На трудном перевале - Александр Верховский

Всего этого в Алексееве не было. Я вернулся к нетерпеливо ожидавшему меня Бубнову и рассказал ему о недоверии Алексеева к командованию флота.

— Почему же Алексеев не сменит тех людей, которым он, и не без основания, не доверяет? — спросил я.

— Очень просто! Когда он этот вопрос поставил перед императором, тот очень вежливо, но твердо сказал ему: «Занимайтесь, Михаил Васильевич, своей оперативной «кухней», а назначение генералов есть дело большой политики, и это я буду держать в своих руках».

— И что же — нами всегда будут командовать ивановы и эбергарды?

— Нет, не всегда. По-видимому, скоро будет перелом. С назначением генерала Поливанова военным министром снова завязались связи армии и флота с Государственной думой. Влияние Гучкова значительно выросло, и на Галицийский фронт назначен вместо Иванова генерал Брусилов, которого все считают талантливым полководцем. Недавно к Алексееву приезжали даже члены Государственной думы и под величайшим секретом поставили перед ним вопрос: не следует ли для сплочения России и династии убрать Николая II, заменить его кем-либо из более сговорчивых великих князей, добиться таким путем предоставления Думе права выдвигать ответственное правительство и влиять на назначение генералов, которые были бы годны для управления войсками и флотами{19}.

— И что же Алексеев?

— Алексеев сказал, что об этом не может быть и речи. Всякое потрясение во время войны окончательно сломает армию, которая и без того еле держится.

Больше в Ставке делать мне было нечего, и я вернулся в Севастополь, а затем в Батум.

Бубнов оказался прав. Эбергард был смещен, и на его место назначен... Колчак! Это назначение молодого адмирала потрясло всех: он был выдвинут в нарушение всяких прав старшинства, в обход целого ряда лично известных царю адмиралов и несмотря на то, что его близость с думскими кругами была известна императору. [119]

В это время в стране стали слышны голоса председателя земского и городского союза князя Львова, известного лидера русской буржуазной общественности городского головы Москвы и представителя московской торговли Челнокова, председателя Государственной думы и крупного помещика Родзянко. К ним вынужден был прислушиваться сам Николай. Выдвижение Колчака было первой крупной победой этих кругов. Им казалось, что именно Колчак способен осуществить операцию по овладению Босфором и вывести Россию на мировые торговые пути Востока.

Молодой адмирал приехал в Севастополь и в тот же день поднял свой флаг на линейном корабле «Императрица Мария». Он потребовал карту и проложил на ней путь эскадры. «Мария», сопровождаемая несколькими эскадренными миноносцами, вышла в море. Наступила ночь. А на рассвете эскадра увидала немецкий крейсер, за которым бесплодно гонялись два года. «Мария» открыла огонь из своих тяжелых орудий. Преследуемый миноносцами, крейсер бросился под защиту босфорских береговых батарей. Колчак прекратил преследование только тогда, когда немец скрылся в гавани. Но настоящее дело только этим начиналось. Колчак вызвал по радио из Севастополя весь минный флот и завалил минами вход в Босфор. На одной из этих мин и подорвался «Гебен», который до конца войны так и не мог больше выйти в море, ибо доков для его ремонта в Константинополе не было. Черное море в несколько дней оказалось свободным от сил неприятеля{20}. Колчак и те, кто его поставили, могли торжествовать.

Реформируя царский строй и тем поддерживая его, буржуазия начинала давать вооруженным силам военачальников, деятельность которых укрепляла позиции и царской России и русской буржуазии. Русские войска развивали наступление с целью овладения Персией, они тянулись к Босфору, который уже был обещан России по тайному договору с союзниками на случай победы над Германией и Турцией.

Все эти события очень сильно повлияли на меня и на моих друзей. Из скорлупы аполитичности, в которую я ушел в 1906 году, жизнь толкала меня к активной политической борьбе.

Солдатские массы все решительнее отказывались [120] воевать. Большевики звали к свержению царской власти. Аджария восставала. Что надо было делать для того, чтобы не порвать со своим народом?

Бездарное командование, недостаток оружия, снарядов — все это и на фронте и в тылу вело к военной катастрофе. Как быть, чтобы дело разрешилось в лучшую сторону?

