Сыскные подвиги Тома Сойера. Том Сойер за границей (сборник) - Марк Твен

– Да, – говорю я, – я думаю, самая большая на свете.

– Ну, – говорит он, – эта пустыня приблизительно такой же величины, как Соединенные Штаты, и если бы наложить ее на Соединенные Штаты, она закрыла бы страну свободы, как одеяло. Высовывался бы только уголок Мэна подальше, к северо-западу, да Флорида бы торчала как черепаший хвост, и только. Два или три года тому назад мы отняли Калифорнию у мексиканцев, так что часть Тихоокеанского побережья теперь наша; приложите Великую Сахару краем к Тихому океану, она накроет Соединенные Штаты и будет еще выдаваться за Нью-Йорк в Атлантический океан на шестьсот миль.

– Здорово! – говорю я. – А есть у тебя доказательства, Том Сойер?

– Есть, вот они здесь, и я их изучил. Можешь сам посмотреть. От Нью-Йорка до Тихого океана 2600 миль; от одного края великой пустыни до другого 3200. Соединенные Штаты занимают 3 600 000 квадратных миль; пустыня 4 162 000. Площадью пустыни ты мог бы накрыть Соединенные Штаты до последнего дюйма, и еще будут выдаваться края, под которыми поместятся Англия, Шотландия, Ирландия, Франция, Дания и вся Германия. Да, сэр, вы можете спрятать под Великой Сахарой родину храбрых и все эти страны, и еще останется 2000 квадратных миль песку.

– Ну, – говорю я, – это меня совсем озадачивает. Как же, Том, выходит, что Господь больше хлопотал о сотворении этой пустыни, чем о сотворении Соединенных Штатов и всех тех стран. Я уверен, что ему пришлось работать над этой пустыней два или три дня, не меньше.

Джим сказал:

– Гек, в этом не бывает смысла. Я уверен, что эта пустыня вовсе не сотворялась. Ты посмотри, какая она, – ты посмотри, и увидаешь, что я прав. Для чего годится пустыня? Ни для чего не годится. Она ничего не стоит. Правда, Гек?

– Да, конечно.

– Правда, господин Том?

– Да, я думаю. Дальше.

– Если вещь ни для чего не годится, жначит, она сделана напрасно, да?

– Да.

– Ну вот! А ражве Бог делает что-нибудь напрасно? Вы мне отвечайте это.

– Нет, не делает.

– Как же он мог сотворять пустыню?

– Ну, валяй дальше. Как же он ее сотворил?

– Господин Том, мое такое мнение, что он никогда не сотворял ее, то есть не хотел сотворять пустыню и совсем этого не думал. Вот я вам покажу, и вы будете понимать. Это вышло, как бывает, когда вы строите дом, то всегда оставается мусор. Что вы с ним делаете? Вы его накладаете на телегу и увожите сваливать на пустое место. Ражумеется. Ну вот, мое такое мнение, что тут было это самое. Когда Бог сотворял мир, он сделал камни и собирал их в кучу, сделал жемли и собирал ее в кучу, сделал песка и собирал его в кучу. Потом начинал работать. Он отмеривал немножко камней, и жемли, и песка и склеивал их, и говорит: «Это Германия», – и наклеивал ярлык, и оставлял сохнуть. Потом отмеривал побольше камней, и жемли, и песка и склеивал вместе, и говорит: «Это Соединенные Штаты», – и приклеивал ярлык, и оставлял сохнуть; и так дальше, и так дальше, пока не пришло время ужинать в Субботу; и вот Он обожревал свои дела, и увидал, что все сделано, и очень хорошо сделано для такого короткого времени. Но тут замечает Он, что камней и земли он приготовил правильно, как раж по расчету, а песку оставалась огромаднейшая куча, а почему так вышло, он жабыл. Вот он посмотрел кругом, нет ли какого пустыря, и увидал это место, и был очень рад, и велел ангелам свежти сюда песок. Вот как я мышляю об этом: что Сахара совсем не сотворилась – она только случилась.

Я сказал, что это хорошее рассуждение, и вряд ли Джим когда-нибудь придумывал лучше. Том сказал то же, но прибавил, что рассуждения тем не хороши, что все они в конце концов только теории, а теории ничего не доказывают, они только служат нам, чтобы отдохнуть и перевести дух, когда вы выбились из сил, блуждая туда и сюда и разыскивая что-нибудь, чего нельзя найти. Он сказал:

– Другой недостаток теорий тот, что в них всегда найдется какой-нибудь изъян, если присмотреться ближе. Так и теория Джима. Взгляните на звезды, их биллионы биллионов. Как же это вышло, что звездного материала хватило точка в точку, без всякого лишка? Отчего там не осталось кучи песка?

Но Джим уставился на него и говорит:

– А что же такое Млечный Путь? Вот это я желаю жнать. Что такое Млечный Путь? Отвечайте мне это!

