Вся ваша ненависть - Энджи Томас

– У нее все хорошо. Она скучает по церкви, но ездить сюда ей все же далековато.

Я оборачиваюсь в ответ на эту гребаную (извините, бредовую – как-никак, мы в церкви) ложь. Бабуля перестала ходить в церковь Вознесения Господня, потому что поссорилась с монахиней Уилсон из-за диакона Рэнкина. Подробностей мы не знаем, знаем только, как закончилась эта история: бабуля сбежала с церковного пикника с банановым пудингом в руках.

– Мы всё понимаем, – кивает пастор Элдридж. – Передайте ей, что мы молимся о ней.

Тут он переводит взгляд на меня, и глаза его наполняются чем-то до боли знакомым… Жалостью.

– Мисс Розали рассказала мне, что в тот вечер ты была с Халилем… И мне жаль, что ты стала свидетелем случившегося.

– Спасибо.

Благодарить за это странно – я как будто краду сочувствие у семьи Халиля.

Мама берет меня за руку.

– Пойдем поищем свободные места. Пастор, было приятно с вами поговорить.

Папа обнимает меня за плечи, и мы втроем направляемся к алтарю.

Но едва мы встаем в очередь, как к моему горлу подступает тошнота; я еле держусь на ногах… Люди подходят к гробу по двое, так что поначалу я не вижу Халиля. Однако вскоре перед нами остается шесть человек. Четверо. Двое. Я зажмуриваюсь. И вот – наша очередь.

Родители ведут меня вперед.

– Солнышко, открой глаза, – говорит мама.

Я открываю. Кажется, что в гробу лежит не Халиль, а манекен. Кожа у него темнее, а губы розовее, чем должны быть; это из-за посмертного макияжа. У Халиля случился бы припадок, узнай он, как его разукрасят. На нем белый костюм и золотой крестик.

У настоящего Халиля были ямочки. У этой манекенной версии ямочек нет.

Мама вытирает слезы. Папа качает головой. Сэвен и Секани просто смотрят.

«Это не Халиль, – говорю я себе. – И тогда была не Наташа».

На манекен Наташи надели белое платье, усыпанное розовыми и желтыми цветами. И макияж на ней тоже был. Мама мне тогда сказала: «Смотри, она как будто уснула», – но, когда я сжала Наташину руку, глаза ее так и не открылись. Папе пришлось выносить меня из церкви, пока я пыталась разбудить ее криком.

Мы отходим, чтобы на манекен Халиля могли посмотреть и другие. Вскоре церемониймейстер уже провожает нас на свободные места, однако перед ней вдруг возникает кудрявая дама и указывает на первый ряд со стороны друзей. Понятия не имею, кто она такая, но, раз отдает такие указания, значит, не абы кто. А еще это значит, что она в курсе, кто я такая, если посчитала, что наша семья заслуживает особого отношения.

Когда мы садимся, я принимаюсь разглядывать цветы. Тут и большой букет в форме сердца, составленный из красных и белых роз, и буква «К», сделанная из лилий, и оранжево-зеленая икебана (это было его любимое сочетание цветов).

Вскоре цветов для разглядывания уже не остается, и я открываю программу похорон. В ней полно фотографий Халиля, начиная с тех, где он еще кучерявый малыш, и заканчивая фотками месячной давности, на которых он запечатлен с незнакомыми мне друзьями. Есть и наша старая-престарая фотография, и еще одна общая с Наташей. Мы трое улыбаемся, сложив пальцы знаком «пис», и пытаемся выглядеть как гангстеры. Трио-с-района – дружба теснее, чем у Волан-де-Морта в носу. Из трио осталась только я.

Я закрываю программу.

– Поднимемся. – Голос пастора Элдриджа эхом разносится по церкви. Вступает органист, и все встают. – И сказал Иисус: «Да не смущается сердце ваше…» – произносит он, спускаясь в проход. – «…Веруйте в Бога, и в меня веруйте»[54].

За ним шагает мисс Розали. Кэмерон держит ее под руку, и по его пухлым щекам катятся слезы.

Кэмерону всего девять, он на год старше Секани. Если бы одна из тех пуль попала в меня, точно так же плакал бы и мой младший брат.

Тетя Халиля, мисс Тэмми, держит мисс Розали под другую руку. За ними, рыдая, следует мисс Бренда с собранными в хвост волосами, облаченная в когда-то мамино черное платье.

Ее с обеих сторон поддерживают два парня – кажется, двоюродные братья Халиля. На гроб и тот смотреть легче.

– «В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, я сказал бы вам: я иду приготовить место вам, – продолжает пастор Элдридж. – И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к себе, чтобы и вы были, где я».

Когда на похоронах Наташи ее мама увидела дочь в гробу, она упала в обморок. Но маме и бабушке Халиля каким-то чудом удается оставаться в сознании.

– Я хочу прояснить одну вещь, – говорит пастор Элдридж, когда все усаживаются. – Независимо от обстоятельств, сегодня мы празднуем возвращение Халиля домой. И пусть слезы будут литься до вечера, но скажите, многие ли из вас познали эту РАДОСТЬ?..

Он даже не успевает закончить, как отовсюду слышатся одобрительные крики. Хор затягивает радостную песню, и почти все хлопают в такт и славят Иисуса. Мама тоже поет и машет руками, как и бабушка и тетя Халиля. Начинается перерыв на восхваление[55], и люди принимаются бегать по залу и выдавать «тустеп[56] Святого духа», как называет это Сэвен: они дергают ногами, точно Джеймс Браун, и машут согнутыми руками, словно курицы крыльями.

Но если Халиль не празднует, какого хрена празднуют они? И как можно славить Иисуса, если он позволил Халилю получить пулю?

Я закрываю лицо руками, стараясь заглушить людской гам и звуки барабанов и труб. Какой же бессмысленный бред.

После восхваления школьные друзья Халиля – те, что стояли на парковке в футболках, – запускают презентацию. Они вручают его семье академическую шапочку и мантию – их Халиль надел бы через несколько месяцев – и плачут, рассказывая смешные истории, которых я ни разу не слышала. И при всем при этом в первом ряду со стороны друзей сижу я. Гребаная фальшивка.

За друзьями к трибуне поднимается дама с кудрями. На ней юбка-карандаш и пиджак – одежда скорее деловая, нежели церковная, – а еще футболка «Покойся с миром, Халиль».

– Доброе утро, – говорит она, и все отвечают на приветствие. – Меня зовут Эйприл Офра, я из «Права на правду». Мы – небольшая организация из Садового Перевала, которая требует отчетности о действиях полиции. Сегодня мы прощаемся с Халилем, и наши сердца обременены правдой о том, как он потерял свою жизнь. Перед началом церемонии меня проинформировали, что, несмотря на убедительные показания, полученные от свидетеля, полицейское управление не намерено брать