Попугай в медвежьей берлоге - Максим Матковский

– Тигр! Тигр! Тигр!

Интересно сколько он может так проспать? До утра?

Оставив всякую надежду разбудить тигра Халида, я пошел на набережную и долго шагал вдоль полноводного, быстрого Евфрата. От реки несло прохладой, солью и опасностью. Так дошагал я до самой администрации, по пути мне не встретилось ни одного человека, ни машины, ни мотоцикла. Только колючий кустарник и пальмы, пальмы, пальмы, из массивных крон которых ветер, будто бы из подола, вытряхивал белый песок, и песок медленно сыпался на землю, подобно снегу. Из этой ночи, и этой агрессивной, бурлящей реки, и меня, шагающего по берегу, из пальм и песка можно было сделать маленький такой хрустальный сувенирный шарик – потрясешь его, и внутри взовьется ураган блесток, засветятся колесики, замигают звездочки…

Сердца замирают.

Так дошел я до белого, подсвеченного прожекторами, главного здания Администрации ГОЕП и уселся в тени на лавочке перед монументом Хафизу Асаду. Голова бывшего президента была непропорционально большой. Никто в городе не шутил на тему головы Хафиза, хотя все и понимали, что памятник неудачный. Стоит только отпустить даже самую безобидную шуточку в сторону бывшего президента или его сына Башара – как тобой моментально заинтересуются спецслужбы. Возможно, ты отделаешься легким испугом, а возможно, и пропадешь навсегда. Куда делся шутник? Аллах его знает. Вышел из дома в магазин и пропал без вести.

Из тени эвкалиптов вышли три человека и подошли к памятнику, на их лицах были повязаны клетчатые красные платки, они заметили меня и какое-то время изучали. Прохаживаясь вокруг памятника, они осматривали его со всех сторон, будто бы это невесть какая диковинка. Такими памятниками вся Сирия утыкана. Даже в захолустных горных селах имеются подобные изваяния.

Внезапно они расстегнули ширинки и помочились на мрамор. Надо было быть настоящим безумцем, чтоб такое сотворить! За площадью перед Администрацией круглосуточно велось видеонаблюдение, и люди поговаривали, что на крыше постоянно дежурили два снайпера. Наверняка этих чокнутых завтра найдут и вздернут в какой-нибудь секретной тюрьме. Они видели меня и все равно помочились на монумент. Что, если они специально хотели сделать меня невольным свидетелем преступления?

Помочившись, троица застегнула штаны, села на мотоциклы, припрятанные в кустах, и с ревом укатила в город.

Становилось холодно, я побрел назад и прошел мимо коттеджа милого черноротого директора. И речи быть не могло попросить у него помощи – это было смерти подобно. Нет, он, конечно, поможет и впустит переночевать, и напоит, и накормит, но господи, боже мой, сколько бы ругани мне пришлось выслушать, я буквально физически ощутил этот грязный поток оскорблений и упоминаний матушки.

Поднявшись к себе, я стал возле двери и прислушался: телевизор по-прежнему работал, а вот храп пропал. Хороший знак! Я тихо постучал в дверь. Халид открыл через секунду и уставился на меня сонным отрезвевшим взглядом.

– Где ты так долго ходил? Я тебя ждал… арак где?

– Дери тебя черти во все дыры, Халид, – зло прошипел я и, пихнув его, прошел в квартиру.

– Что с тобой?

– Ты опять заснул, а я потерял ключ. Это очень тяжелый день… Ты видел, как бурлит Евфрат по ночам? Я только сегодня заметил, ну и река!

– Ладно, – сказал Халид. – Не знаю, что ты придумал… тусбих аляль хейр[27].

Глава 30

Около десяти утра в дверь позвонили. Я открыл. На пороге стоял главный инженер Бозылев, проворный поджарый мужик лет пятидесяти с лисьими глазами. Бозылев ехидно улыбался и что-то прятал за спиной. Я впустил его.

– Чаю? – спросил я.

– Можно и чаю, – ответил Бозылев и как бы между прочим ухнул ремонтным томом по столу. Взял и кинул его, так легко, будто чихнул.

Я уставился на том, в глазах потемнело, голова закружилась.

– Ууу…

Улыбка Бозылева стала еще шире, вот-вот она спрыгнет с его лица и начнет выплясывать по комнате. Бегать и кричать: «Смотри, сколько переводить, аха-ха! Филолог сраный, криворукий, смотри, сколько переводить, аха-ха!»

– Сколько страниц? – спросил я.

– Шестьсот восемьдесят пять, – ответил Бозылев.

– Какие сроки?

– Неделя.

– Всего неделя?!

– Да, мы вводим трансформатор в эксплуатацию через неделю, в субботу, арабы потребовали сдать всю документацию в этот же день. Так и в контракте прописано…

– Это невозможно… я не успею.

