Под игом - Иван Вазов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем к собеседникам незаметно подкрался Мунчо и, остановившись возле них, уставился на Огнянова. По тупому лицу помешанного блуждала какая-то странная усмешка. А в глазах отражались и дружелюбие, и страх, и удивление — чувства, которые Огнянов пробуждал в душе Мунчо. Надо сказать, что несколько лет назад Мунчо обругал пророка Магомета в присутствии одного онбаши, и тот избил юродивого до полусмерти. С тех пор в его затемненной душе осталось только одно чувство, только одна мысль, только один проблеск сознания: ужасная, нечеловеческая ненависть к туркам. Оказавшись случайным свидетелем убийства двух турок на мельнице и погребения их трупов в яме, Мунчо стал испытывать к Огнянову благоговейное удивление и почтительный страх. Эти чувства походили на поклонение божеству. Почему-то юродивый называл Огнянова «Руссиан». В ту ночь на галерее он испугался Огнянова, но позднее привык к нему, так как часто встречал его в монастыре. Завидев Огнянова, Мунчо уже не мог оторвать от него глаз и, должно быть, считал его своим покровителем. Когда его обижали монастырские батраки, он их пугал Руссианом: «Вот погодите, скажу Русс-и-ану, чтоб он и вас-с-с за-ре-зал!» — и проводил пальцем поперек горла. Эти же слова он твердил, бродя по городу, но, к счастью, никто не понимал их смысла.
Игумен и Бойчо не обращали внимания на Мунчо, а тот беспрерывно вертел головой и дружески улыбался.
— Смотри, онбаши идет! — сказал игумен. Действительно, невдалеке показался онбаши с ружьем через плечо и сумкой за спиной. Он шел на охоту.
Это был человек лет тридцати пяти, с опухшим желтоватым лицом, большим выпуклым лбом и сонным ленивым взглядом маленьких серых глаз. Подозревали, что он курит опиум. Обменявшись приветствиями, игумен и онбаши немного поговорили об охоте в этом году; затем турок взял ружье игумена и, как это делает всякий страстный охотник, внимательно осмотрел его.
— Хорошее ружье, деспот-эфенди, — проговорил он. — Куда будешь целиться?
— Да вот как раз выбираю место, Шериф-ага… Несколько лет не брал ружья в руки, надо же хоть разок его разрядить.
— А в какую мишень? — спросил онбаши и снял с плеча свое собственное ружье, явно желая показать, какой он меткий стрелок.
— Видишь, вон там на обрыве бурьян, похожий на шапку, — сказал игумен, — около него когда-то копали глину.
Онбаши посмотрел на него немного удивленно.
— Далековато!
Шериф-ага присел на корточки у большого камня, положил на него ружье и прицеливался секунд десять.
Грянул выстрел; пуля подняла пыль в нескольких шагах от «мишени».
Легкая досада отразилась на внезапно покрасневшем лице онбаши.
— Еще раз, — сказал он и, снова присев, стал целиться; теперь он целился почти минуту.
Выстрелив, онбаши поднялся и стал всматриваться в бурьян. Но на этот раз пыль на обрыве поднялась еще дальше от цели.
— Эх, чтоб тебя! — проворчал он, разозлившись. — Деспот-эфенди, нельзя выбирать такую далекую цель! Ну-ка, стреляй теперь ты! Но предупреждаю, зря пропадет пуля… Хоть в обрыв-то попади, — добавил он шутливо.
Игумен поднял ружье, стоя прицелился и сразу же выстрелил.
Облачко пыли взвилось над самым бурьяном.
— Все еще слушается меня эта штучка!.. — воскликнул игумен.
— Постой! — закричал онбаши. — Ну-ка. еще раз… Игумен опять прицелился и выстрелил. Пуля снова попала в бурьян. Онбаши побледнел и сердито проговорил:
— Глаз у тебя меткий, ваше преподобие, и не верится мне, что ты несколько лет не стрелял… Тебе бы впору поучить вашу молодежь, ту, что здесь что ни день увлекается пальбой… — Потом добавил со злобой: — Очень уж распустились, что-то не сидится им на месте… Ну, да когда-нибудь свернут себе шею!
И онбаши смерил Огнянова злым, ненавидящим взглядом.
