Автобиография - Маргарет Тэтчер

Однажды, вскоре после того, как я была отобрана кандидатом в члены парламента от Финчли, я неосмотрительно сказала близнецам, что, когда я пройду в парламент, они смогут попить чай на террасе Палаты общин. С тех пор регулярно звучал жалобный вопрос: «Ты уже прошла, мамочка? Это все так долго». Мне было знакомо это чувство. Мне тоже казалось, что это было так долго. Но теперь я знала, что через несколько недель я займу свое место на обитой зеленой кожей скамье в Палате общин. Это был первый шаг.

Глава 4

Внешний круг

Член парламента и парламентский секретарь, 1959–1964

К этому моменту моя семья и я с комфортом размещались в отдельном довольно большом доме в Фарнборо, Кент. Мы решили купить «Дормерс» – дом с мансардой, рекламу которого увидели в «Кантри лайф», после того как освобождение аренды от государственного контроля угрожало значительно увеличить наши издержки на съем квартиры в Свон Корт. В любом случае мы считали, что детям нужен сад для игр.

Сад размером в полтора акра был сильно запущен, но я с радостью взялась за работу, чтобы привести его в порядок. Когда мои родители наконец переехали в дом с садом – очень длинным, но узким, – я уже не жила дома. Так что этот сад в «Дормерс» стал моей первой реальной возможностью надеть толстые садовые перчатки; я обрезала кусты ежевики, привозила тачки лиственного перегноя из ближайшего леса, чтобы улучшить землю, и разбивала клумбы. К счастью, Берти Блатч, председатель моего избирательного округа, оказался еще и садоводом: но при всех его советах мои розы никогда не были похожи на его.

Для близнецов «Дормерс» стал седьмым небом. У них появились свой собственный сад, возможность играть с детьми соседей и радость от прогулок в лесу – не в одиночестве, конечно. Дом был частью имения, так что вокруг не было транспортного движения и место было безопасным для детей. С самого начала я исключила ужасную возможность упасть в пруд, засыпав его землей и превратив в розовую клумбу.

Марку и Кэрол было шесть лет, когда я стала членом парламента, – достаточно большие дети, чтобы попасть в неприятности, если их не контролировать. Дэнис не бывал дома так часто, как хотел бы, поскольку его работа постоянно вынуждала его уезжать за границу. Так как мои парламентские обязанности означали, что я не всегда могу вернуться домой к моменту, когда близнецам пора ложиться спать, я настаивала на присутствии всей семьи за завтраком. У нас также было преимущество длинных парламентских каникул и действительно длинных парламентских выходных. Но я чрезвычайно благодарна Барбаре, работавшей няней моих детей до тех пор, пока она не вышла замуж за местного садовода, который давал мне советы по уходу за садом, и Эбби, сменившей Барбару, которая, в свою очередь, стала близким другом нашей семьи. Они следили за нашими детьми, и каждый вечер я звонила из парламента домой чуть раньше шести часов, чтобы узнать, все ли хорошо, и дать детям возможность рассказать, что не все.

Хотя у меня было много обязанностей по избирательному округу, выходные давали возможность заняться домом и обычно посвятить себя большой выпечке, точно так, как мы это делали дома в Грэнтеме. В летние месяцы Дэнис, я и дети работали – или, в их случае, играли в работу – в саду. Но по субботам в сезон рэгби Дэнис обычно судействовал или смотрел матч – соглашение, которое с первых дней нашего брака было торжественно выгравировано на каменных плитах. Иногда, когда он судействовал на важном матче, я с ним тоже ходила, хотя часто от сосредоточенности на игре меня отвлекали менее чем лестные замечания, которыми английские зрители склонны обмениваться по поводу решений спортивного судьи. По воскресеньям мы брали близнецов на семейную службу в приходскую церковь Фарнборо. Дэнис был англиканцем, и мы оба считали, что детей будет сбивать с толку, если мы будем ходить в разные церкви. Тот факт, что нашей местной церковью была «низкая церковь»[16], делал для меня как методиста этот переход в другую церковь легче. В любом случае Джон Уэсли считал себя членом англиканской церкви вплоть до дня своей смерти. Я не чувствовала, что перешагнула какой-то важный теологический рубеж.

Уикенды, таким образом, были для меня бесценным отдохновением. Как и семейные отпуска. Я помню, что мне нравилось – и не нравилось – в наших отпусках в Скегнессе. Моим выводом было, что для маленьких детей нет ничего лучше, чем ведерки, лопатки и море активности. Так что обычно мы на месяц снимали дом на побережье в Сассексе прямо возле пляжа, и всегда рядом оказывались другие семьи с маленькими детьми. Позднее мы регулярно ездили в семейный отель в Сивью на острове Уайт или снимали квартиру в городе. Переправа через канал Солент казалась детям огромным приключением, которые, как и все близнецы, в шутку (обычно) соревновались между собой. На пути к побережью в машине мы всегда проезжали место под названием «Четыре Марка». Я никогда не могла ответить Марку на вопрос, кто эти четверо были. Не могла я придумать и убедительного ответа для Кэрол, которая полагала, что это несправедливо и что должно быть и место под названием «Четыре Кэрол». Чтобы не остаться побежденным, Марк указывал, что отсутствие у рождественских кэролов мужского эквивалента не менее несправедливо.

