Возвращение любви - Ирина Хохлова

— Что ты от меня хочешь? — ощерилась она волчонком. — Буду я так ходить, как…

— Как кто? — быстро спросил он.

— Ну, эти… актрисы в кино.

— Конкретней, — настаивал он живо. — Мы только что видели «Анну Каренину».

— Светские разные барышни.

— У тебя так не получится.

— Чем же это я хуже их?

— Ты не хуже. Может быть, во сто раз лучше. Это тоже важно — знать, что ты даже лучше. Но они носили другие одежды. Ты такие не наденешь, но и в охотничьих сапогах вечно не будешь щеголять. Будешь носить красивые платья. Но ведь недаром говорится — носить. Не напялить и стоять чучелом, а носить красиво, подчеркивая стиль. Поняла?

— Будешь учить меня ходить? — спросила шепотом Елена.

— Буду, кузина.

— Ды ты что! Узнают в деревне, обсмеют.

— Пусть. Зато потом над тобой никто смеяться не будет.

— Да ладно, Петр. Оставь свою затею. Не буду я цаплей вышагивать.

— Будешь! Но не цаплей.

— Да кто ты такой?!

— Я? Ну, скажем, скульптор. А ты сырая глина, — продолжил он. — И я из тебя вылеплю красавицу, божественное создание.

Он с улыбкой смотрел на нее, а ей стало обидно. Значит, она дурнушка? В зеркало посмотрит — вроде очень даже ничего. А для Петра, выходит, неказистая и ходить не умеет.

— Сам ты глина, — сказала она. — Вылепишь лахудру.

— Я создам из тебя женщину-идеал.

— А ты меня спросил, хочу ли я? — все больше гневалась Елена. — Ишь, какой начальник! Он лепить будет, будто я не человек! Я сама себе хозяйка!

Тогда она накричала на него, а теперь вспомнила его спокойную улыбку и подумала: «А ведь он и впрямь лепил из меня свой идеал».

Как же так? Да может ли такое быть? Неужели Петр и в самом деле долгие годы создавал из нее женщину, которую сам мог бы любить? Очень похоже, что так оно и было.

Однако — стоп! Он же не дурак. Он же не так глуп, чтобы создавать свой идеал и не думать о взаимности. Ведь Петр никогда не мешал ее решениям. Получалось само собой, что она поступала по его советам, но он их бросал будто случайно и никогда не настаивал.

И в тот раз получилось все так, как он того хотел. Посеял в ней сомнение и отошел. А Елена стала чувствовать, как мешают ей руки, как нелепо машет она ими. Однажды будто бы шутя спросила:

— Что ты там говорил о походке?

Он посмотрел на нее и сказал:

— Веревка есть?

— Ну, веревку-то найду, наверное. А зачем?

— Свяжем твои руки, возьмем на поводок. И ты научишься размахивать ими в меру. Потом займемся плечами.

— Я в лесу буду тренироваться. Хорошо?

— Воля твоя. Как скажешь.

И всегда было так — заронит мысль и будто сам забудет. А она ухватится за эту мысль, потом долго обдумывает, и начинает ей казаться, что сама додумалась. Так вот выбрала профессию учителя.

И что же получается? Он действительно создал ее? Почему же не думал о взаимности? Мало изваять из девчонки женщину, надо — и это главное! — посеять в ее душе любовь к себе. А как же без этого? Как он мог упустить такое важное обстоятельство?

А резонно будет спросить — так ли уж упустил?

«Что ты, подруга, хочешь сказать себе? — поразилась Елена уже ночью, так и не сумев уснуть из-за нахлынувших мыслей и свернувшись по-детски калачиком под одеялом. — Ты же никогда не думала о нем, как о мужчине? Ой ли? Не хитришь? А ну-ка, будь честней».

А чего ей было думать о Петре, если он был рядом? Уезжал учиться — каждую неделю письма писал. Она все о себе рассказывала в своих посланиях, а он отвечал и так толково, словно беседовал. Он с нею был постоянно.

А потом что?

Потом она окончила школу. Петр должен был приехать в деревню. Он уже работал, окончив университет. У них была договоренность, что Елена поедет с ним в Питер и будет там учиться. Об этом знали родители. Все принимали, как должное.

Ей шел семнадцатый год. II однажды она подумала…

Елену бросило в жар, когда она вспомнила, как впервые пришло ей в голову, что не надо ехать с Петром. Чего она испугалась? Чего?

Того ли, что он зовет ее с собой, потому что у него есть определенные намерения? Вдруг предложит жениться — этого испугалась? Да нет, не этого.

Своей любви испугалась.

Она не раздумывала над тем, как относится к Петру, пока не пришла зрелость. И вдруг… Вот каков был ход ее мыслей: «Я уже взрослая. И не уродина. Придет время, и надо будет выйти замуж. Да, я никого видеть не хочу, кроме Петра. Но для него я навсегда останусь девчонкой, кузиной. Я недостойна его и буду несчастна рядом, потому что теперь его братской любви мне будет мало. Я буду ревновать его к другим женщинам, страдать… Нет и еще раз нет».

Тогда возникло решение бежать. Она раскрыла справочник на странице, где перечислялись педагогические институты. И выбрала Ярославль…

Елена уснула только под утро, и хорошо, что назавтра было воскресенье, а то проспала бы.

Утром она почувствовала себя спокойное, первое смятение прошло, вьюга улеглась. Помывшись и приведя себя в порядок, достала письмо, распечатала и осторожно извлекла из конверта сложенный вчетверо хрустящий лист. Отменная бумага!

На листе отменной бумаги четким почерком было написано:

«Любые мои слова могут быть некстати. Напиши о себе. Уже пора, кузина. Петр».

И все.

Долго сидела в кресле, уронив на колени руку с письмом, и отрешенно смотрела в пустоту.

Чего же она так боялась этого письма?

«Дура ты, дура! — с горькой усмешкой подумала она. — Ты боялась, что он позовет тебя. Ты этого боялась и очень хотела. Может быть, больше всего хотела. Получила по носу? Вот и ходи с гулей».

Она поднялась, не заметив, что выронила письмо, и пошла в кухню. Согрела чай, но пить не стала: почему-то расхотелось. В душе было пусто и тихо, как бывает в природе после яростной метели.

Что с нею было вчера и ночью? Что за блажь? Что за мысли? Петр напомнил о себе, как сделал бы любой порядочный человек. Он не искал утешительных слов. Зачем ему это? Он поступил, как всегда, очень разумно. Мол, не забыл о тебе, напоминаю, но пиши сама, если тебе это надо. А если не очень хочется, то и промолчи. Меня это вполне устроит.

Ах, какие мы дипломаты! Какие мы умницы!

Елене стало грустно, как бывало в детстве, когда не сбывались ее надежды, рушились планы. Стало неуютно в доме, и она собралась на улицу. Ехала в автобусе, потом бродила по городу. Ощущение пустоты в душе только усиливалось. И тогда она пошла в кино.

Народу в зале было мало. Шел какой-то американский боевик, кто-то стрелял, сталкивались машины, горели здания, вопили люди с искаженными лицами.

Что это? Зачем это ей?

Вышла из зала и остановилась. Что же случилось? Откуда это неодолимое желание расплакаться? Выплакать все накипевшие за долгие месяцы слезы! Но кто поймет, отчего она плачет?