Двойники - Ярослав Веров

— боярышник (соцветия) с кислинкой;

— плоды шиповника колючего;

— чабрец луговой (вот его бы — четыре, а то и все пять частей, потому как основа);

б) «чайные травы» (по одной части каждая) — тя-но-якуйсо:

— ромашка полевая, гадательная;

— пустырник дикорастущий;

— зверобой продырявленный;

— мать-и-мачеха (не худо бы увеличить до полутора частей, ибо хороша);

— иван-да-марья (хороши как и их мать-с-мачехой);

— крапива жгучая, витаминная;

— подорожник придорожный;

— земляника чащобная;

— репешок пушистый;

— череда раздельная;

— сушеница топяная;

— хвощ жесткий;

— побеги черники лесной;

в) «особые травы» (по полчасти каждая, а касаемо кореньев и коры — то и того менее, по вкусу, ибо специи и сильны) — токую-но-якуйсо:

— одуванчик желтенький;

— астрагал редкорастущий;

— лепестки пиона медвяные;

— лепестки розы нектарные;

— толокнянка сладкогорькая;

— шалфей эфирномасляный;

— багульник дурнопахнущий;

— корень аира болотного ароматный;

— корневища элеутерококка живительного;

— кора дуба могучего терпкая (дубу должно исполниться не менее ста пяти лет);

— кора крушины терпковатая;

г) «горькие травы» (этих уж — десятая часть каждой и не боле!) — нигай-но-якуйсо:

— полынь всякая, но неизменно очень горькая;

— бессмертник желтый (он же печеночник, он же цмин песчаный);

— пижма желудочная;

— календула декоративная;

— гвоздика восточная;

— корень девясила высокого.

Заваривать же Чайный Напиток следует сосредоточенно, не торопясь, с благорасположением. Отрешитесь от проблем и забот, от недоброжелателей и просто врагов, от жены (мужа) и свекрови (тещи).

Хорошо взять большой вместительный сосуд, лучше термос, лучше японский, и, поместив туда две-три чайные ложки состава, моментально залить крутым кипятком. Да! И не забудьте присовокупить добрую щепоть черного (котя) и зеленого (рекутя) чая соответственно. Это важно.

Минут через сорок-шестьдесят — пора. Но не пить, а открывать термос. Ведь напиток должен остывать еще полчаса. Вам надлежит находиться поблизости, внимая аромату, источаемому травами. Это настроит вас на предстоящее употребление.

Но если вы не желаете расслабиться или у вас нет под рукой требуемого состава трав, — не огорчайтесь. Выпейте пива или вина. Или ничего не пейте: жизнь, она хороша и так, сама по себе. Да и не все среди нас катанабуси. Да и вообще…

Итак, пока вы отдыхаете, пока Марк Самохвалов мучается проблемой своего раздвоенного сознания, пока Мастер Ри неумолимо движется к роковой битве с неведомым чудищем, а его двойник Кирилл Белозёров изрекает глубокомысленные сентенции. Пока загадочный Символист Василий подбивает клинья под Пима Пимского, который, в свою очередь, на деньги наследного дюка Глебуардуса Авторитетнейшего предается горьким раздумьям о судьбах истории, пока последний таинственно хранит молчание. И наконец, пока в хитросплетение судеб героев входит загадочный писатель Константин Веров…

В общем, мы хотим поведать тебе, дорогой читатель, историю одной удивительной страны. Да-да, вот именно: слово Кириллу Белозёрову.

Тяжело описывать мир, который ты видел не собственными глазами, а глазами другого человека, пускай даже собственного двойника. Двойник твой думает вовсе не так, как привык это делать ты; имена и понятия, наполняющие его мысли, ускользают от тебя, а когда пытаешься вникнуть в них, понять, что они несут в себе, сопоставить со своими — лишь мучительные призраки наводняют тебя, безысходные, как потерявшиеся гомункулусы (это сравнение подсказал мне Гриша Цареград, может, оно что и проясняет, не знаю). Но двойник, хоть он и совершенно другой человек, есть двойник. Не буду описывать как — самому себе это объяснить трудно, — но мне удалось сперва ощутить, а затем понять его чувства. Я как бы стал понимать весь строй его мирочувствования, но объяснить умом, что я понимаю в этих чувствах, о чем они мне говорят, — не могу. Я создал из них как бы новый мир, свое отражение мира Мастера Ри. Я наполнил этот мир-отражение именами, я сделал его понятным — хотя и не вполне — самому себе, как и любому человеку нашей реальности. Я смог подобрать аналог, пускай очень-очень слабый, страны — родины Мастера Ри. Это Япония. В нашем мире эта страна по своей странности, с позиции европейца, напоминает положение Иканои в том мире. Я использовал японские слова, давая имена феноменам этой страны. По Гришиному совету я назвал страны и земли, лежащие вне Иканои, родины Мастера Ри, именами из нашего мира. Так у меня в мире-отражении и в моих записках появились просвещенные греки, воинственные римляне, хотя в том мире всё как-то совсем иначе, не так… Чувствую, что вновь проваливаюсь в трясину бесполезных объяснений. Поэтому стану просто описывать Иканою, как если бы она находилась где-то в нашем Средиземноморье…

Далеко-далеко, на краю земли, на бескрайних лазурных просторах Южного Моря, под теплыми лучами солнца расположились Конские острова. В нашем мире, в нашей двойниковой реальности эти острова зовутся Корсикой и Сардинией, а море — Средиземным.

В мире Мастера Ри оба острова издревле составляли одно государство, единую Империю Южного Моря, которая умудрилась даже просуществовать на особых правах римской провинции. Империей ее стали называть уже после падения Римской, хотя император у нее был с незапамятных времен, просто назывался он несколько иначе. Конскими же острова назвали те, чей марсовый с мачты впервые прокричал слово «Земля!», заприметив Иканою. На изумрудно-зеленом лугу, начинающемся прямо от кромки Южного Моря, паслись удивительно крупные кони. Они были и выше и мощнее обычных, намного превосходя их и в резвости, и в выносливости. Но, как выяснилось позже, эта порода не разводилась в других землях. Там их потомство оказывалось вполне ординарным. Вот из-за этих коней острова и получили свое имя.

Но кони — не главная странность, связанная со страной-империей Иканоя. Первое, что озадачило открывателей, было государственное устроение империи. Всё как будто было на своих местах: император с большим двором, вот могущественный город Киото, вот мелкие городки-провинции. Но Киото не был столицей, это был просто первый город в списке городов, а император не имел ни желания, ни возможности казнить или миловать.