– Успеешь, – сказал Бозылев. – Там куча графиков, картинок и цифр. Текста мало.

Взяв увесистый том, я пролистал его. Бозылев врал, нагло врал, картинки, графики и прочая мишура составляли всего процентов двадцать от общего объема.

– Хорошо как, – заметил Бозылев. – Похолодало. Прямо легче стало. Ты печку не думаешь ставить в квартиру?

– Собию?

– Ну да, мазутку, я вот завтра собираюсь, если хочешь – поехали со мной.

– Нет.

– Обогреватель будешь брать?

– Обогревателя достаточно.

Когда Бозылев ушел, я завалился на диван и водрузил ноутбук на живот. Подключил Интернет, открыл страницу, включил кино. Картина была офлайн. Раздалась трель стационарного телефона, которую я решил проигнорировать. Стационар умолк, а потом снова начал трезвонить, и я схватил трубку.

– Да, – сказал я сухо.

– Алло! – раздался вечно недовольный голос директора. – Макс? Чего мобильный выключил, твою мать? Позвони этим мудакам в банк и позвони тем мудакам по поводу страховки тепловизоров, и позвони еще сукам в кассы и скажи сукам в кассах, что нам нужно пять билетов до Киева на двадцатое число, и пусть суки в кассах забронируют нам билеты, понятно?

– Понятно, – ответил я.

– Что-то у тебя голос не боевой, твою мать. Что случилось?

– Бозылев ремонтный том притащил…

– И что?! Садись, переводи, твою мать. Постараюсь тебя больше не дергать, твою мать… Веселей!

– Хорошо-хорошо, – ответил я и кинул трубку.

Супруга называла директора – тирана из тиранов – котей, зайкой и еженькой. Подумать только, наверное, она полагала, что на ремонтной площадке он тоже еженька? Видела бы она, как он взял за шкирки несчастного инженера Валика и так потрусил его, что у бедняги чуть все яблоки жизни не высыпались. Тот еще еженька!

Взяв блокнот, я нашел нужные номера и принялся обзванивать банки, страховые компании, авиакассы и позвонил в управление Генеральной организации плотин Евфрата для оформления пропуска в аэропорт.

Затем, схватив ремонтный том, я швырнул его о стену со всей дури, тот упал и раскрылся где-то посередине, на страницах плотно заполненных кириллицей. Проблема не в переводе, перевод – это плевое дело, проблема в количестве материалов и сроках. Бозылев считает, это легко? Он, видать, тоже думает, что пока все целыми днями там в масле, мазуте и со сваркой загибаются, я тут сижу себе, печатаю, чай попиваю, курю и руки не пачкаю?!

Нет, извольте, попугай… то есть переводчик тоже человек труда, а не бездельник!

По металлическому навесу начали тарабанить капли. Сперва я подумал, что это соседка двумя этажами выше вывесила белье своей многодетной семьи, но капли становились все настырней и настырней, пока я не понял, что они тарабанят не только по навесу. Выглянув в окно, я увидел свой второй дождь в Сирии. Самый настоящий дождь, да что там дождь, уверенный ливень!

Люди из подъездов выбегали на улицу, махали руками, радостно кричали, пританцовывали, особенно дети, как они радовались дождю! Я схватил фотоаппарат и начал делать снимки, затем перевел камеру в видеорежим и пошел на кухню, чтоб запечатлеть набережную.

Из открытого окна кухни дохнуло пахучей свежестью, я почувствовал аромат зимнего жасмина и бодрящий соленый запах Евфрата. В голове моей мигом прояснилось, я глядел на экран камеры и радовался дождю почти так же сильно, как дети, прыгающие на набережной. Внезапно на экране появилась быстро приближающаяся черная точка, она становилась все крупнее и крупнее, похожая на муху – только в разы больше, и еще одна была какая-то непропорциональная, угловатая, что ли, инородная…

– Ай! – вскрикнул я, выронив камеру на пол, побежал в коридор и захлопнул кухонную дверь. Сердце бешено колотилось. Что за тварь только что залетела на кухню?!

Мерзкие серые жилистые крылья, два огромных черных глаза, рожки на голове, у твари было массивное брюхо ядовитого фиолетового цвета, из которого торчало склизкое желтое жало размером с карандаш, и она летела вперед, нацелив это жало прямо на меня.

Острое жало, с конца которого капала омерзительная слизь. Почему-то мне вспомнился подрагивающий красный эрегированный пенис бродячего пса, что гонялся за мной в детстве по двору и пытался зажать меня передними лапами в звериные объятия.

Как-то летом на каникулах, будучи школьниками, мы поехали с сестрой в Крым, там, в лесу, в горах и на берегу, мы перевидали множество огромных летающих тварей, но такого я никогда не видел, страшнее не придумаешь, откуда оно только могло взяться?