Пепельное небо - Джулиана Бэгготт

— Может быть, тебе и не нужна помощь, но она нужна мне.

— Зачем он тебе нужен?

— Он мне выгоден. Может быть, меня вычеркнут из списка УСР. Мой дед болен. Он — все, что у меня есть. Без какой-либо помощи, я уверена… — внезапно ей становится плохо, как будто то, что она выскажет вслух свои страхи — что дед ее умрет, что ее саму заберет УСР и что из-за ее больной руки от нее не будет пользы, — сделает их реальностью. У нее пересыхает во рту, слова не идут с языка. Но затем она выпаливает на одном дыхании: — Мы не справимся.

Брэдвел пинает ящик. Птицы пугаются резкого движения и, так как им некуда деться, безумно трепещут под его рубашкой. Он бросает взгляд на Прессию, и она понимает, что он уступит им. И возможно, уступит ради нее.

Ей не нужно сочувствие, она ненавидит жалость, поэтому она быстро произносит:

— Нам просто нужна карта. Дойти мы и сами сможем.

Брэдвел качает головой.

— С нами ничего не случится, — пытается убедить его Прессия.

— Ты могла бы справиться, но он — нет. Он не приспособлен к нашей среде. Мы просто зря потеряем отличного идеального Чистого, если позволим ему выйти и за первым же поворотом попасться в руки группи, которые снесут ему голову.

— Спасибо за доверие, — произносит Партридж.

— Какая улица? — перебил Брэдвел.

— Ломбард-стрит, — ответил Партридж, — десять дробь пятьдесят четыре, Ломбард-стрит.

— Если улица существует, я отведу тебя к ней. А затем, наверное, тебе нужно будет спешить обратно под Купол, к папочке.

Партридж начинает сердиться. Он наклоняется вперед:

— Мне не нужны никакие…

Прессия прерывает его:

— Давай карту. Если ты доведешь нас до Ломбард-стрит, это будет здорово.

Брэдвел смотрит на Партриджа, давая тому шанс закончить фразу. Но Партридж признает, что Прессия права. Сейчас нужно принимать любую помощь, какую предлагают.

— Да, это было бы здорово, — соглашается Партридж, — мы больше ничего не попросим.

— Ладно, — вздыхает Брэдвел, — это не так просто, знаете ли. Если на улице не было никаких важных зданий, то она потеряна для нас. И если она была близко к центру города, она просто стала частью Бутовых полей. Я ничего не гарантирую.

Брэдвел приседает и открывает ящик. После нескольких минут осторожного перебирания бумаг он извлекает старую, рваную и мятую карту города.

— Ломбард-стрит, — бормочет он и раскладывает карту на полу. Прессия и Партридж опускаются на колени рядом с ним. Брэдвел пробегает пальцем по сетке с одной стороны, затем указывает на секцию 2Е.

— Ты ее видишь? — спрашивает Прессия, и внезапно ее охватывает надежда, что дом все еще стоит. Она надеется, что, несмотря на все что произошло, улица осталась такой же, какой была прежде: большие дома в аккуратный ряд с белыми каменными ступенями и симпатичными воротами, окна с занавесками, ведущие в красивые комнаты, велосипеды, припаркованные перед воротами, гуляющие собаки, люди с колясками. Она не знает, зачем позволяет себе эту надежду. Может быть, все дело в Чистом с его заразительным оптимизмом.

Палец Брэдвела останавливается на пересечении линий.

— Слушай, тебе всегда так везет? — спрашивает он Партриджа.

— Что? Где это?

— Я знаю точно, где находится Ломбард-стрит.

Он встает и выходит из хранилища в более просторную комнату, затем опускается на колени рядом с разрушенной стеной и вынимает несколько кирпичей, открывая отверстие, заполненное оружием, крюками и ножами. Брэдвел вытаскивает несколько из них и приносит обратно в холодильную камеру. Каждый получает по ножу. Прессии приходится по душе приятная тяжесть ножа, если не думать о том, для чего его использовали здесь, в мясной лавке, мясники и для чего — Брэдвел.

— На всякий случай, — поясняет он, и нож опускается в петли на внутренней стороне его куртки. Затем он берет пистолет. — Я нашел кучу оглушающего оружия. Сначала я думал, что это что-то вроде велосипедного насоса. Вместо пуль у них картридж, который обеспечивает мощный удар в голову коровы или свиньи. Хорош для рукопашного боя или когда вас атаковали группи.

— Я могу посмотреть? — спрашивает Партридж.

Брэдвел протягивает ему пистолет, и Партридж аккуратно берет его, словно маленькую хрупкую зверушку.

— Впервые я опробовал его на группи, — рассказывает Брэдвел. — Я вытащил пистолет из-за пояса и нашел затылок в этом плотном клубке тел. Я нажал на курок, и голова обмякла. Группи, должно быть, почувствовали внезапный шок смерти во всех своих общих клетках. Они крутились и извивались, будто пытались избавиться от мертвого тела. Его голова висела и хлопала. Я убежал.

