Кот госпожи Брюховец - Елена Басманова

Кандидат Тернов выслушал напутствие с оскорбленным видом – в речах начальника ему слышалась издевка. Понуро юрист направился к двери, но до двери дойти не успел: она сама распахнулась перед ним, и в проеме появилась внушительная фигура в сером сюртуке – тучноватый господин, за спиной которого маячила фигура дежурного по коридору курьера, снял шляпу и поклонился, обнажив тонзурообразную плешь.

– Вы позволите? – Он искоса взглянул на смутившегося Тернова и шагнул к столу. – Позвольте представиться. Глинский, Платон Симеонович. Служащий музейного хранилища Эрмитажа.

Вирхов медленно поднялся из-за стола.

– Чем обязан? – растерянно спросил он.

– Счел своим долгом явиться для проведения следственных мероприятий, – проникновенно сказал Глинский. – По пути из Бологого заметил за собой наблюдение, думал, от напряжения нервов мерещится. А в собственной квартире выяснил, что моей персоной интересовалась полиция. Счел за лучшее явиться без промедления.

– Очень хорошо, что сочли.

Вирхов сделал приглашающий жест. Гость прошел к столу и сел. Поймав взгляд выкатившихся от злости глаз следователя, кандидат Тернов юркнул за дверь.

– Итак, господин Глинский, поясните следствию, отчего это у вас происходит напряжение нервов?

– В наше время приличному человеку перемещаться по государству российскому опасно, – ответил Глинский, – всюду террористы орудуют... Того и гляди на воздух взлетишь.

– Кстати, о воздухе. – Вирхов потер лоб ладонью. – Что вы можете сказать о происшествии в Воздухоплавательном парке?

– Ничего не могу. – Глинский пожал мощными плечами. – По-видимому, несчастный случай.

– Вы не заметили ничего подозрительного?

– Абсолютно ничего. Если говорить начистоту, я не особенно интересовался зрелищем. Боялся опоздать на поезд, ибо имел договоренность с князем Путятиным: ему поступило предложение пополнить коллекцию уникальным приобретением.

Чувствуя, что Глинский сейчас заговорит на далекую от дела тему, Вирхов прервал:

– А что за шкатулка была в руках у Степана Студенцова? Не ваш ли подарок?

– Что вы, господин следователь! Я такими дешевыми предметами не интересуюсь. Брезгую. Научная совесть не позволяет.

– Вы проводите экспертизу восточных ковров?

Глинский смутился.

– Вы это спрашиваете потому, что отец Степана торгует коврами? Подозреваете меня в чем-то?

– Пока еще вы вне подозрений, – ответил Вирхов. –А как вы относитесь к земельному вопросу?

– К чему? – Глинский изумился. – К какому вопросу?

– Я говорю о полемике Ленина и Аксельрода, – впился взглядом в эксперта Вирхов.

– Прошу прощения, но эти люди мне неизвестны, – ответил смущенно Глинский. – Это имеет отношение к земле, на которой разместился Воздухоплавательный парк?

– Пока не знаю, – сказал задумчиво Вирхов. – Каковы ваши планы, господин Глинский, на ближайшее будущее? Нам бы хотелось в случае необходимости знать, где вас можно найти?

– Петербург покидать не собираюсь. В любой момент явлюсь на ваш зов.

– Благодарю вас за готовность помочь следствию. Не смею вас больше задерживать, господин Глинский.

Вирхов с каждой минутой все более ощущал бесполезность разговора и с трудом боролся с желанием заснуть. Он встал и протянул руку гостю. Рукопожатие Глинского было сильным и уверенным. Когда гость вышел, Вирхов незамедлительно отправился к вожделенному дивану и рухнул в его кожаные объятия. Он подумал, что надо бы установить наблюдение за эрмитажным экспертом, но тут же погрузился в глубокий и крепкий сон.

Проснулся он оттого, что Поликарп Христофорович осторожно тряс его за плечо.

– Господин следователь! Ваше благородие! Очнитесь!

Вирхов с трудом разлепил каменные веки и принял вертикальное положение.

– Пора вставать, Карл Иваныч. – Письмоводитель с виноватым видом уселся на свое обычное место.

Вирхов кряхтя отправился в смежную комнату, где с минуту держал голову под струей холодной воды, мысленно проклиная Воздухоплавательный парк и господина Глинского.

Когда он добрался до своего письменного стола, письмоводитель робко привстал.

– Господин следователь! Вас в приемной дожидается человек. Из гостиницы «Гигиена» .

– Что он хочет?

– Говорит, имеет важное сообщение.

– Впусти, – велел Вирхов и напрягся.

– Ну, что у вас там стряслось? – нелюбезно начал Вирхов разговор с курносым портье.

– Еще ничего, – ответил тот, – но боюсь, что случится. Очень подозрительный постоялец.

– Господин Ханопулос? Эрос Орестович?

– Совершенно верно, – шепнул портье. – Я все написал. Словами могу подтвердить для протокола. Явившись, грек попросил затопить печь.

Глава 19

– Я знал, моя богиня, что встречу вас здесь! – вскричал господин Ханопулос, завидев Марию Николаевну Муромцеву в толпе у Спаса на Сенной.

Грек, не смущаясь явного осуждения окружающих, оглядывал девушку восхищенным раздевающим взглядом. Пригнувшись, он шепнул в девичье ушко:

– Вы никогда не замечали, что смерть разжигает любовную страсть?

Муре не нравилось, что они привлекают к себе внимание. От самого дома за ней в некотором отдалении неотступно следовал неприметный господин – его неприметность и настораживала. Значит, неизвестные преследователи установили не только местонахождение ее детективной конторы, но и место проживания. Или сумасшедшая госпожа Брюховец наняла соглядатая? Чувствуя на спине чужой взгляд, Мария Николаевна с запоздалым сожалением думала, что напрасно отдала доктору Коровкину оружие. Теперь она озиралась, ожидая каждую минуту нападения, и радость от встречи с Эросом Ханопулосом была безвозвратно испорчена.

Гибкий, стройный брюнет ее волновал – сладкая тревога отзывалось неизвестным прежде томлением каждой клеточки тела. Ей хотелось видеть грека, слушать его страстные речи, ловить на себе сияющий взор оливковых глаз, смотреть на контрастную линию, отделяющую белоснежный воротник рубашки от смуглой шеи, сильной, мускулистой, точеной...

– Я был вчера на велодроме, – взволнованно говорил грек. – Вас там не было. Вы всех обманули, не пришли. Я не знал, где вас искать, иначе давно бы был у ваших ног.

– Зато у вас появилась возможность заняться неотложными коммерческими делами, – приглушив голос, кокетливо заметила Мура, намекая на неожиданный отъезд спутника после посещения Демьянова трактира.

– Ничуть не бывало! – излишне громко возразил грек. – Дела надо делать, только когда они могут принести быстрейшую и значительную прибыль. Я предпочитаю те, что позволяют обогатиться максимум за три дня. Вчерашний день для меня полностью пропал.

– Вы скучали? – с затаенной надеждой, не поднимая глаз, спросила Мура.

– Разумеется! – Эрос Ханопулос все больше воодушевлялся. – Как скучал о своей возлюбленной кормчий Менелая Каноп во время самого дальнего морского путешествия. Папа мне рассказывал...

Мура испугалась, что последуют очередные, слишком громогласные, комплименты грека.

– Вы весь вечер просидели взаперти в гостинице?

– Нет, дорогая Мария Николаевна, нет! – Эрос снова приблизил чувственные губы к девичьему ушку. – Гораздо хуже. Управился с неотложными делами и весь вечер в «Аквариуме» слушал писк тощей шансонетки... Разве это голос? Разве это женщина? Мечтал о встрече с вами, не отходил от вашего знакомого Родосского. Надеялся, что встречу вас здесь.

Мура отстранилась и принялась изучать толпу. Она действительно усмотрела Петю Родосского: юноша делал вид, что не замечает ее, не подходил, не здоровался. Мелькнула в толпе тонзурообразная лысина, венчающая апоплексически разжиревшую голову на тучном торсе Платона Симеоновича Глинского, – и исчезла. Только галантный инженер Фрахтенберг в скорбном наряде, с черной повязкой на рукаве мундира, явился пред очи Марии Николаевны Муромцевой. Он поцеловал барышне руку и обратился к заскучавшему греку:

– А разве вы знали Степана Студенцова?

– Не имел чести, – холодно ответил Ха-нопулос. – Но о несчастье слышал. Кроме того, как православный, скорблю по поводу смерти отца Онуфрия.

– А он что, тоже в мумиях разбирался?

– Прекратите, – осадила задиравшихся молодых людей Мура, в душе испытывая признательность к Эросу за неожиданную для него сдержанность, – здесь не место для дискуссий.

– Да? – недоверчиво спросил инженер. – Несчастного Степку лишил христианского сострадания наш красавчик-Густавчик. Думает, что Степкины мощи провоняли...

– Господин Фрахтенберг, – строго прервала Мура, – вы кощунствуете: говорите о покойном, как о святом...

– А он и есть святой в некотором смысле, – Фрахтенберг снова осклабился. – Невинная жертва, погиб ни за что, ни про что...

– Вы не очень благоволите к покойнику, – укорила девушка.