Аламут - Владимир Бартол
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока Халима спала с Зайнаб и Сарой, она продолжала бояться ночи. Теперь же она не могла дождаться ее наступления. Вечером второго дня Мириам сказала ей: "Не спрашивай меня ни о чем и никому ничего не рассказывай. Я здесь, чтобы присматривать за всеми вами".
Эти загадочные слова вызвали у Халимы множество мыслей. Но в данный момент она просто молча наблюдала за происходящим. Мириам всегда ложилась спать последней. Перед этим Халима красиво расстилала для нее постель, затем раздевалась и забиралась в нее, притворяясь, что уже заснула. Но сквозь едва прикрытые веки она наблюдала, как Мириам заходит в комнату, рассеянно раздевается и гасит свечи. Затем она слушала, как та приблизилась и нежно поцеловала ее. Наконец, в состоянии высшего блаженства, она заснула.
Однажды посреди ночи она проснулась от ощущения, что что-то не так. Она испугалась и собралась позвать Мириам. Но когда она посмотрела в сторону своей кровати, то увидела, что в ней никого нет. Ее охватила таинственная паника.
"Куда она делась?" - задалась она вопросом. Может быть, она наблюдает за остальными, подумала она. Нет, она с Саидуной, - с полной уверенностью ответило что-то внутри нее.
С Саидуной? В ее душе открылись бездны тайны. Она остро ощутила собственную слабость. Сжавшись в комок, она затаила дыхание. И прислушалась.
Но Мириам отказывалась появляться. Сон полностью покинул ее. Она думала, дрожала от страха и наслаждалась дрожью любопытства, так как чувствовала, что наконец-то разгадала тайну. Звезды начали меркнуть, защебетали первые птицы. Затем занавеска, закрывавшая дверной проем, мягко отдернулась. Словно призрак, бесшумно вошла Мириам, одетая в плащ, отороченный соболями. Она настороженно посмотрела в сторону Халимы, затем устало расстегнула плащ и спустила его с плеч. Стоя перед кроватью в ночной рубашке, она расстегнула сандалии и опустилась на подушки.
Халима никак не могла заснуть до того момента, когда прозвучал гонг, сигнализирующий о том, что пора вставать. Затем она на мгновение погрузилась в короткий, глубокий сон. Когда она проснулась, Мириам, как обычно, стояла рядом с ее кроватью и улыбалась ей.
"Ты много ворочалась во сне прошлой ночью, - ласково сказала она ей. "Наверное, тебе снились плохие сны".
И в тот момент Халима действительно не могла сказать, было ли все это сном или нет. Она встала, бледная и измученная, и весь этот день не желала смотреть никому в глаза.
С того вечера Мириам стала относиться к Халиме с большим доверием. В свободное время она учила ее письму и заставляла практиковаться в чтении. Они обе наслаждались этим процессом. Халима прилагала все усилия, чтобы не опозориться перед учительницей, и в результате быстро продвигалась вперед. Мириам была щедра на похвалу. В качестве стимула она рассказывала ей истории из своего детства, о жизни в доме отца в Алеппо, о сражениях между христианами и евреями, о широких морях и кораблях, приплывающих из дальних стран. Благодаря всему этому они очень сблизились, став похожими на старшую и младшую сестер.
Однажды вечером, когда Мириам вошла в спальню и разделась, она сказала Халиме: "Хватит притворяться, что ты спишь. Иди сюда".
"Что? Вон там? Я?" испуганно спросила Халима.
"А может, ты не хочешь? Пойдем. Мне нужно тебе кое-что сказать".
Дрожа всем телом, Халима прильнула к ней. Она лежала на самом краю кровати, боясь выдать свое волнение и испытывая непонятное нежелание прикасаться к ней. Но Мириам все равно притянула ее к себе, и только в этот момент Халима почувствовала себя свободной и прижалась к ней.
"Я расскажу вам о горестях моей жизни", - начала Мириам. "Вы уже знаете, что мой отец был купцом в Алеппо. Он был очень богат, и его корабли уходили далеко на запад, нагруженные драгоценными товарами. В детстве у меня было все, что душа пожелает. Меня одевали в изысканные шелка, украшали золотом и драгоценными камнями, а в моем распоряжении были три рабыни. Я привык отдавать приказы, и казалось естественным, что все должны подчиняться мне".
"Как вы, должно быть, были счастливы!" Халима вздохнула.
"Поверите ли вы, что я не была особенно?" ответила Мириам. "По крайней мере, сейчас мне так кажется. Любое мое желание было исполнено немедленно. Но какие желания? Только те, которые можно было удовлетворить с помощью денег. Тихие, тайные, о которых так любит мечтать сердце девушки, должны были оставаться похороненными глубоко внутри меня. Видите ли, я рано узнала о пределе человеческих возможностей. Когда мне еще не было четырнадцати, на моего отца обрушилась череда несчастий, одно за другим. Все началось со смерти моей матери, которая повергла отца в глубокое горе. Казалось, его больше ничего не заботит. От первой жены у него было трое сыновей, которые стали купцами. Один из них потерял все свое состояние, и двое других взялись за его спасение. Они отправили свои корабли к берегам Африки и стали ждать заработанного. Но тут пришло известие, что буря разрушила их корабли. Все трое обратились к отцу. Он воссоединился с ними, и они отправили новые корабли во Франкское королевство. Но пираты захватили их, и в одночасье мы стали нищими".
"О, лучше бы ты с самого начала был бедным!" воскликнула Халима.
Мириам улыбнулась. Она притянула Халиму ближе к себе и продолжила.
"Все эти несчастья обрушились на нас, не прошло и двух лет. И тогда Моисей, еврей, который считался самым богатым человеком в Алеппо, пришел навестить моего отца. Он сказал ему: "Посмотри сюда, Симеон, - так звали моего отца. Тебе нужны деньги, а мне нужна жена". 'Давай, убирайся', - засмеялся мой отец. Ты так стар, что твой сын может стать отцом моей дочери. Тебе бы следовало думать о смерти". Моисей не дал себя унять - в то время, видите ли, весь город говорил, что я самая красивая девушка в Алеппо. "Ты можешь занимать у меня сколько угодно, - продолжал он. Просто отдайте мне Мириам. С ней мне будет хорошо". Мой отец воспринимал все эти разговоры об ухаживаниях как шутку. Но когда мои сводные братья узнали об этом, они умоляли его заключить сделку с Моисеем. Положение отца было безнадежным. Он тоже был добрым христианином и не хотел отдавать своего ребенка еврею. Но как ни был он слаб и подавлен после всех этих несчастий, в конце концов он сдался и позволил
