Сердце ангела. Рассказы - Уильям Хортсберг

— Вниз по Бродвею, неподалеку от Бликер-стрит. Теперь она называется «Бродвей-Сентрал». Когда-то дом принадлежал фирме «Лафарж».

— Вы в самом деле знаток города, — заметила она, беря меня под руку.

— Детективы напоминают таксистов: учатся географии прямо на работе.

Всю дорогу до центра я развлекал Эпифани болтовней в манере автобусных экскурсоводов. Похоже, ей очень нравилось играть роль экскурсанта, так как постоянно одолевала меня своими вопросами.

Она пришла в восторг при виде отделанного кованым железом фасада старого коммерческого здания на 23-й улице и призналась, что никогда не была в этом районе города. Мы миновали ресторан «Кавэно».

— Бывало, «Алмазный» Джим Брэди ухаживал здесь за Лилиан Рассел. В конце прошлого века этот квартал был в большой моде. Центром города считались Мэдисон-сквер, а выше, на Шестой-авеню находились шикарные универмаги: Стерн-Вразерс, Альтмане, Зигель-Купер и Хью 0‘Нейлс. Теперь их используют под склады, но выглядят они по-прежнему. А вот и мой дом.

Вытянув шею, Эпифани подняла глаза на викторианский «дворец» из красного кирпича, украшавший наш Челси. Ее улыбка говорила о том, что девушка очарована изящными железными балконами, украшавшими каждый этаж.

— Который ваш?

— Шестой, — указал я. — Под аркой.

— Давайте войдем.

Вестибюль не представлял из себя ничего особенного, если не считать черных резных грифонов на камине. Эпифани уделила им внимания не более, чем бронзовым табличкам на фасаде. Чуть внимательней она была к седовласой женщине с леопардом на поводке, что вышла из служебного лифта.

Две комнаты и кухонька с окнами на улицу — вот из чего состояла моя квартира. Не слишком шикарно по нью-йоркским стандартам, но когда я открыл дверь, на лице Эпифани появилось такое восхищенное выражение, словно перед ней был особняк Дж. П. Моргана.

— Люблю высокие потолки, — заметила она, уложив пальто на спинку кушетки. — Они помогают чувствовать себя важной персоной.

Взяв ее пальто, я повесил его вместе со своим в шкаф.

— Они что, выше, чем в «Плазе»?

— Почти такие же. Ваши комнаты больше.

— Но не сравняться с баром внизу. Хотите выпить?

Она с удовольствием согласилась, и я отправился на кухню, а когда вернулся с бокалами, она стояла, опираясь о дверной косяк и не сводя глаз с двухспальной кровати в соседней комнате.

— Не беспокойтесь, — заметил я, подавая ей напиток. — Мы выработаем какое-нибудь соглашение.

— Не сомневаюсь, — произнесла она чуть хрипловатым, не лишенным намека голосом, сделала глоток и села на кушетку у камина. — Он действует?

— Действует, когда я не забываю купить дров.

— Я вам напомню. Грех не пользоваться им.

Открыв свой чемоданчик, я показал ей плакат Эл?

Сифра.

— Знаете что-нибудь об этом типе?

— Эль Сифр? Кажется, он какой-то «свами»[17]. Несколько лет ошивается в Гарлеме, по крайней мере, с тех пор, когда я была еще маленькой девчонкой. У него собственная маленькая секта, но он проповедует везде, куда пригласят: для «Папашиной Благодати», «Отца Божественного», мусульманских сект — для кого угодно? Однажды он даже выступал с кафедры «Абиссинских Баптистов». Пару раз я получала его плакаты почтой и вывешивала их в витрине аптеки, как делаю с Красным крестом и Сестрой Кенни. Вы понимаете, это долг обществу.

— Вы когда-нибудь встречались с ним лично?

— Никогда. А к чему вам знать об этом человеке? Он как-нибудь связан с Джонни Фейворитом?

— Возможно. Но я не уверен.

— Вы просто не хотите сказать.

— Давайте для начала кое о чем условимся. Не пытайтесь выкачать из меня информацию.

— Извините. Обычное любопытство. У меня тоже «ставка» в этом деле.

— Вы замешаны в нем по уши. Вот почему кое-какие вещи лучше не знать.

— Боитесь, что я кому-нибудь о них расскажу?

— Нет. Я боюсь, кто-нибудь решит, что у вас есть что рассказать.

Кубики льда задребезжали о стенки пустого бокала Эпифани. Я повторил коктейли и сел рядом с ней на кушетку.

— Скажу вам честно, Эпифани, — продолжал я. — В поисках Джонни Фейворита я не продвинулся нисколько с тех пор, как ты впервые встретились. Он был вашим отцом. Должно быть, ваша мать рассказывала вам о нем. Постарайтесь припомнить хоть что-нибудь, пусть совсем незначительное.

