По-настоящему - Екатерина Болдинова

Вот так я буквально выскользнула из ловушки, придуманной Татьяной. Уже второй час ночи, а я всё не могу уснуть и думаю, как она могла докатиться до этого. Разве можно ненавидеть так сильно? Даже если она влюблена в Стёпу… Неужели она думала, что, если уберёт меня с дороги таким изощрённым способом, Стёпа придёт к ней?

В школу Татьяна не пришла. А Нина Петровна спросила, как прошло наше занятие. В ответ я смогла только хмыкнуть.

Начались лекции на подготовительных курсах при юрфаке. Три раза в неделю буду ездить в университет, на историю и русский. По русскому и литературе экзамен стандартный – сочинение. По истории – устный. И ещё собеседование по обществознанию. Именно это собеседование меня и беспокоит больше всего: у нас в школе такого предмета никогда не было.

А Стёпа сказал, что его родители уже купили ему билет в Москву. В один конец. Он улетает 19-го июня. Так скоро… Осталось чуть больше двух месяцев…

…И все эти два месяца мы будем готовиться к экзаменам и не будет у нас времени ни на свидания, ни на кино, ни даже на телефонные разговоры…

Она влюбилась в первый раз.Что делает весна!И солнце светит ей сейчас,И счастлива она,И май звенит, и мир поёт,И хочется гулять…А на столе учебник ждётИ мается тетрадь…

Это – про меня…

(почерк очень неровный)

Папину машину обстреляли. Сегодня утром. Он ранен. В больнице…

Вчера ко мне в школу прибежал Димка. После второго урока. Что-то сказал на ухо Татьяне Мироновне, та грустно покачала головой и позвала меня.

– Марина, я тебя отпускаю с литературы. Что у вас потом?

– Химия.

– Я поговорю с Инной Петровной, проблем у тебя не будет. Иди.

– Да в чём дело? – я смотрела то на Татьяну Мироновну, то на Димку. – Что-то случилось?

– Тебе брат всё скажет, – Татьяна Мироновна опустила глаза.

Димка крепко взял меня за руку и вывел из класса. За нами в коридор выскочил и Стёпа.

– Что случилось? – мне вдруг стало страшно. Ещё страшнее, чем когда мы думали, что Диму взяли в плен в Чечне.

– Надо срочно ехать в больницу. К папе.

На какую-то долю секунды мне показалось, что я лечу в пропасть. Папа в больнице? Мой папка, который даже простудой никогда не болел? Такой сильный, умный, такой надёжный, такой добрый, такой строгий… Почему-то вспомнилось, как позавчера вечером родители долго обсуждали на кухне какой-то профессиональный вопрос и папа со смехом сказал маме: «Надену завтра белую рубашку… А то вдруг подстрелят?»

…Подстрелят?!

– Его машину сегодня утром обстреляли. Прямо возле суда. Он жив, но в больнице. Водитель погиб.

…Я бы и рада сказать, что не помню, как ехала в больницу, как хотелось плакать и комок слёз застрял в горле, не давая дышать. Нет, я всё это помню. Причём настолько чётко, что даже, кажется, до сих пор слышу, как стучали наши с Димкой каблуки по ступенькам школьной лестницы, когда мы спускались к машине. Он всего две недели назад купил у нашего соседа старенькую девятку и только-только начал ездить на ней на работу и с работы. Я ещё не привыкла к этому ощущению – когда Димка за рулём.

Я не взяла с собой ни сумку, ни плащ, и Стёпа принёс мои вещи прямо в машину. «Держись, – прошептал он, целуя меня на прощанье, – после уроков я прибегу к тебе».

Я слышала его и не понимала. В тот момент я могла думать только об отце.

По дороге Димка рассказал мне всё. Папа рассматривал громкое политическое дело. Конечно, я это знала. Репортажи с его судебных процессов шли во всех вечерних новостях. Дело связано с выборами в Областную думу и отменой регистрации одного из кандидатов. Кто только не звонил папе из-за этого процесса! И мэр, и губернатор… И даже кто-то из Верховного суда. Ни для кого не секрет, что на судей в таких делах пытаются надавить все заинтересованные стороны. Причём с использованием любых мыслимых и немыслимых рычагов. Но мой отец не тот человек, на которого можно давить: всё-таки он до суда пятнадцать лет в прокуратуре отработал. Вчера он должен был огласить решение по этому делу. Но прямо возле суда его машину (месяца два назад папе выделили служебный автомобиль с водителем) обстреляли из автомата…

Стрелявшего вроде бы нашли. То ли он не успел скрыться, то ли его искали так хорошо. Но дело ведь не в этом. Водитель погиб. Молодой такой парнишка, учился заочно на юрфаке, женился недавно… А папа, мой папка, – в больнице с двумя пулевыми ранениями.

