Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова

Когда поднималась в лифте на этаж, когда открывала его дверь, пыталась расстегнуть свое пальто, у неё дрожали пальцы и всё тело.

Понятно было, что это — нервное, потому что телу совсем не холодно.

Тут бы наоборот лишь бы не воспламениться.

Она не дура. Ей не свойственно набрасывать на свои же глаза пелену и заниматься самоубеждением.

Он ей соврал. Не раз и не два.

В его жизнь действительно вернулась та самая. И это не она.

Скинув пальто, оставив в коридоре ботинки и сумку, Санта сделала всего несколько шагов вглубь, а потом запнулась на ровном месте. Стала, как вкопанная посреди коридора, вжала руку в грудную клетку. Туда, где жгло…

Зажмурилась, старалась дышать глубоко, чтобы не дать выступить и пролиться слезам бессилия и злости.

Ведь она же просила… Она же ему говорила…

Ей никогда не понять, как мог человек, переживший предательство, точно так же поступить с другим…

Неужели большая любовь нивелирует своей ценностью такую низость?

В её представлении — нет.

Но изливать всю боль на него Санта не стала бы.

Она через преодоление заставила легкие наполняться воздухом до отказа, а глаза сохнуть.

Ей хватило минуты, чтобы взять себя в руки.

Вслед за темнотой под веками, взгляду досталась белизна потолка в коридоре.

Санта смотрела на него, моргала…

Сначала часто, но с каждым разом всё медленней.

И пусть говорить ей в ближайшее время не предстояло, она всё равно прокашлялась, пытаясь избавиться от сжавшего горло кома.

Дальше — путь в спальню.

Ей сложно смотреть на кровать, потому что грудь тут же начинает разрывать, а в голове роятся плохие мысли.

От унизительных: а сюда он её приводил? До злых: как благородно не трахать двух в одной постели…

За эти полгода у Данилы в квартире скопилось много её вещей. И, как назло, ни одной сумки или чемодана.

Поэтому приходится пользоваться гостеприимством, о котором Чернов узнает по факту.

Санта заходит в гардеробную и бросает на пол его пустой чемодан, в котором тут же комьями начинают оседать вещи.

Отсюда, из шкафа в спальне, из ванной.

Свои гели и шампуни, расчески, косметику и духи она просто выбрасывает. Освобождает место…

Осознает это, всхлипывает…

Чувствует себя ещё хуже, не хочет погрязать в соплях, поэтому тянется ко рту ладонью, закрывает и прикусывает кожу, чтобы отвлечься на телесную боль…

А в голове, как назло, всё наконец-то идеально строится.

Он в последнее время странный. Она всё никак не могла добиться ответа, что его гложет. Она всё думала, что дело в ней, что причина их проблем — её нерешительность.

Она слушала, разлопатив локаторы, как туповатая слониха, о его неземной любви. Про свет, про луч. Про погасшее солнце…

Она боялась, что после знакомства с мамой он тут же попрет её под венец, так сильно любит…

А оказывается, он просто сомневался. Всё это время сомневался, правильный ли выбор сделал.

Может быть немного сопротивлялся. Наверное, всё же да. Но какая уже разница? Это не облегчающее. Он сам поступил с ней так, как когда-то Рита поступила с ним.

Он её простил. И себя простил…

Вернувшись из ванной, Санта заглянула сначала в комод, потом — в прикроватные тумбы.

Она не нуждалась в этих вещах так сильно, как отчаянно их собирала. Просто не хотелось оставлять в его мире даже намек на своё присутствие. И его вещи у себя она тоже оставлять не оставит.

Выбросит всё к херам.

В Веритас уже не вернется. И вот сейчас даже как-то не жалко…

Если встретятся когда-то — руки не подаст.

Единственное, о чем жалеет, что успела представить его своим…

И именно на этой мысли из горла вырывается новый всхлип.

Присевшая на корточки у одной из тумб Санта закрывает лицо руками, чувствуя, что вот сейчас трясет сильнее. Дрожь исходит от грудины и тревожит плечи. Кажется, она всё же плачет…

Опускается на пол, вжимается лбом в колени, их же обнимает…

Ей перед мамой стыдно. Она не знает, что скажет, приехав…

Ей гадко от того, как она ошиблась или он опустился. Как просто у него получается врать. Как легко он разбрасывается словами, каждое из которых она хранила в душе, как высшую ценность. И ведь он же не признался бы…

Он же собирался продолжать…

Понимая, что даже слезы сейчас — недостаточно уважительная причина, чтобы рассиживаться, Санта постаралась взять себя в руки.

Встала с пола, отряхнула брюки от пыли, которой здесь нет. Данила — дотошно чистоплотный. Только, похоже, не во всем…

Без страха размазать тушь Санта провела по мокрым глазам, понимая, что там уже наверняка всё и так потекло, окинула спальню взглядом…

Потянулась к вырезу на блузке, поняла, что крестик не надевала. Значит, не оставит. Значит, тоже выбросит.

Теперь без разницы. Теперь все её «грехи» и мелкая ложь кажутся детским лепетом рядом с поступками человека, которого она сама назначила на должность своего идеала…

Застегнуть чемодан было сложно. Перескладывать — не вариант. Мелькала мысль просто так и оставить, уйти и забыть о шмотках. Пусть что хочет — то и делает, но злость придала сил.

Молния поддалась. Санта перевернула его на колеса, повезла к двери…

Что будет делать дальше — не знала. Наверное, об этом стоило бы подумать, потому что ему не очевидно…

Наверное, он захочет, чтобы она объяснилась.

Но даже если… Точно не сегодня. Ей нужно время.

Санта не пытается надеть пальто.

Обувшись, набрасывает его на руку. Сверху — палантин. Сумку на плечо.

Что делать с ключами — тоже не знает. Решает, что