На лезвии ножа - Klea

- И скажу, - широко улыбнулся ему Люпин и покачал головой. - Вот уж не думал, что вы найдете общий язык.

- Приходится. У меня с ним факультативы по зельям и… еще кое-что.

- Да, я знаю от Сириуса и Дамблдора о твоих занятиях ментальной блокировки, - успокоил его Ремус.

- Тогда ладно, - облегченно вдохнул юноша и, решив не концентрироваться на этом, спросил: - И где обещанный чай?

И снова, как несколько недель назад, они сидели с чашками в руках и закусывали хрустящим печеньем.

- Ремус, я хотел спросить тебя.

Видя, что юноша замялся, Люпин спросил сам.

- Что ты хочешь узнать, Гарри? Я постараюсь удовлетворить твое любопытство.

- Я хотел знать, что ты чувствуешь, когда становишься оборотнем? - Судя по дрожанью пальцев и застывшему взору, Ремус не ожидал такого вопроса. Юноша поспешил объяснить свой интерес: - Я хочу знать, это похоже на раздвоение? Каково это жить, осознавая, что в тебе есть другая, более темная половина, которая пытается вырваться наружу?

- Хотел бы я знать, зачем… - тихо произнес Люпин, но, увидев, как изменилось лицо юноши, поспешил его успокоить. - Нет, не сейчас. Когда будешь готов к этому.

Наступило долгое молчание, которое, казалось, никогда не прервется. Гарри уже не рассчитывал получить ответ на свои вопросы. Наоборот. Он боялся, что у него больше никогда не будет шанса поговорить, вот так вот, по душам, с одним из немногих людей, кто, как казалось, сможет его понять. Когда эта тишина стала невыносимой, юноша поднялся и направился к двери.

- Иногда это и вправду напоминает раздвоение. - Эти слова заставили его замереть на пороге. Не поворачиваясь, он слушал тихие признания, уверенный, что был первым, кто вступил на личную территорию Ремуса. - А бывает, что даже не знаешь, кому из двух половин принадлежат твои чувства. Они ведь достаточно разные: человек и зверь. И при этом они так долго сосуществуют в одном теле, что практически стали единым целым. Только перед полнолунием начинаешь понимать, что это не так, и что волк внутри тебя не перестает бороться за свое право на жизнь. И хочет он всего лишь малости, которая определяет самою его суть - свободы. Но если бы ты и хотел дать ему желаемое, то просто не можешь, ибо это может грозить смертью только для людей. И это злит и его, и тебя, именно поэтому оборотни так опасны. В отличие от настоящих волков, они знают о людях гораздо больше и мстят им, нападая в момент их беззащитности. То, что вервольфов боятся и подвергают гонениям, не добавляет им доброго нрава. Звери чуют страх, а волки еще очень хорошо помнят зло, но именно человеческая часть делает их жестокими. Зверь внутри нас решительнее, смелее и никогда не задумывается о последствиях. Его инстинкты, по сути, примитивны, но он более искренен в своем проявлении чувств. Человек же вынужден подчиняться законам общества, которые похожи на большую клетку, сотканную из враждебности, лицемерия, предательства…

Гарри слушал эту исповедь, и ему было больно. А Ремус все говорил и говорил, словно выплескивал из себя всю накопившуюся грязь. Слова, выговариваемые тихим, практически лишенным интонаций голосом, были похожи на острые когти, которые рвали душу юноши на клочки. Если он когда-нибудь сможет отсюда уйти, то уйдет другим человеком. Ноги уже отказывались его держать, и Гарри опустился на пол там же где и стоял. Юноша сидел, вперив взгляд в закрытую дверь, и продолжал внимать всему, что мог ему сказать Ремус, пропуская боль и обреченность того через свое сердце, и тем самым разделяя их.

Он не мог сказать, сколько это продолжалось. Гарри словно впал в некий транс, сопровождаемый галлюцинациями. Эти видения были настолько яркими, настолько живыми, что он мог обонять и осязать окружающий мир. Голос Люпина ушел на задний план и сменился звуками леса. Вместе с оборотнем юноша несся под светом полной луны среди деревьев, он пел ей приветственную песнь, и голоса его животных собратьев вторили его гимну. Еще Гарри видел огромного и сильного оленя. И черного пса, с которым так приятно было гнать дичь. А потом и человека с синими глазами, который позвал его с собой, обратно, в каменную клетку, в окружение охотников, которые рады каждому трофею, особенно волчьей голове на стене.

Гарри не сразу почувствовал, как сильные руки легонько опустились на плечи и, едва касаясь, начали поглаживать юношу по волосам, по напряженной спине, по рукам, добираясь до крепко сцепленных пальцев. Так успокаивают испуганное животное, и кому как не Ремусу было это знать. Гарри не замечал, что из его глаз текут слезы, до того момента, когда тонкие мужские пальцы не прошлись по мокрым щекам, вытирая соленую влагу. Обессиленный он прижался к груди друга и закрыл глаза. Этот жест бесконечного доверия сказал Ремусу о чувствах юного друга больше любых слов.

В какой-то момент Гарри не заметил, как задремал в дружеских объятьях. Когда он открыла глаза, перед ним была все та же дверь, а вокруг него все те же сильные руки.

- Я долго спал? - спросил он внезапно охрипшим голосом.

- Нет, - послушалось у него над ухом. - Не больше часа. Как ты?

- Хорошо, - ответил тот, но, подумав, добавил: - Наверное.

- Прости меня, - начал снова извиняться Люпин.

- Ремус, - произнес Гарри оборачиваясь. На этот жест затекшие мышцы отозвались тягучей болью. - Ремус, я поклялся, что ничто не сможет лишить тебя моего доверия. И моей дружбы тоже. Я хотел все это знать. И узнал. Поверь, у меня были на то свои причины.

- О которых мне спрашивать…

- Не нужно, - закончил за него Гарри.

Преодолевая неприятное покалывание во всем теле, он медленно подняться, тогда как Люпин так и остался сидеть на коленях.

- Пожалуй, мне пора.

- Хорошо, - смиренно согласился Ремус. Его глаза покрылись поволокой непролитых слез. Юноша протянул руку, чтобы помочь мужчине встать. Когда же тот оказался на ногах, Гарри крепко сжал его ладонь. Он вложил в этот жест столько силы, чтобы выдавить несколько слезинок из этих медовых глаз. Это прогнало оттуда неприятное загнанное выражение, которое юный маг не желал видеть.

- Все хорошо, Ремус. Увидимся завтра.

- До завтра, - с легкой улыбкой ответил тот. По контрасту с еще невысохшими слезами она производила удивительное впечатление.

- И не вздумай уезжать, не попрощавшись, - предупредил его Гарри, открывая дверь.

- Никогда.

* * *

Гарри не спеша шел к гриффиндорской башне. Ему нужно было обдумать все, что с ним произошло. То, что он испытывал в присутствии Люпина, одновременно и пугало и давало почувствовать себя более спокойным. И более живым, наверное. Не одного его мучили проблемы раздвоенности, когда две половины твоей личности тянут в разные стороны. Одна из них была похожа на темное озеро Снейпа с холодной стоячей водой, она нуждалась в темноте и покое. В другой же было много от Сириуса, жизнелюбие которого не могли уничтожить ни смерть друзей, ни Азкабан, ни Арка. И когда эта часть брала свое, Гарри желал получать от жизни все, не смотря ни на что. Но иногда эти половины, как и их прототипы, начинали яростно спорить, и тогда их обладателю становилось физически больно, словно они и в самом деле хотели разорвать его тело пополам. Как сегодня, когда юноша слушал исповедь Люпина.