Я решал все эти вопросы как верный представитель своего класса: нужны реформы, а не революция; нужны изменения в правительстве и привлечение к власти буржуазии — Гучкова, Коновалова, Терещенко; нужны изменения в военном командовании — выдвижение на руководящие посты Головина, Комарова, Колчака, Брусилова. Новые люди поймут, что нужно России, что нужно для того, чтобы она могла победить, обеспечить себе почетный мир и возможность устроить жизнь народных масс так, как это было в других, «передовых», парламентских государствах.

На деле это было предательством по отношению к миллионам трудящихся, протестовавших и против войны, и против царя, и против буржуазии. Следовательно, это было предательством и по отношению к родине, хотя я каждый день и каждый час рисковал головой в морских походах, думая, что я поступаю так во имя родины.

Ни один из основных вопросов устройства подлинно человеческой жизни не решался в этот момент людьми, стоявшими на авансцене истории. Говоря о России и её счастье, эти люди думали лишь о выгодах своего класса, о пользе дворянского землевладения, о пользе промышленной буржуазии, стремились сохранить монархию.

И только лучший представитель русской культуры Владимир Ильич Ленин в это время писал: «...За данной войной, если не будет ряда успешных революций, последуют вскоре другие войны — сказка о «последней войне» есть пустая, вредная сказка, мещанская «мифология». [121]

В Румынии

Осенью 1916 года против Австро-Венгрии под жестоким нажимом союзников выступила Румыния. Представителем русского командования при румынской главной квартире был назначен генерал Беляев. На мою долю выпало состоять при нем в качестве советника по вопросам оперативного руководства войной.

30 сентября я приехал в Бухарест. В ту же ночь меня разбудил невероятный шум и грохот в коридоре гостиницы. Открыв в темноте глаза, я долгое время не мог понять, что происходило за стеной. Если бы я находился на фронте, все было бы понятно: это должно было бы означать внезапное нападение противника. Но я находился в Бухаресте, в самом центре Румынии, только что успешно начавшей войну. Ее войска под звуки торжественных маршей перешли границы Венгрии и Болгарии.

Между тем в коридоре гостиницы слышался топот, визг женщин, крики мужчин. Люди куда-то стремительно бежали. На улице гремел набат, и с ревом сирен мчались пожарные автомобили. Время от времени раздавались глухие взрывы, напоминавшие разрывы снарядов. Я быстро оделся и вышел в коридор. Сверху вниз по лестнице стремительно бежала толпа полуодетых людей. Видно было, что большинство вскочило прямо с постели в одних рубашках и пижамах. Все стремились в подвал гостиницы. На мой вопрос, что случилось, мне на ходу ответили, что город подвергся нападению германского цеппелина. [122]

Я вышел на улицу. Действительно, в ясном, усеянном звездами небе на высоте примерно 1000 метров шел ярко освещенный луной немецкий воздушный корабль. Он был серебристого цвета и казался длинной сигарой, маневрировавшей в воздухе. Цеппелин быстро двигался, спокойно и уверенно поворачивался. Время от времени от его гондолы отделялись маленькие точки и начинали свое быстрое падение на землю. Вскоре следовал оглушительный взрыв в той или другой части беззащитного города. У румын не было ни истребительной авиации, которая могла бы смелой атакой уничтожить воздушного пирата, ни зенитной артиллерии, которая своим огнем защитила бы мирных жителей от бомбежки с воздуха.

Так веселая столица отвечала за вину своего правительства, вступившего в войну, совершенно к ней не подготовившись. Так началось мое знакомство с моим новым местом службы.

На следующий день русский военный атташе, до прибытия генерала Беляева заменявший его, познакомил меня с румынской главной квартирой, в которой мне предстояло работать. Она была расположена в 40 километрах от столицы, в небольшой деревеньке, рядом с охотничьим домиком румынского короля, куда он переехал, чтобы быть в безопасности от бомб цеппелинов.

Общая обстановка на театре войны весьма благоприятствовала союзникам. Германский флот, потерпевший крупную неудачу в бою с английским флотом еще весной, не смог прорвать блокаду и вернулся с тяжелыми потерями в свои базы. Господство на морских и океанских торговых путях осталось на стороне Антанты. Голодная блокада Германии и её союзников продолжалась беспрепятственно. Все сражения этого года на сухопутных фронтах также были проиграны австро-германским союзом. Верден, Сомма и, наконец, потрясающий разгром в Галиции определили ход кампании 1916 года. Казалось, Австрия и Германия стоят на грани полного разгрома. В этот момент румынское правительство и решило выступить на стороне Антанты с тем, чтобы принять участие в дележе добычи.