Монархи-долгожители - Владимир Сядро

«Я ухожу, но государство будет жить всегда…»

Последние годы жизни Людовика XIV наряду с внешнеполитическими неудачами ознаменовались множеством семейных несчастий. Так уж получилось, что когда король наконец-то почувствовал вкус к спокойной семейной жизни и ощутил себя главой огромного семейства, череда внезапных смертей стала уносить одного за другим его наследников и ближайших родственников. Эти тяжелые утраты начались в 1711 году и продолжались вплоть до смерти самого Людовика XIV.

Первым в этом ужасном списке утрат оказался единственный сын Людовика XIV от Марии Терезии, пятидесятилетний Луи Французский. На второй день празднования Пасхи в апреле 1711 года он вместе с невесткой, герцогиней Бургундской, отправился в Мед он и по дороге встретил священника, который направлялся к больному со Святыми Дарами. Монсеньор поинтересовался, чем болен умирающий. Оказалось, что у того оспа. И хотя Луи переболел этой болезнью еще во младенчестве (а может быть, именно поэтому), он всегда ее очень боялся. Встреча со священником произвела на него неприятное впечатление, вызвав нехорошее предчувствие, которым он поделился со своим лейб-медиком: «Неудивительно, если я через несколько дней захвораю оспой». Но все произошло гораздо быстрее: уже на следующий день дофин почувствовал слабость и слег с лихорадкой.

Узнав о болезни сына, Людовик сначала счел ее неопасной. Но уже утром следующего дня из Медона прибыл гонец, сообщивший о том, что Монсеньер в большой опасности. Король тут же отправился к сыну. Когда у больного появилась на теле сыпь, ему вроде бы стало немного легче. Появилась надежда на скорое выздоровление. Но 14 апреля состояние больного резко ухудшилось: лицо у него распухло, усилившаяся лихорадка сопровождалась бредом. К концу дня положение стало настолько безнадежным, что хотели послать в Париж за несколькими госпитальными медиками, которые гораздо чаще сталкивались с этой болезнью, нежели придворные лекари. Но личный врач дофина не только отказался от этого, но даже запретил сообщать королю о возобновлении болезни. Перепробовав все известные ему средства и поняв, что надежды на исцеление уже нет, он все же вынужден был сам доложить об этом Людовику XIV.

В течение часа, пока продолжалась агония, король неотступно оставался у дверей спальни своего сына. А после его кончины крайне подавленный и обессиленный от горя он отправился в Марли. Душевная боль его была столь велика, что он долго не мог избавиться от сильнейших приступов удушья и уснул только под утро.

После смерти Монсеньора титул дофина перешел к его старшему сыну, герцогу Бургундскому. И вслед за титулом трагические события переместились в его дом. Сначала неожиданно заболела молодая жена герцога Мария Аделаида Савойская. С начала февраля 1712 года ее несколько дней лихорадило, она не могла уснуть даже после приема опиума. Никакие средства молодой женщине не помогали, и 11 февраля состояние ее настолько ухудшилось, что ее причастили. На следующий день она в муках скончалась. Обстоятельства этой смерти кажутся довольно странными, особенно если учесть, что спустя всего лишь неделю за ней ушел и ее супруг. При этом обращают на себя внимание странные симптомы, приведшие его к летальному исходу: все лицо наследника престола покрылось синими пятнами, появились боли во всем теле. По словам больного, ему казалось, что у него все внутри горит. Он умер 18 февраля, не достигнув и тридцати лет.

Тем временем несчастливый титул наследника французского престола продолжал косить королевское семейство. Уже 6 марта оба сына герцога Бургундского – новый дофин (герцог Бретонский) и его брат, новый герцог Анжуйский, – тоже внезапно заболели. Чтобы отвратить очередное несчастье, Людовик XIV приказал их немедленно окрестить. Старшему принцу было пять лет, младшему – меньше трех, и их обоих назвали Людовиками. Тем не менее 8 марта 1712 года герцог Бретонский умер. Погребальная колесница отвезла в Сен-Дени тела сразу троих членов королевского семейства: матери, отца и сына.

Узнав о смерти герцога Бретонского, король обратил свои взоры на своего третьего внука. Но вскоре он лишился и этого наследника. Герцог, являвшийся самым красивым и обаятельным из трех сыновей Монсеньора, умер весной 1714 года, после серьезной травмы, полученной на охоте.

Все эти потери стали слишком жестоким испытанием для старого Людовика. Помимо чисто человеческой боли от утраты близких, он был серьезно встревожен будущим королевства, тем, что королевский род Бурбонов может угаснуть. Поскольку его внук Филипп V Испанский отказался от французского трона, у Людовика оставался только один законный наследник – маленький четырехлетний правнук, герцог Анжуйский. «Вот и все, что осталось у меня от всей моей семьи», – говорил он, плача. Если бы, не дай Бог, умер и этот хрупкий мальчик, то французский трон мог занять Филипп II Орлеанский, племянник короля, прослывший интриганом и отравителем. Людовик XIV не доверял ему еще со времен Фронды. Так же, как и его придворные, он боялся за жизнь будущего маленького короля, регентом которого до совершеннолетия должен был стать именно Филипп. Поэтому он решил предпринять все меры для того, чтобы сохранить династию. 21 мая 1714 года король узаконил ранг своих двух внебрачных детей от маркизы де Монтеспан: герцога де Мена и графа Тулузского. А в июле в эдикте Марли он оговорил, что в случае пресечения его законного рода трон могут занять эти узаконенные принцы. И хотя подобные решения шли вразрез с основными законами королевства и многие представители знати были им возмущены, публично свое недовольство выказать никто не посмел. Парижский парламент без труда зарегистрировал этот документ.

Теперь необходимо было решить вопрос о регентстве. 2 августа 1714 года король составил тайное завещание, в котором ограничил власть своего племянника. С этой целью он создал Совет регентства, в который должны были войти сам регент, герцог де Бурбон, герцог де Мен, граф Тулузский, канцлер, глава финансового совета, генеральный контролер финансов, несколько маршалов и четыре государственных секретаря. Все решения Совета должны были приниматься большинством голосов, герцог Орлеанский не имел права решать что-либо единолично, а герцогу де Мену была доверена охрана и опека будущего Людовика XV.

Однако король, как человек проницательный, сомневался, что его завещание будет в точности исполнено. Ведь он не мог не помнить, как его мать и Мазарини обошлись с завещанием его отца. Тем не менее после передачи этого документа президенту парижского парламента Людовик XIV с облегчением сказал: «Отныне я купил право на свой отдых…» Завещание было положено в нишу, выбитую в одной из опор Версальского дворца, и закрыто железной дверью и решеткой с тремя замками. Через несколько дней Людовик сделал к нему две приписки: о назначении маршала де Вильруа воспитателем будущего короля после достижения им семилетнего возраста и о назначении на должность королевского наставника Эрюоля Флери, а в качестве исповедника – преподобного отца Мишеля Летелье.