Дети сектора - Виктор Глумов

– Сыворотка в чемодане, – виновато сказал Гинзбург. – Я его выбросил возле «ежей», когда понял, что не отобьюсь от измененных. Меня тоже заразили – поверили, что я старуха. Если бы знали, кто я, убили бы сразу. Так что нужно искать чемодан.

Росс длинно и многоэтажно выругался, ударив кулаком в лобовое стекло. Он рассчитывал добраться до Тосно за семь часов, и перспектива остановки совсем его не радовала. В то, что за ними пришлют вертолет, верилось слабо. Неизвестно, сколько времени уйдет на поиски чемодана. Понятно, что сыворотка – это панацея, но жизнь боевого товарища важнее.

Бронированное стекло выдержало удар, боль отрезвила. Скрипя зубами, Росс увидел вдалеке ржавые металлические балки «ежей». С трудом сдерживая злость, он проговорил:

– Профессор, объясни-ка нам в двух словах, что происходит, да погромче, чтобы я слышал.

Гинзбург провел по лицу ладонью, размазывая косметику, и начал рассказ.

БТР жутко трясло, он ревел стадом взбешенных носорогов и, хотя профессор Гинзбург старался говорить громко, Яна наклонялась к нему и напрягала слух. То и дело она поглядывала на потухшего и будто выцветшего брата. Из его глаз ушла жизнь, он привалился к стенке и вперился в никуда. Яна же жадно ловила каждое слово.

Оказалось, нет никаких зомби, есть измененные. Гинзбург вместе с каким-то профессором Астраханом изучал Сектор и пришел к выводу, что он имеет неземное происхождение. Он – что-то типа огромного полигона, куда доставляются хамелеоны – вместилища биотина. Биотин работает как лентивирус: проникая в организм человека, заставляет синтезировать инородный белок, и человек перерождается во что-то чуждое. Потом поступает команда, и измененные люди начинают вести себя, как угодно неведомому кукловоду. Астрахан узнал что-то еще и бежал в Глубь, а потом началось вторжение. Хорошо, если им руководит человек, если же у профессора ничего не получилось, то люди под угрозой вымирания. Процесс изменения необратим. Но если прервать сигнал с корабля, то люди вспомнят себя.

– А как же сыворотка?! – возмутился следователь.

– Она тормозит процесс изменения у тех, кто еще осознает себя. Если заражение произошло в течение двух часов, то полностью блокирует биотин, если же прошло больше времени, то колоть сыворотку надо всю жизнь через день.

Димку перекосило, он сглотнул и сказал:

– Да проще меня сразу пристрелить, чем чемодан долбаный искать!

Профессор стер с лица косметику, косу же, заплетенную вокруг головы, не тронул, и цыганскую юбку не снял. Синие искрящиеся глаза должны были принадлежать горячему юноше, но никак не убеленному сединами мужу. Яна еще раз отметила, что Гинзбург в молодости был очень красивым мужчиной и до сих пор обладал харизмой.

– Молодой человек, – проговорил профессор с упреком. – Чемодан все равно придется искать, потому что я тоже инфицирован, а я нужен обществу гораздо больше, чем самому себе.

В беседу вступил Росс:

– Как прервать сигнал? Где этот долбаный корабль? Почему никто ничего о нем не знал?

– Далеко, – проговорил профессор, разглядывая сухие ладони, испещренные бороздами. – Ему еще лететь и лететь сюда.

– А если долбануть ядерной бомбой по Сектору? – поинтересовался Кот. – Хрен с ней, с Москвой.

– Увы, мой друг, ничего не изменится. На корабль через Глубь попасть очень сложно. Астрахан выяснил, как это сделать, но ни с кем не поделился. Вот уж дрянь человек был, но умный и хваткий.

Яна обняла себя руками и закрыла глаза. Из глубин души поднималось чернильное пятно, ширилось, поглощая белый свет. Если не найти чертов чемодан, умрет единственный родной человек – Димка. Даже удивительно, что этот надутый индюк на поверку оказался хорошим парнем. Не то что Юрка. А ведь его Белка заразила, когда кровью измазала! Скоро не будет на белом свете такой гниды. Вспомнился скрипучий голос Арины. Душа болела сильнее, чем ушибы и ссадины на пальцах. Казалось, малейшее дуновение ветерка, прикосновение, и она не выдержит. Сломается, перегорит вольфрамовой нитью.

Слишком много всего для одного человека, слишком больно.

– «Ежи» по курсу, – проговорил Росс, заглушил двигатель.

Яна смотрела в пол. Вот его ноги. Остановился. Стал на носки. Хлопнул откинувшийся люк, потянуло вечерней свежестью. Вот кроссовки Димки. Решил-таки бороться за свою жизнь! Вот носки профессора…

– Янка, ты с нами? – позвал Росс. – Чем нас больше, тем скорее закончим.

