь и ведёт меня дальше по улице. Её улыбка прогоняет все мои невесёлые мысли.

Мы идём в городской сад, где цветёт ночной жасмин и валериана, высаженная аккуратными рядками. Грета чуть сильнее сжимает мою руку, и я понимаю, что это, должно быть, сад моего детства, где я совсем малышкой играла среди растений, училась различать ароматные травы и собирать лепестки цветов. Вот откуда у меня любовь ко всему, что растёт из