Все это время Мунчо спокойно стоял поодаль. Но как он изменился теперь! Безумный испуг, смешанный с лютой ненавистью, исказил черты его лица, и оно стало страшным. Разинув рот и широко раскинув руки, он с угрожающим видом уставился на онбаши, словно готовясь кинуться на него. Онбаши, случайно повернувшись в сторону юродивого, бросил на него презрительный взгляд. Глаза Мунчо загорелись звериным бешенством.
— Погоди, Ру-сс-и-ан зарежет и тебя! — крикнул он, брызгая слюной от ярости, и крепко выругался.
Онбаши немного знал по-болгарски, по невнятных слов Мунчо не разобрал.
— Что он промычал, этот скот? — спросил турок игумена.
— Да так просто, эфенди. Или ты его не знаешь?
— Почему это Мунчо здесь так разошелся? В городе он тихий, — заметил Бойчо.
— Неужели не понимаешь? Всякий петух поет в своем курятнике.
Тем временем невдалеке показалась великолепная гончая с черными подпалинами на боках и в кожаном ошейнике, на котором болтался обрывок веревки; гончая бежала по лугу к мельнице.
Все повернулись в ее сторону.
— Сбежала от хозяина, — заметил игумен. — Очевидно, где-нибудь поблизости бродят охотники.
Огнянов невольно вздрогнул.
Гончая добежала до мельницы, остановилась, обнюхала дверь и стала кружить по траве, жалобно воя. Ледяная дрожь пробрала Огнянова.
— Смотрите-ка, да это гончая пропавшего Эмексиз-Пехливана! — воскликнул онбаши.
Гончая — Огнянов хорошо ее помнил — бегала вокруг мельницы, царапала когтями порог, рыла лапами землю у кустов и скулила. Но вдруг она подняла длинную влажную морду и, как бы желая обратить на себя внимание, сердито залаяла. Сердце у Огнянова сжалось от этого угрожающего лая! Он переглянулся с игуменом: оба они были поражены. Онбаши внимательно смотрел на собаку, удивленный и недоумевающий.
Гончая то лаяла, то выла, повернув морду в их сторону.
И вдруг она кинулась к Огнянову. Весь бледный, он отскочил, а собака, яростно лая, бросалась на него по-волчьи.
Он выхватил кинжал и стал обороняться от рассвирепевшего животного, а игумен, не видя поблизости ни одного камня, безуспешно пытался оттащить собаку.
Онбаши молча наблюдал за этой странной сценой. На Огнянова и его сверкающий кинжал он смотрел подозрительно и зловеще. Но, защищаясь, Огнянов мог убить собаку, которая то и дело ловко увертывалась от кинжала, чтобы кинуться на врага с другой стороны, и онбаши отогнал ее.
— Чорбаджи, почему эта собака так зла на тебя? — обратился он к раскрасневшемуся и тяжело дышавшему Огнянову.
— Как-то раз, не помню где, я ударил ее камнем, — ответил Огнянов с напускным спокойствием.
Онбаши посмотрел на него испытующе и недоверчиво. Очевидно, он не был удовлетворен ответом.
В голове у него зародилось смутное подозрение. Но он решил все обдумать потом, а пока сделал вид, что объяснение Огнянова кажется ему вполне правдоподобным.
— Что правда, то правда, собаки этой породы очень злопамятны, — сказал он.
Попрощавшись с игуменом, онбаши пошел к ущелью и вскоре скрылся из виду.
Гончая, подняв хвост, уже трусила по лугу, догоняя своего нового хозяина.
— Ведь вы же убили эту гадину? — проговорил игумен в недоумении.
— Я бросил ее, полумертвую, в заводь, думал, что утонет, но она, к несчастью, осталась жива! — пробормотал Огнянов озабоченно. — Прав был дед Стоян: лучше было зарыть ее вместе с теми двумя псами. И надо же было так случиться, что здесь оказался этот дубина Шериф! Беда там и нагрянет, где ее не ждешь!
— А тех-то вы прикончили как следует? Как бы кто из них не воскрес вроде этой собаки, — проговорил игумен укоризненно. — Когда берешься за такое дело, нужно доводить его до копил, а не бросать на полдороге… Новичок ты еще, Бойчо, в этом ремесле, ну, да, может быть, обойдется. Ведь мы распустили такой слух насчет пропавших турок, что о них перестали беспокоиться. Но придется мне опять разузнать, что про них говорят.