Яна мотнула головой, легла на узкую скамейку и подтянула колени к животу. Слезы лились неудержимым потоком, перед глазами мелькали картинки – одна ужаснее другой: измененный с разрубленной головой, зомби с горшками, перекошенная рожа Арины…

– Эй, – на лоб легла ладонь, и Яна открыла глаза.

Ее потревожил Кошкин – бледный, с ввалившимися глазами, постаревший лет на десять.

– Вставай, девочка. Бери себя за яйца… за патлы и вытягивай из болота. От нас слишком многое зависит. Понимаю: больно, страшно, хочется убежать от проблемы, но… Давай руку. Вот так. Молодец.

Яна сама не поняла, как встала на ноги, судорожно всхлипнула, взяла саблю и уронила:

– Спасибо, старший следователь Константин Олегович.

Кошкин кивнул одобрительно:

– Иди. И не вздумай раскисать – собственноручно выпорю. Там нет измененных, ничего страшного случиться не должно.

Яна вылезла на кузов, размазала слезы, загнала боль поглубже и осмотрелась. Под огромными железными монументами двигались человеческие фигурки. Впереди Росса и Димки семенил босой профессор, размахивал руками и говорил:

– Я вот тут стоял, когда их увидел. И побежал туда, – он рванул к лесу, заполз в кусты на карачках, только зад торчал. – Блин, где же он? Неужели уволокли, сволочи? Был же прямо тут! Точно говорю – был.

Профессор выпрямился и развел руками. Росс указал на другие кусты:

– Может, там?

Профессор помотал головой и лишь сейчас вспомнил про косу, принялся ее расплетать. Яна спрыгнула и побежала в лес. Виктор Гинзбург рассеянный, она сама такая, а значит, чемодан может быть в самом неожиданном месте.

Главное, не забывать, что отныне этот мир враждебен, и держаться настороже. Поглядывая по сторонам и прислушиваясь к подозрительным звукам, она шныряла в кустах, как охотничья собака. К счастью, их было не так много. Росс и Димка тоже принялись прочесывать кусты.

Футболка Росса мелькала между ветвями и листьями, постепенно приближалась и служила Яне маяком. Осталось метров пять, четыре, три…

А вот и Росс: глаза еще больше, горят негодованием, высокий лоб в царапинах, губы сжаты.

– Ничего. У тебя тоже?

Яна кивнула и села в траву, сжала виски. Росс прокричал:

– Димка? Как дела?

Димка ответил матерно, по-взрослому и, ссутулившись, навис над Яной.

– Как есть уволокли, – возмутился подоспевший профессор и схватился за голову. – Все аналоги уничтожены! А ведь это ценные, очень ценные образцы!

Нелепый, в цыганской юбке с розами и черных носках Гинзбург был само отчаянье – еще немного, и начнет себя избивать. Он был втрое старше Яны, но ей хотелось обнять его и утешить, как маленького. Подавив материнский инстинкт, девушка встала и окинула окрестности взглядом. Итак, все кусты обысканы, но чемодан так и не найден. А как насчет зарослей борщевика возле мраморного обелиска с именами героев Великой Отечественной? Растяпе-профессору со страху борщевик вполне мог показаться кустами. Если и там нет чемодана, значит, его уволокли зомби… то есть измененные.

Яна зашагала к борщевику. Обычно эта сорная трава, бич сельского хозяйства, вымахивала выше двух метров, здесь же борщевик укоренился в выбоине и был хилым, полутораметровым. Если до него дотронуться голой кожей, останутся ожоги. Представляя на месте сорняка Арину, Яна взмахнула саблей – и борщевик упал, поверженный. Увидев черный уголок чемодана, Яна вскрикнула и затанцевала на месте, раздвинула стебли ногой – аккуратно, медленно, будто боясь спугнуть удачу. Вытащила чемодан и, не замечая подоспевших Росса, Гинзбурга и Димку, прижала к себе.

Профессор просиял:

– Вот умница девочка! Давай его сюда, он тяжелый.

Яна прислушалась к ощущениям: и правда тяжелый. Отдала чемодан профессору и, оглядываясь, направилась к БТРу. Силы враз исчезли, ее шатало из стороны в сторону, но она сумела залезть на БТР и, подвинув бдящего Кошкина, нырнуть в люк.

В салоне Яна тотчас села и с сожалением вспомнила брошенный тягач, в котором можно было лечь и уснуть, а проснуться в нормальной реальности, где все по-прежнему и Юрка не предавал… Он просто не мог так поступить, значит, это сон, дурной сон. Вспомнились слова отца: «Влюбленные женщины не от мира сего. У них свой собственный мир, вращающийся вокруг одного человека».

Рядом плюхнулся профессор. Довольный, сияющий, он открыл кодовый замок на чемодане, потер руки, вынул инъектор, похожий на пистолет, закатил широкий рукав кофты и впрыснул себе сыворотку, приговаривая: