Апостол Павел - Мария-Франсуаза Басле

Явились ли неприятности в Фессалонике следствием плохой репутации его последователей, как намекает автор «Деяний», или следствием междоусобиц различных мятежных групп синагоги? Летописец рассказывает об ополчении против апостола и приводит обвинение интриганов Фессалоники, написанное теми же словами, что и обвинение, предъявленное позже Синедрионом на суд прокуратора Иудеи: Павел обвинялся в «подрывной деятельности» в соответствии с указом Клавдия[551], в котором четко установлены рамки дозволенного. Сам Павел тоже упоминает о противодействии иудеев, но не вполне определенно, в основном он акцентирует внимание на непонимании и враждебности населения в целом: «Вы претерпели от своих единоплеменников так же, как и иудейские Церкви от иудеев»[552].

Первые общества Македонии не могли быть чем-то иным, как только маленькими группками, существующими вне городской среды, но такими, которые поддерживали между собой постоянную связь, что, собственно, и позволило им уцелеть.

Нужно сказать, что Павел в своем маргинальном проповедовании потерпел неудачу. Поэтому миссионерская стратегия, которую он разрабатывал в Афинах и Коринфе, имела своей задачей нести христианское послание в самое сердце города.

Глава 8

Разработка миссионерской стратегии

Несмотря на расколы и оппозицию, именно молодые Церкви Македонии снабдили Павла средствами, позволившими развернуть апостольскую деятельность в Греции в условиях полной независимости. Они на самом деле дали ему и деньги и соратников.

Можно предположить, что Павел настойчиво добивался средств в Антиохии, но безуспешно: без сомнения, здесь поняли, что миссия перешагнула за негласно установленные рамки. Церковь же в Филиппах с момента ее образования, напротив, содействовала продвижению евангелизации на Балканы: она отправляла деньги в Фессалонику «один раз», «другой раз» и была единственной Церковью, которая помогла апостолу уплатить долги, когда он покидал Македонию, чтобы направиться в Ахайю[553], так как Павел уже спланировал и организовал свою миссию в масштабах этой провинции. Позже Церкви Македонии выделили средства на проведение евангелизации в Коринфе[554].

Обращенные сразу же становились служителями. Павел находился еще в Фессалонике, а новые христиане уже несли весть о его прибытии в Иллирик, распространяя ее вокруг Лихниды (Lychnidos) до Добера[555] (Dobéros) — небольшого военного поселка, неподалеку от Фракии, и в ближайших районах Ахайи, то есть в центральных районах Греции (вокруг Делфы (Delphes) и Афин) и в Пелопоннесе (Péloponnèse)[556]. Служение этих миссионеров-добровольцев заключалось в том, что они рассказывали о событиях, как о лично пережитом, акцентируя внимание, разумеется, на «знамениях», которыми их осенял Павел. В эту эпоху брожения умов простой рассказ о чудесах или об изгнании злых духов мог вызвать стремление к обращению. Это утверждение является верным как для христианской, так и для языческой среды, кстати, и для последователей Пифагора — философов. Жамблик разве не говорил: «Они свидетельствуют о чудесах, чтобы питать веру. Очевидно, все должны понимать, что то, о чем они свидетельствуют, — не дело человека, но дело какого-то высшего существа, их творца»[557]. Так как только чудеса побуждали к обращению, то и общества обращенных в Македонии имели явно выраженный харизматический характер, они были неустойчивыми и непостоянными[558].

Создавая их по образцу семейного общества, основанного его родственниками, Павел систематизировал миссионерскую деятельность городских обществ и странствующих посланников: у каждой Церкви был свой радиус действия. Так, в маленьком городке Добер, расположенном в горах Верхней Македонии, к востоку от дороги, которая вела в долину Аксию, от Фессалоники до Стоби, вскоре появились собственные обращенные… которые, в свою очередь, тоже стали проповедниками[559].

В самом деле, некоторые македоняне начали весьма активное миссионерское сотрудничество с апостолом. Епафродит Филиппийский был связным и хранил деньги. Сосипатр Вериянин и Иасон из Фессалоники были участниками Коринфской миссии. Кроме того, Сосипатр с Аристархом и Секундом из Фессалоники и Гаий Дервянин сопровождали Павла в Азию, Сирию и до Иерусалима. Наконец, Аристарх, разделявший его тяготы, последовал за ним в Рим[560].

Будучи оторванным от своей среды, Павел, однако, умел находить помощь, средства и поддержку в людях, все время обновляя группу, которая содействовала ему в работе, пополняясь на месте. Начиная с македонийского периода, обращенные сами формируют миссию, ставя перед собой все новые и новые цели.