— Она почти не говорила о нем.

Эпифани гладила пальцами сережку, маленькую камею, оправленную в золото.

— Мама сказала, что он человек «силы и власти». Она называла его волшебником. Обеа — один из многих путей, которые он исследовал. Мать сказала, что он научил ее многому в черной магии, больше, чем ей хотелось бы узнать.

— Что вы имеете в виду?

— Поиграй с огнем и обязательно обожжешься.

— Ваша мать не интересовалась черной магией?

— Мама была доброй женщиной: ее душа была чистой. Однажды она поведала мне, что Джонни Фейворит подошел к истинному злу так близко, как хотела бы подойти она.

— Наверное, это его сильно развлекало, — заметил я.

— Может быть. Обычно подобные типы заставляют страдать девушек.

Ну, с тобой-то этого не происходит, подумал я.

— Припомните еще что-нибудь, о чем говорила мать.

Эпифани улыбнулась.

— Что ж, могу вспомнить еще одно: она говорила, что он классный любовник.

Я кашлянул. Она откинулась назад на кушетке в ожидании моего хода. Я извинился и прошел в ванную.

Горничная оставила здесь ведро и швабру, поленившись отнести их в служебную кладовую после работы. На ручке швабры висел ее серый рабочий халат.

Застегивая «молнию» на брюках, я не сводил глаз со своего отражения в зеркале. Вообще-то глупо путаться с подозреваемой. Неразумно, неэтично и, вдобавок, опасно. Занимайся своим делом и спи на кушетке. Отражение лишь безмозгло и похотливо улыбалось в ответ.

Когда я вернулся в комнату, Эпифани уже сняла туфли и жакет. Нежная шея цветком распускалась в открытом вороте ее блузки.

— Хотите повторить? — Я потянулся к ее пустому бокалу.

— Почему бы и нет?

На этот раз я сделал коктейли более крепкими. Подавая бокал Эпифани, я заметил, что две верхние пуговицы на ее блузке расстегнуты. Я повесил свой пиджак на спинку стула и ослабил узел галстука. Топазовые глаза Эпифани следили за каждым моим движением. Молчание обволакивало нас, будто накрывая огромным колоколом.

Одним коленом я опустился на кушетку и кровь молотом застучала в висках. Взяв ее стакан, я поставил его рядом со своим на кофейный столик. Губы Эпифани слегка разжались. Я притянул ее к себе ладонями за затылок и почувствовал, как она резко вдохнула и замерла.

Глава тридцать третья

Три недели воздержания не пошли на пользу моим любовным стараниям. Я обещал выступить лучше, если представится еще один случай.

— Случай здесь ни при чем. — Эпифани стряхнула расстегнутую блузку с плеч. — Секс — наше общение с богами.

— Может, — продолжим его в спальне? — Я пинком освободился от спутанных брюк вместе с трусами.

— Я серьезно, — шепотом говорила она, снимая с меня галстук и медленно расстегивая рубашку. — Есть легенда, которая старше Адама и Евы. О том, что мир начался с совокупления богов. Мы вместе — все равно что зеркало Мироздания.

— Не будь слишком серьезной.

— Все серьезно, что приносит радость. — Она сбросила на пол лифчик и расстегнула «молнию» на помятой юбке. — Женщина — это радуга, мужчина — молния и гром. Смотри. Вот так.

Оставшись в одних нейлоновых чулках и поясе с подвязками, Эпифани выгнулась на «мостик» с легкостью мастера йоги. Ее медленное, легкое движение являло собой натуральное чудо, краткий миг совершенства. Она опускалась до тех пор, пока не легла на пол, касаясь его лишь плечами, локтями и подошвами ног. Это была самая плотоядная позиция из всех, в которых я видел когда-либо женщину.

— Я радуга, — прошептала она.

— Молния бьет дважды. — Я опустился возле нее на колени и схватил алтарь ее раскрытых бедер. Тогда она сократила дистанцию и поглотила меня. Радуга превратилась в тигрицу. Ее напряженный живот, дрожа, прижался к моему.

— Не шевелись, — вновь прошептала она, ритмично сокращая скрытые в глубине мускулы. Я едва удержался от вопля, когда кончил.

Эпифани оседлала мою грудь. Я коснулся губами ее влажного лба.

— С барабанами лучше, — сказала она.

— Ты делаешь это на публике?

— Бывают мгновенья, когда в тебя вселяются духи. «Банда» или на «бамбуше», — минуты, когда ты можешь танцевать и пить всю ночь, — да, и трахаться до рассвета.

— Что такое «банда» и «бамбуше»?

Эпифани, улыбаясь, поиграла моими сосками.

— «Банда» — танец в честь Гуэде. Он очень свирепый и священный, и всегда исполняется в «хунфорте» общины. В том, что ты называешь храмом ву-ду.