Апостол Павел - Мария-Франсуаза Басле

Конечно же, Павел располагал нужными адресами в Греции. Он имел здесь не только деловые, но и родственные связи, так как некоторые его родственники жили в греческих областях, хотя присутствие там иудеев было немногочисленным, за исключением городов Стоби и Фессалоника. Из его родни здесь проживали Иасон из Фессалоники, Сосипатр из Верии, что стоит на дороге, которая пересекает Балканский перешеек и ведет в Рим; Луций из Кенхреи, Коринфского порта[511]. Отбытие в Троаду, таким образом, не имело столь серьезного значения, как отбытие из Антиохии.

Однако в истории Силы македонийский период имел важность, какую некогда имело для Савла путешествие на Кипр. Он также взял новое имя, приняв латинское прозвище Силуан, довольно созвучное с именем Сила, обозначив так свою принадлежность к римской культуре. В языческой среде имя Силуан ассоциируется с божеством, очень популярным в римских колониях, божеством, которое является покровителем лесов и полей, дровосеков и солдат; но желание Силы «вжиться» в мир, который они должны были евангелизировать, решительно побеждает эту двусмысленность в глазах язычников. Павел же стал называть своего помощника не иначе, как Силуан, хотя тот, в противоположность Павлу, продолжал называть себя арамейским именем в кругу миссионеров. Только позднее в группе Петра он станет известен под своим римским именем.

Павел, как миссионер, хотел полностью слиться с той средой, куда он шел проповедовать Христа. Он преуспел в этом более или менее в Филиппах.

Сойдя на берег на фракийской стороне, в Неаполе, Павел, Сила и Тимофей не медля отправились на Виа Эгнатию — замечательную римскую дорогу, которая соединяет Эгею и Адриатику, Азию и Италию.

Они намеревались пройти по ней более двухсот километров, разделив свой путь на три важных этапа: Филиппы — колония римских ветеранов; Фессалоника — столица провинции, резиденция проконсула; Верия, расположенная в двух днях пути по Виа Эгнатии, где находилось провинциальное представительство, сплотившее элиту области под этим же названием[512].

Это была хорошо обдуманная программа, а не просто рывок вперед по дороге, как могли бы изобразить это «Деяния». Павел и его соратники не проповедовали ни в одном из греческих городов, через которые они проходили: ни на острове Самофракия[513], в чей порт они заходили на ночь (нельзя понять их намеренное молчание перед лицом толпы, собирающейся здесь в поисках мистерий и посвящений); ни в Амфиполе — главном городе первой области Македонии; ни в Аполлонии, где обязательно останавливались все идущие по Виа Эгнатии и которую они прошли, не задержавшись здесь[514]. Его цель осталась неизменной со времен первой миссии в Малой Азии. В намерения апостола не входило евангелизировать греческие города, исходя из их известности, но он избирал для своей миссии места, где проходили основные дороги Империи, с явно римским населением: государственными служащими, торговцами и бывалыми солдатами. Действительно, македоняне охотно нанимались в легионы, особенно в те отряды, которые располагались в Риме.

Давайте задумаемся о причинах его выбора: может быть, это простое следствие движения по цепочке выгодных связей, завязанных его романизированной семьей? Или результат преобладающего в области права и геополитики Империи воспитания, который нельзя заметить с первого взгляда? Желание воспользоваться привилегиями; дарованными римским государством иудейским обществам; привилегиями, которым римские должностные лица уделяли должное внимание, тогда как в греческих городах о них частенько забывали? Осознание гарантий, которые в этой среде имел по статусу римский гражданин? Все эти предположения скорее дополняют друг друга, чем взаимоисключают.

Тем не менее желание найти поддержку в иудейских обществах, существовавших здесь ранее, для нас менее очевидно, чем для автора «Деяний». Конечно, в Македонии жили иудеи при правлении Клавдия[515], но не было основано ни одной синагоги, поскольку для этого нужно было не менее десяти семей, и у нас нет других доказательств спонтанного возникновения сообществ, кроме тех, которые представляют «Деяния». Но с другой стороны, Павел не поднимался к северу, до Stobi, где были центральная синагога и христианское общество, о которых имеются упоминания, относящиеся ко второму столетию.

Первым этапом для апостолов были Филиппы, расположенные в трех-четырех часах ходьбы от порта. На этот раз мы можем увидеть Павла глазами одного из его спутников, бывшего очевидцем событий: археология удостоверяет подлинность повествования, которое отличается прекрасным знанием Филипп и дает точное описание местности, общественного уклада и его статуса «города первого района Македонии и римской колонии».

Как и Антиохия Писидийская, Филиппы были административным центром сельскохозяйственной области, которую римляне отдали в пользование преимущественно кадровым офицерам в отставке. Это скорее латиноязычный чем грекоязычный город, и Павел, должно быть, вспомнил, что ему приходилось говорить здесь на латинском, когда он называет жителей не Philippieioi, а на огречевшемся латинском Philippesioi[517]. Довольно многочисленное местное население было обращено к культам смерти и воскресения; здесь росло число торговых лавок, принадлежащих иностранцам, которые имели связи с Востоком и греческой культурой. Павел в своих отношениях с Церковью Филипп всегда использовал греческий язык, имея корни в этой среде, где Лидия, как считают «Деяния» представляла собой в некотором роде символ[518]. Эти торговцы, стоящие во главе крупных предприятий и имеющие крепкие связи со знатными лицами колонии, пользовались двумя языками. Строго говоря, их нельзя было рассматривать, как «маргиналов» (то есть асоциальных личностей), употребляя этот термин в смысле общественного положения, но они оставались почти иностранцами в городе, будучи тем не менее хорошо защищены местными правами. Миссия в Филиппах была маргинальным проповедованием.

Оно проходило за городом. В день субботнего отдыха апостолы проходили через городские ворота, чтобы добраться до молитвенного места иудеев, которое находилось под открытым небом, возможно, в частном саду, расположенном возле проточной воды, чтобы можно было совершать ритуальные омовения. Несомненно, это место нужно искать в местности под названием «Источники» (Krénides) менее, чем в километре от города: набожный иудей в самом деле не позволял себе проходить расстояние более девятисот метров в субботний день[519].

Павел открыл собрание для женщин. Тут он выступал и комментировал стихи Библии[520]. Женщины начинали слушать просто из любопытства, но затем, когда он предлагал им обратиться в христианство, некоторые соглашались. Эти женщины стали ядром Филиппийской Церкви: когда Павел впоследствии писал им, он не упоминал Лидию, но зато упоминал Еводию и Синтихию[521]. Религия женщин в древности была вне социума… Но Павел присоединил также к этому собранию мужчин, активно участвующих в жизни колонии: Климента — римлянина, который позднее вошел в состав миссионерской группы и в котором некое предание видело будущего римского епископа[522]; Епафродита, уполномоченного поддерживать связь между апостолами и Церковью.

Был также «дорогой suzugos» — термин, употребляемый так часто! Что можно сказать о слове «suzugos», название или значение которого напоминает слово «пара»? Хотя этот термин в классическом греческом языке мог быть применен к брату или компаньону, в нем часто усматривали намек на супружество: Павел называл так мужа Еводии или мужа Синтихии, но еще и Лидию, упомянутую в «Деяниях», и даже — по романическому, но безосновательному утверждению Климента Александрийского — его собственную супругу[523]. Как же в этом случае Павел мог писать «дорогой» в мужском роде? Если вспомнить, что фарисеи, толкователи Закона также употребляли слова «пара» (zugoth)[524], то можно предположить здесь игру слов такого свойства: su-zugos и zugoth в смысле «мой дорогой ровня», которую мог позволить себе эрудит, прекрасно владеющий языками.

Отправляясь на место молитвы, Павел и его сподвижники часто бывали взволнованы одним чревовещателем, который демонстрировал свой талант прямо на улице и называл их «рабами Всевышнего», утверждая также, что они иудеи и одержимые. Павел, доведенный до крайности, в конце концов изгнал из него духа: чревовещательство часто считалось одержимостью. Заподозренные в колдовстве, Павел и Сила предстали перед властями колонии, дуумвирами. Приговорив к изгнанию[525], их лишили одежды, избили ликтором и отдали под стражу до следующего дня.

Речь идет о процедуре наказания за явное преступление, подтвержденное согласно «Деяниям» тройным обвинением: обвинением в том, что они поступали «как иудеи», как «чуждые иностранцы» (в этом нарекании отображалось все, что создавало неблагоприятный образ иудея)[526]; обвинением в том, что они оказались возмутителями спокойствия и только за одно это заслуживали изгнания[527]; обвинением в том, что они проповедовали не принятые религиозные обряды. В этом, собственно говоря, и заключалось кощунственное преступление, вмененное на основании постановления терпимости, которое Рим утвердил более века назад[528]: «обычаи» иудеев (то есть почитание субботнего дня и сбор податей для Иерусалима) были позволены только потому, что несли в себе «прародительское начало» и имели своей целью «продолжение традиций». Филиппийцы ограничили это постановление своим толкованием, настаивая на том, чтобы выполнение этих обычаев было запрещено законом для всякого, кто не рожден в иудействе, что сводилось фактически к обвинению в прозелитизме. Они разделяли принятую в официальных кругах точку зрения во время правления Клавдия, действия которого были направлены против несправедливости Калигулы: Клавдий закрепил привилегии иудеев, запретив в греческих-городах «мешать им наслаждаться своими обычаями» и позволив им жить «в полной свободе», хотя и предписывая «пользоваться его благодушием с умеренностью» и, главное, не порождать смуту[529]. И государственная власть имеет границы терпимости!