Иван Грозный. Двойной портрет - Роберт Виппер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Те историки, которые склонны видеть в Иване IV прежде всего нервно-истерическую натуру, считают эту погоню за изменниками преувеличением, внушением воспаленного воображения Грозного, задерганного тяжелыми обстоятельствами жизни и потерявшего душевное равновесие. Нельзя не признать, что в казнях и опалах 1568–1572 годов много неясного, есть трудно разрешимые загадки. Так например, недоумение вызывает гибель дьяка И. М. Висковатого, человека высокоталантливого, который пользовался неограниченным доверием Ивана Грозного и чуть ли не единственный из времени «избранной рады» уцелел при первом правительственном кризисе 1563–1564 годов. В чем мог провиниться Висковатый? Судя по тому мнению, которое он подал на соборе 1566 года, он был против продолжения войны за Ливонию и, может быть, работал в пользу заключения мира с Польшей. Борьба за Ливонию, ускользавшую, несмотря на величайшие усилия завершить так удачно начатое дело, становилась для Грозного настолько больным вопросом, что уже всякое возражение в этой области он готов был принять за измену. С гибелью Висковатого уходит последний из советников ранней поры Ивана IV. Выдвигаются совершенно новые люди: братья Щелкаловы, Годунов, Богдан Бельский.
Но как ни велика была подозрительность и несправедливость Грозного, нельзя все измены сводить к игре его воспаленного воображения. Если крымский хан был подкуплен подарками Польши, превысившими московские поминки, то можно предположить, что и московские бояре, допустившие нашествие татар, не остались чужды воздействию польской дипломатии. С тем большим основанием мы можем думать, что и в Новгороде, где еще не исчезли предания независимости, завелась настоящая литовская партия.
У нас нет цельного описания того тяжкого кризиса, который испытало Московское государство в 1570–1571 годах, но имеются чрезвычайно выразительные документы, рисующие душевные переживания людей того времени в свете глубоко трагическом. Это рассказ о разгроме Новгорода, произведенном самим Грозным с опричниками, переписка Ивана IV с Девлет-Гиреем, исполненная глубокого унижения для московского царя, и наконец изумительное по силе нравственно-политического подъема единственное в своем роде завещание 1572 года.
О бедствиях Новгорода рассказывает местный летописец, проникнутый глубокой симпатией к своей родине, считающий ее невинной жертвой, а царя виновником ненужной жестокости. Грозный тоже свободен, не имея критика или возражателя, в преувеличении или утаивании своих чувств. Вместе они дополняют друг друга, как в драме, где излагающий действие автор скрыт за сценой и предоставляет нам выводить заключения из речей действующих лиц.
Нечего и говорить, что в расправе над Новгородом в 1570 году Грозный далеко превзошел меру исправительных наказаний, если только они вообще были нужны. Но даже если допустить полную невиновность новгородцев, важен момент возникновения страшного суда над ними. Оно показывает, каким проклятием тяготела над московским обществом эта война, тянувшаяся двенадцать лет, не обещавшая конца и выхода и все-таки неизбежная для государства. Правительство напрягало все средства, требовало нечеловеческих усилий от подданных. То, что оно называло изменой, может быть, иногда составляло только нерадение, вялость службы, но при данном положении и этого было достаточно, чтобы вызвать гнев высшего командования.
Как ни жестока была экзекуция над Новгородом, нельзя признать поход Ивана IV с большим войском лишь взрывом беспричинной злости. Грозный не только дал выход своему необузданному темпераменту, расправившись с действительными или мнимыми изменниками и мятежниками; он старался также исправить поколебленное военное положение. К западной окраине он применил ряд мер в духе обычной московской политики: множество землевладельцев новгородского края было сдвинуто с мест и переведено на другую украйну, а земли переселенных отданы верным опричникам.
Около времени расправы с Новгородом есть обрывки признаний Грозного, которые показывают, что он переживал очень тяжелый период своей жизни, что он страдал от сознания своего одиночества, покинутости, окружения врагами и изменниками, от отсутствия верных и надежных приверженцев. Особенно сильно такие ноты звучат в знаменитом вступлении к завещанию 1572 года: «Ум острупися, тело изнеможе, болезнует дух; струпы телесны умножишася, а не суще врачу, исцеляющему мя; ждах, иже со мной поскорбит, и не бе, утешающих не обретох; воздаша ми злая возблагая, и ненависть за возлюбление мое». Дальше в этом наставлении сыновьям, как будто в ожидании того, что его будут обвинять в совершении несправедливых расправ, что будут нападать на любимое его детище — его избранное воинство, Грозный пишет: «А сами живите в любви, а воинству поелику возможно навыкните. А как людей держати и жаловати, и от них беречися и во всем их умети себе присвоивати, вы б к тому навыкли же; а людей бы есте, которые вам прямо служат, жаловали и любили их, ото всех берегли, чтобы им изгони ни от кого не было, и они прямее служили, а которые лихи, и вы на тех опалы клали не вскоре, по рассуждению, не яростно» (курсив мой. — Р. В.).
Завещание 1572 года интересно также своим обстоятельным, тщательно продуманным обозрением провинций державы, большую часть которой сложил своими руками сам завещатель. Любопытны выражения, которыми описывает Грозный свои личные завоевания. Казанское и Астраханское царства он приобрел «Божией помощью». Ливонскую землю, тоже взятую «Божией помощью», царь называет «своей отчиной»; подробно перечисляет он 26 здешних городов. О завоевании 1563 года Иван IV говорит: «…По Божией воле взял есми у брата моего Жигимонта Августа короля свою отчину город Полоцк».
В политико-географических и хронологических определениях Грозный таков всегда. Он дорожит всеми достижениями своего царствования, любит вспоминать моменты строения великой державы. Второе письмо Курбскому заканчивается словами: «Писано в нашей отчине Лифлянские земли во граде Волмере, лета 7086 года, государствия нашего 43-го, а царств наших: Росийского 31-го, Казанского 25-го, Астороханского 24-го».
V. Борьба с изменой
В русской исторической науке XIX века вопрос о политическом, военном и социальном значении опричнины и в связи с этим вопросом суждение о личной роли Ивана Грозного были одним из не сходивших с очереди предметов ученого спора. Была ли опричнина только результатом преувеличенного страха Ивана IV перед окружающими его опасностями и многочисленными недругами, орудием преследования главным образом личных его врагов, нашел ли в этой политической форме свое выражение каприз испорченной тиранической натуры, или же опричнина была обдуманной военно-стратегической и административно-финансовой мерой, а по своему внутреннему строению — орудием борьбы