Житель Тарса, имеющий притязания на звание интеллектуала, совершая путешествие по Греции, не мог не посетить Афины. Детство тарсян было наполнено хвалебными речами в адрес Афин и преклонениеи перед их величием, и Таре, возведенный в ранг университетского города пытался во всем соперничать с древней столицей учености[561]. Приобщившись к греческой культуре еще раньше, Павел, наконец, захотел испытать то, о чем он так долго мечтал, — окунуться в интеллектуальную атмосферу, живительное влияние которой было сильно. Автор «Деяний» даже приписывает Павлу замысел настоящего учебного путешествия, какие предпринимали римляне и знатные люди Востока[562].

Он изучает город и те формы язычества, которые здесь сложились. Он посещает руководителей философских школ стоиков и эпикурейцев, устроенных на площади. Он участвует во всяких импровизированных встречах, которые составляют обаяние Афин: как и во времена Демосфена, здесь все так же падки на последние новости; повсюду на дорогах студенты читают свои книги, репетируют речи или затевают споры со встречными философами. Великолепие памятников и блестящие празднества служат темой для дискуссий и обсуждений религиозных обрядов[563]. Павел был не единственным, кто черпал вдохновение из окружающей действительности. Некоторые посещали святыни, желая их ниспровергнуть. Как говорят «Деяния», сам Павел по прибытии в порт Фалер приметил «на жертвеннике» такое посвящение: «Неведомым богам». Слегка изменив надпись, он сделал из «неведомых богов» «неведомого Бога»(!), используя уже такое посвящение для доказательства христианского монотеизма (единобожия)[564]. Осматривая Афины главным образом, как город-музей Павел страшно негодовал на произведения искусства этого города — типичная реакция иудея-консерватора, для которого изображение человеческого тела было кощунством… Он считал, что необходимо упразднить как статуи богов, так и храмы, которые служат им убежищем, и это стало новой темой его проповедей: в этом Павел остался верен основной концепции иудаизма, что, однако, не помешало ему сойтись во мнении с некоторыми стоиками[565].

Итак, Павел проповедовал в Афинах наряду с ораторами и философами того времени, несомненно, используя их манеру излагать мысли, их тематику и даже делая на них ссылки. По крайней мере, такое впечатление хочет создать автор «Деяний», приписывая ему маленькую, отточенную как бриллиант речь[566], в которой он не проявил ни малейшей снисходительности к религиозным служениям Афин[567]. По правде говоря, даже в измененной форме эта речь не несет в себе никаких философских заключений: скорее всего Павел имел намерение обратить Афины в христианскую веру или хотя бы вызвать волнение умов; он проповедует Бога «сущего», который есть повсюду в мире; проповедует Его людям, которые уже на протяжении веков сожалеют о том, что оставлены богами Олимпа[568].

Согласно «Деяниям» провал Павла в Афинах был провалом профессиональным. Он оказался бессилен убедить трудную аудиторию и встретил лишь насмешки и вежливое безразличие. Павел не сумел передать свое послание и донести его уникальную сущность: например, Иисус и Воскресение были восприняты как абстрактные, хотя и обожествленные элементы, присущие некоторым религиям спасения. Афиняне увидели в Павле «спорщика», выступающего против существующего порядка, «странного иностранца», который внушает непонятные идеи[569].

«Спорщик»! «Знаток истории»! Не считать ли его распространителем наивных и безосновательных слухов и фантастических рассказов, которым внимали матросы порта?[570] Неумелый оратор, он был исключен из интеллектуальных кругов и отвергнут людьми порта — бумагомарателями, «негодными на агоре»…[571] Павел получил урок: греческая культурная среда способствовала развитию в нем комплекса — в Коринфе и Ефесе он уже не пытался спорить с «совопросниками века сего» на их собственной земле[572].

Несомненно, что нелюбовь к иностранцам и обвинения в подрыве устоев взаимосвязаны. В Афинах ни одна правовая система не ограничивала принятые свободы. В том числе и свободу богослужений: каждый мог поклоняться иноземным богам; не ограничивалась и свобода создавать школы, поэтому Павла нельзя было обвинить, как «нового учителя»; кроме того, каждый мог иметь свое мнение: можно было принимать веру иноземцев или даже оставаться неверующим. Беспокойство у людей возникало тогда, когда их слова или образ действий могли вызвать беспорядки в городе, либо считались непристойными в обществе молодых людей и женщин (например, в случае их совместных собраний), либо в случае презрительного отношения к покровительствующим обществу богам, либо по причине уклонения от коллективных (гражданских) ритуалов, либо из-за участия в заговорах и бунтарских происков. Религиозное правонарушение определялось всегда позицией народа[573].