— Я не знаю, смогу ли сделать такое, — говорит Прессия, глядя на нож в руке.

— В случае борьбы не на жизнь, а насмерть, — замечает Партридж, — я думаю, сможешь.

— Может быть, я не знаю, как разделывать коровью тушу, — говорит Брэдвел, — зато я знаю это оружие не хуже любого мясника — оно помогает мне выжить.

Прессия затыкает нож за веревочный пояс. Ей больше нравится резать ножом проволоку и делать маленькие заводные игрушки, чем убивать кого-то.

— Куда мы направляемся?

— В церковь, — отвечает Брэдвел. — Некоторые из них еще целы, а там всегда есть склеп. — Он останавливается, бросает взгляд на одну из стен, как будто смотрит сквозь нее. — Я иногда хожу туда.

— Молиться? — спрашивает Прессия. — Ты веришь в Бога?

— Нет, — отвечает он, — просто там безопасно. Толстые, звуконепроницаемые стены.

Прессия не знает, что она думает о Боге. Все, что она знает, это что почти все люди отказались от религии и веры, хотя оставались и те, кто до сих пор молился по-своему, и те, кто путал Купол с Царствием Небесным.

— Я слышала о людях, которые встречаются, жгут свечи и пишут что-то. Они встречаются там?

— Я думаю, да, — отвечает Брэдвел, складывая карту. — Там есть следы — воск, небольшие жертвы.

— Я никогда не думала, что обрету надежду получить что-то, помолясь об этом, — замечает Прессия.

Брэдвел хватает пальто, висящее на железных рельсах над головой.

— Возможно, это и есть то, о чем они молятся. Надежда.

ЭЛЬ КАПИТАН

ПУШКИ

Тент с палатки снят, остался только алюминиевый каркас, привинченный к старому убежищу. Сквозь обуглившиеся прутья каркаса Эль Капитан смотрит на серое небо. Прессия Белз — какое тяжеловесное имя! Почему Ингершип внезапно озаботился судьбой какого-то выжившего по имени Прессия Белз? Капитану не нравится это имя — оно жужжит во рту, когда он его произносит. Он прекратил поиски. Это, в конце концов, не его работа — рыскать по улицам. Так что он вернулся домой уже час назад, отправив на поиски людей. Но теперь Эль Капитан задумался, придется ли ему отвечать за это решение. Он был не уверен, что эти идиоты действительно смогут найти девчонку.

— Вы нашли ее? Отбой, — кричит он в свою рацию. Никто не отвечает. — Вы слышите меня? Отбой. — Снова тишина.

— Опять сдохла, — бормочет брат Эль Капитана Хельмут.

Хельмут на два года младше Эль Капитана — ему семнадцать. Им было семь и девять, соответственно, когда грянул Взрыв. Хельмут прирос к спине Эль Капитана. Выглядит это так, словно старший брат все время таскает младшего на закорках. Верхняя половина тела осталась за Хельмутом, но его ноги образовали толстый пояс вокруг талии брата. Они ехали на мотоцикле, когда горячий ветер и свет белее белого накрыли их. Эль Капитан сам перебирал и чинил двигатель. Теперь тонкие руки Хельмута обвивают его шею.

Рация вдруг начинает трещать. Эль Капитан слышит радио и шум колес грузовика — как будто он взбирается на холм. Наконец сквозь шум прорывается голос офицера.

— Еще нет, но скоро. Доверьтесь мне. Отбой.

Доверьтесь мне, думает Эль Капитан, запихивая рацию в кобуру.

— Как будто я когда-то доверял хоть кому-то, — говорит он, оглядываясь на брата. — Даже тебе.

— Даже тебе, — шепчет Хельмут в ответ.

Он всегда должен был доверять Хельмуту. Уже очень долго у них нет никого, кроме друг друга. Отца они никогда не знали, а когда Эль Капитану было девять лет, их мать умерла от жестокого гриппа в укрытии вроде того, что сейчас находится перед ним.

— Если вы не найдете, Ингершип всех нас выпотрошит. Не облажайтесь. Отбой.

Уже поздно, луна теряется в сером тумане. Но Эль Капитан пока не торопится заходить внутрь. Ведра, наверное, все еще трудится на кухне. Ему нравится, как она выглядит в струях пара от горячей воды. Он может приказать ей приготовить для него сэндвич — в конце концов, он старший по званию в штабе. Но он знает, как это будет с Ведрой. Пока она будет делать сэндвич, они будут разговаривать. Она будет резать мясо. От всей этой работы ее руки огрубели. Она будет говорить с ним своим мягким голосом, и ее глаза раз скользнут по лицу его брата, которое всегда здесь, всегда безучастно взирает из-за его плеча.