Димка успокаивал меня, говорил, что ранения не тяжёлые, жизненно важные органы не задеты и папу выпишут самое позднее через десять дней. Я сидела на переднем сиденье и смотрела вперёд. И не видела – ничего. Мне казалось, мы едем в каком-то молочном тумане и вокруг всё-всё-всё: улицы, дома, деревья, другие машины – всё съедено этой непроницаемо-белой дымкой. Только ветки деревьев выглядывали из этого тумана уродливыми чёрными палками. Наконец мы подъехали к больнице. Оказалось, что это военный госпиталь с усиленной охраной. Димка куда-то сбегал, взял пропуск и вернулся ко мне.

Открывать дверь палаты было очень страшно. Что я там увижу? Белые простыни и такое же белое лицо отца? Нет, нет, этого не может быть. Я досчитала до пяти, выдохнула и дёрнула дверную ручку.

Белые простыни, пикающие аппараты, белое лицо мамы и белый папа на подушках… Белые бинты, белые шторы… Белые халаты на нас с Димкой…

Я почти упала на стул возле папиной кровати. Он спал.

– Всё хорошо, – прошептала мама, пытаясь улыбнуться. – Оба ранения неопасны. Он скоро поправится, так доктор говорит.

Я смотрела на отца. Туго перевязано плечо, стянута бинтами грудь. Мне хотелось обнять его, поцеловать, зарыться лицом в папины волосы, чтобы почувствовать с детства знакомый запах – смесь его парфюма и табака… Вместо этого я осторожно погладила его по здоровой руке.

И всё. Из глаз брызнули слезы, я плакала и никак не могла остановиться. Каким-то образом и мама, и Димка, и я оказались в объятиях друг друга и долго-долго все втроём всхлипывали и шмыгали носами.

– Что за рёв? – раздался насмешливый голос отца. – Вроде бы я пока умирать не собираюсь.

Мы все буквально подскочили на месте и, хохоча, бросились его тормошить. Насколько это было возможно. Я не знаю, почему мы смеялись. И почему через несколько минут мы с мамой снова плакали, наперебой говоря отцу ласковые слова…

Потом пришли доктор и медсестра, делать перевязку. Врач ещё раз подтвердил, что ранения отца неопасны и через неделю он у нас будет «как новенький, только с парой свежих боевых шрамов».

– А шрамы только красят мужчину, – подмигнул маме отец.

…Вот так. Сейчас папа в палате повышенной комфортности. Оказывается, его даже охраняют, и он шутит, что из политического судьи переквалифицировался в «политического заключённого с усиленной охраной». Маме дали отгулы, и она теперь ездит к папе с бульонами-компотиками…

А я просто больше так не могу. Телефонные угрозы, опасные командировки, обстрелянные машины… Нет, я не хочу больше этой романтики!..

Ради мамы и папы я, конечно, буду сдавать экзамены на юрфак. И если поступлю, то даже постараюсь его закончить. Но ещё я обязательно поступлю на факультет журналистики. И если всё получится, то работать буду именно журналистом…

– Солнечная блондинка, почему у вас такие печальные глаза? – прошептал кто-то, почти прикасаясь губами к моим волосам. От неожиданности я буквально подпрыгнула на месте. Рядом стоял симпатичный парень, мой ровесник. Очень стильно одетый, очень яркий внешне и какой-то смутно знакомый… Где же я его видела?

Это было в автобусе. Я ехала на подготовительные курсы в университет. После уроков мы со Стёпой опять немного поцапались. Он считает, что я стала очень скрытной и ничего ему не рассказываю. А рассказывать нечего. Папа в больнице, я готовлюсь к поступлению. Правда, о том, что буду поступать в два вуза, я не сказала даже Стёпе. И вот я еду в автобусе, уставшая, несчастная, обиженная на весь мир, а на улице такая весна… Она врывается в открытые форточки, пьянит, манит, звенит… И так хочется бросить всё, не думать ни о каких экзаменах, а просто идти с любимым по набережной и целоваться. Ну разве не нормальное желание для девушки семнадцати лет? Ну хорошо, шестнадцати. Семнадцать мне исполнится только через неделю.

И тут – этот знакомый незнакомец. Сел рядом со мной, начал шутить, рассказывать какие-то смешные истории. Я пыталась надеть на себя «маску серьёзности», но ничего не получилось. Его веселье было настолько заразительным, что через несколько минут мы вместе хохотали на весь автобус. И только когда мы, не сговариваясь, вышли на одной остановке и направились к зданию университета, я поняла, где видела этого парня. На курсах!