Трудно сказать, когда ты больше беспокоишься о своих детях – когда они рядом или когда далеко. Я хотела, чтобы дети были дома, пока они были маленькими, но, к несчастью, близлежащая школа, в которую ходил Марк, закрылась в 1961 году, и Дэнис убедил меня, что лучше будет, если он пойдет в Белмонтскую подготовительную школу-пансион. По меньшей мере Белмонт был как раз на границе с Финчли, так что я могла водить его обедать. Также я знала, что он был не слишком далеко в случае экстренных ситуаций. Но, чтобы не отставать, Кэрол решила, что тоже хочет пойти в школу-пансион. Дом казался пустым без детей.

К тому моменту в моей жизни образовалась еще одна пустота, которую невозможно было восполнить, это была потеря мамы, умершей в 1960 году. Она была краеугольным камнем семейной стабильности. Она управляла домашним хозяйством, помогала при необходимости справляться с магазином, развлекала и поддерживала моего отца в его общественной деятельности и, как жена мэра, вела огромную благотворительную работу в церкви; она обладала серией практических талантов по домоводству, например, по шитью и никогда ни на что не жаловалась. Как многие люди, живущие для других, именно она сделала возможными достижения ее мужа и дочерей. Ее жизнь не была легкой. Хотя в поздние годы я много говорила о политическом влиянии, оказанном на меня отцом, именно от мамы я унаследовала способность самоорганизации и совмещения столь многих обязанностей активной жизни. Ее смерть стала огромным шоком, хотя она и не была совершенной неожиданностью. Даже маленькие дети остро ощущают скорбь по родному человеку. После похорон моей матери отец на некоторое время остановился в «Дормерс». В тот вечер, когда я отогнула уголок покрывала на его постели, на подушке лежала записка от Марка: «Дорогой дедушка, мне жаль, что бабушка умерла». У меня чуть не разорвалось сердце.

Я была очень рада, однако, что и отец, и мама видели, как их дочь входит в Вестминстерский дворец в качестве члена парламента – буквально «видели», потому что в прессе были опубликованы мои довольно лестные фотографии в новой шляпке на пути к зданию парламента. Мой первый реальный контакт с Консервативной партией в парламенте состоялся за день до его открытия, когда я приняла участие в заседании «Комитета 1922 года» – партийный комитет, к которому принадлежат все консерваторы – рядовые члены парламента, чтобы обсудить вопрос о должности спикера парламента. Я знала только относительно малое число из нескольких сотен лиц, набившихся в шумный накуренный зал заседания комитета, но я немедленно почувствовала себя дома.

Все в те дни были чрезвычайно добры. «Главный кнут» – организатор парламентской фракции – объяснял новым членам правила парламента и кнут-систему. Старожилы дали мне дельные советы о том, как работать с корреспонденцией. Еще они сказали мне, что мне не следует просто концентрироваться на масштабных вопросах типа внешней политики или финансов, но надо найти одну или две менее популярные темы, благодаря которым меня могут заметить. Еще одним хорошим практическим советом было найти себе «пару», которую я вскоре нашла в лице Чарли Пэннела, лейбориста, прошедшего в парламент от Лидс Вест[17]. Я познакомилась с ним несколько лет назад, когда он жил в Эрите, в моем старом избирательном округе Дартфорде. Он был как раз тем типом добродушного, порядочного лейбориста, который мне нравился.

Вестминстерский дворец кажется непосвященному запутанным лабиринтом коридоров. У меня ушло достаточно времени, прежде чем я с легкостью начала в нем ориентироваться. В нем было несколько скромно обставленных комнат отдельно для двадцати пяти женщин – членов парламента, где я обычно работала за столом. Ни мой вкус, ни правила поведения не позволяли мне входить в курительную комнату. Мой исключительно квалифицированный секретарь Падди Виктор Смит сидел за столом в большом кабинете с другими секретарями, где мы работали с корреспонденцией избирательного округа. Но сердцем Палаты общин, даже больше, чем сейчас, была сама палата. Я давно знала, что ничто не может заменить времени, проведенного в ней. Заседания комитетов по финансам и внешней политике могли быть более информативными. Еженедельные заседания «Комитета 1922 года» могли быть более оживленными. Но лишь проникнувшись атмосферой Палаты общин настолько, что ее процедуры становятся второй натурой, а стиль ее дебатов – естественным, человек превращается в этот самый уважаемый вид английского политика – члена Палаты общин.