Журнал «Вокруг Света» №01 за 1987 год - Вокруг Света

Площадь — 60,5 кв. км. Население — 20 тысяч человек. Язык — итальянский. Самая старая республика в Европе, основана в IV веке далматинским каменотесом и проповедником Марино.

Когда мы обращаемся вежливо к старшим или незнакомым людям, то ни на секунду не предполагаем, что перед нами не один человек, а несколько. Мы просто автоматически употребляем форму вежливости, не задумываясь над этим. И уж тем более мы не думаем в этот момент о крошечной республике Сан-Марино...

Этой страной правят два регент-капитана. В официальные часы они одеты по статуту в средневековые одежды, на боку шпага. Считается, что, когда говорит один из них, он выступает от общего имени обоих. И обращаться к нему следует, как к двоим сразу. В крохотной республике потому очень живуча легенда, что именно сан-маринским регент-капитанам мир обязан появлением формы обращения на «вы». И действительно, древние не знали такой формы вежливости. Наиболее архаичные языки и поныне ее не имеют, заменяя в случае необходимости «выканье» различными обращениями, которые должны подчеркнуть уважение к адресату.

Санмаринцы, как и остальные люди, всегда говорили друг другу «ты», но, обращаясь к своим выборным правителям, употребляли «вы», как бы подразумевая, что беседуют с обоими сразу. Постепенно это превратилось просто в вежливый оборот, и так же стали обращаться друг к другу незнакомые люди, младшие к старшим, даже — во многих странах Европы — дети к родителям. Но, говоря «вы, мама», вовсе не имеется в виду, что мам у человека может быть несколько.

Оговоримся сразу: есть и другие версии происхождения вежливой формы — от римских консулов, например,— но всегда в основе то же самое: говорите с одним человеком, а глаголы и местоимения употребляете, словно перед вами много людей.

Пусть будет сколько угодно версий. Главное, что санмаринцы в эту легенду верят и сообщают ее всем приезжим (а приезжих в день бывает раза в три больше, чем граждан республики). В конце концов, разве не приятно сознавать, что столь малый народ смог повлиять на нравы остальной — значительно превосходящей — части человечества...

Зато другая широко известная история, связанная с республикой на склонах горы Монте-Титано, отнюдь не легенда, а сугубо доподлинное происшествие.

В 1797 году Италию, а с нею и Сан-Марино оккупировали французские войска, предводительствуемые командующим армией Французской республики Наполеоном Бонапартом. Наполеон, сохранивший тогда еще некоторые республиканские идеалы, восхитился государственным строем крошечной, но самой древней республики Европы.

А восхитившись, решил вознаградить санмаринцев за приверженность принципам свободы и равенства. Вознаградить, естественно, на свой, Наполеонов, лад: он предложил расширить территорию Сан-Марино за счет окружающих ее монархий. (Италия тогда представляла собой конгломерат королевств и герцогств, и француз-победитель перекраивал ее политическую карту по своему усмотрению.)

Генеральный совет заседал в тот день недолго. Решение было единогласным: Республике Сан-Марино чужих земель не надо, и угрожать соседям военной мощью она не намерена — ни ныне, ни впредь.

Этот совершенно чуждый Бонапарту образ мыслей был ему непонятен. Но он не обиделся. Будущий первый консул пожал плечами, забыл про Сан-Марино и продолжил свои дела, приведшие его к короне императора, а впоследствии к одинокой смерти на острове Святой Елены.

В республике же не только не забыли этот эпизод, но записали его в хронику в назидание потомству:

«Малы, но независимы».

Наверное, и это послужило моральной поддержкой санмаринцам, когда в конце 20-х годов нашего века фашистский дуче Муссолини, взбешенный тем, что на территории Сан-Марино находят убежище антифашисты, приказал окружить ее (понимать буквально!) карабинерами и проверять всех и всё, что пересекает пограничную полосу.

«Малы, но независимы». Этому принципу санмаринцы следуют по сей день.

Л. Минц

Алатырь чудотворец

Пенные гребни волн шипят, накатываясь на песок, и кажется, что вот-вот они вынесут к твоим ногам заветный кусочек янтаря. Это состояние знакомо всем, кто хотя бы раз побывал на балтийском берегу...

Мы же стоим над обрывом круто уходящего вниз карьера — я и молодой технолог фабрики по переработке янтаря Анатолий Тихомиров. Внизу, на глубине метров шестидесяти, несет породу длинный ленточный конвейер, экскаваторы выбирают ковшами желтый песок и глину, бьют в грунт струи гидромониторов.

— Видите узорчатую кайму, тянущуюся вдоль дна котлована? — спрашивает Анатолий.— Это и есть пласт знаменитой «голубой земли». Своим цветом она обязана минералу глаукониту. В ее толще и скрывается янтарь.

Десятки миллионов лет назад здесь по берегам множества уже исчезнувших рек шумел хвойный лес. Менялись геологические эпохи, море отступало, возвращалось, изменялась береговая линия, но янтарь, однажды попав в «голубую землю», превратил ее в свое прибежище, которое и спасло его от вторгнувшегося ледника, от воздуха, воды, ветра. И только с течением времени понемногу море стало вымывать из донной толщи солнечный камень.

Сбор на побережье — самый древний способ добычи янтаря, ведь море иногда бывало весьма щедро к людям. В 1862 году сильный шторм вынес на берег за один день около двух тонн янтаря, в 1914-м — 870 килограммов. Но такое случалось нечасто. И солнечный камень добывали, разрыхляя с лодок острыми пиками «голубую землю», а всплывший янтарь ловили сачками. В XVII—XVIII веках его уже добывали водолазы, а потом — с помощью землечерпалок.

Вглядываюсь в голубоватую кайму карьера, надеясь заметить знакомые желтые вкрапины.

— Даже в промытом грунте,— с усмешкой замечает Тихомиров,— ископаемая смола выглядит невзрачной. Лишь после обработки камень начинает играть...

Природа наделила янтарные камушки струйчатыми и концентрическими узорами. Они образованы мельчайшими пустотками. Порции живицы, вытекая из стволов некогда стоявших здесь сосен, проникали друг в друга, или, наоборот, одна обволакивала другую, газовые пузырьки в смоле распределялись неравномерно и застывали причудливыми узорами.

При всем разнообразии оттенков — а их насчитывается около двухсот — в янтаре преобладают желтые тона, хотя существуют голубой и даже зеленый.

Однако внутренняя красота янтаря открывается только в руках опытного мастера, художника. Прежде чем из кусочка окаменевшей смолы превратиться в живой, наполненный солнечным теплом самоцвет, в легендарный алатырь-камень, янтарь проходит через руки многих специалистов. И вот, когда я оказался на фабрике, Тихомиров предложил сначала пройти в цех сортировки. Именно здесь решается, быть или не быть желтому камушку кулоном, бусинкой, брошью... Ведь вынутый из земли янтарь на воздухе сразу окисляется и покрывается бурой, оранжевой или вишнево-красной корочкой. И в цехе камнерез осторожно снимает с него эту корку, впускает внутрь янтаря свет. Теперь заметны все его дефекты, и мастер избавляет камушек от таких частей. Роль камнереза велика, он должен чувствовать возможности камня, чтобы не снять лишнего, не уничтожить ту малость, которая оживит окаменевший кусок смолы.

Но ожерельем или бусами становится янтарь под руками сверловщиц. В этом цехе в основном работают женщины. Прежде, чем нанизать бусинку на нитку, надо ее просверлить, да не как угодно, а с учетом формы и рисунка. Тут уж нужны острый глаз, интуиция, мастерство, ведь, как утверждает сверловщица Галина Левина, любая бусинка по-своему хороша.

— Не нарушать рисунок, по возможности оттенить его, подать с более выразительной стороны,— объясняет она,— вот в чем наша задача. Лишь внешне операция выглядит простой, а на самом деле секунду на осмысление — и вводишь тонкое сверлышко в камень. За смену через каждую сверловщицу проходит до 12 тысяч бусинок, и ни одна не повторяет другую...

Однако не все добытое — самоцвет. Попадается немало и довольно скромных на вид камней. Их отправляют в автоклав на обесцвечивание. Пестрые и разнохарактерные — они при высокой температуре и под давлением становятся все светло-желтые, бывает, медовых оттенков. Затем эти камешки помещают в муфельную печь, где янтарь закаливается, внутри его появляются коричневые паутинообразные трещинки — добавляют, так сказать, искусственной красоты. Здесь камушки приобретают такую прочность, что их после можно полировать до зеркального блеска.

— Но ведь после сортировки,— спрашиваю я,— наверняка остается янтарь, который непригоден для художественных изделий? Такой идет в отход?

— Почему? — удивляется Тихомиров.— У нас любой янтарь идет в производство. Правда, после соответствующей обработки. Зайдем в прессовочный цех...