По моему мнению, это именно свалка. Это только мнение, – только мое мнение, – и другие могут думать иначе; но я высказал его тогда, и теперь остаюсь при нем. Кроме того, оно огорошило Тома Сойера. Он не нашелся, что ответить. А взгляд у него был такой, как у человека, которого хватили по спине мешком с гвоздями. Он сказал только, что говорить об умственных вещах с такими людьми, как я и Джим, все равно что с треской. Но ведь это всякий может сказать – и я заметил, что это всегда говорят люди, которые не знают, что возразить. Том Сойер был недоволен таким концом спора.

Тогда мы снова стали толковать о величине Сахары, и чем больше сравнивали ее с тем, и с другим, и с третьим, тем знатнее, и громаднее, и величественнее она выглядела. Наконец, порывшись в цифрах, Том нашел, что она такой же точно величины, как Китайская империя. Затем он показал нам, какое пространство Китай занимает на карте и какую часть мира он составляет. Да, это было удивительно, и я сказал:

– Ну, много раз слыхал я об этой пустыне, но мне и в голове никогда не приходило, что она такая важная.

А Том говорит на это:

– Важная! Сахара важная! Так-то вот всегда рассуждают люди. Что большое, то и важное. Другого они не понимают. Они видят только величину. Вот, посмотри-ка на Англию. Это самая важная страна в мире; а ведь ее можно спрятать в жилетный карман Китая; да мало того, если спрячешь, то невесть сколько времени потратишь, пока опять найдешь. А теперь взгляни на Россию. Вон она как растянулась, конца края не видно, а в мире она значит не больше, чем какой-нибудь Род-Айленд, да и против него в ней вдвое меньше такого, о чем стоило бы говорить.

В эту минуту мы увидели вдали, на самом краю света, невысокий холм. Том прервал свою речь, схватил подзорную трубку в сильнейшем волнении, посмотрел и говорит:

– Он самый, именно тот, который я давно высматривал, наверное! Я уверен, что это тот самый холм, куда дервиш привел человека и показал ему все сокровища мира.

Мы стали смотреть, а Том начал рассказывать из «Тысячи и одной ночи».

Глава X

Сказание о дервише и погонщике верблюдов. – Обсуждение нами этого сказания. – Почему храпящий не слышит собственного храпа. – Холм сокровищ.

Том сказал, что это случилось так.

Однажды, в знойный день, брел по пустыне дервиш, и прошел он уже тысячу миль, и был он беден и голоден и устал, и повстречался ему погонщик с сотней верблюдов, и дервиш попросил у него милостыню. Но погонщик верблюдов ответил: «Бог подаст». Дервиш и говорит:

– Твои это верблюды?

– Да, мои.

– А долги у тебя есть?

– У меня? Нет.

– Ну, человек, у которого имеется сотня верблюдов и нет долгов, богат, и очень богат. Не так ли?

Погонщик верблюдов сознался, что это так. Тогда дервиш говорит:

– Бог сделал тебя богатым, и Он же сделал меня бедным. У него свои доводы, и они мудрые – да будет благословенно Его имя! Но воля Его такова, чтобы Его богатый помогал Его бедному, а ты отвернулся от меня, своего брата, в моей нужде, и Он припомнит тебе это, и ты поплатишься.

Тут погонщик верблюдов испугался, но при всем том он был жаден, как свинья, и дрожал над каждым центом; и вот начал он хныкать и объясняться, и говорить, что времена теперь трудные и хотя он взял подряд на доставку большого груза в Бальсору и получит за это хорошую плату, но назад пришлось идти порожним, так что барыш окажется не бог весть какой. Ну, вот дервиш тронулся в путь и говорит:

– Хорошо, твое дело; но я думаю, что ты дал маху на этот раз и упустил хороший случай.

Разумеется, погонщику верблюдов захотелось узнать, какой такой случай он упустил, не деньгу ли зашибить; и вот он побежал за дервишем, и так настойчиво просил его сжалиться над ним и рассказать ему, в чем дело, что дервиш наконец уступил и говорит:

– Видишь ты вот тот холм? В этом холме есть все сокровища земные, и я сейчас искал человека с добрым сердцем и благородным великодушным характером, потому что, если бы мне удалось найти такого человека, я помазал бы ему глаза особенной мазью и он увидал бы сокровища и мог их взять.

Тут погонщика верблюдов даже в пот бросило, и начал он плакать, и молить, и распинаться, и на колени кинулся, и уверял, что он тот самый человек и есть, и может найти тысячу свидетелей, которые скажут, что это именно самое точное описание его характера.

– Ну хорошо, – говорит дервиш, – если ты нагрузишь сокровищами сто верблюдов, могу я взять половину?

Погонщик от радости себя не помнит.

– Идет! – говорит.

Ударили по рукам, и дервиш достал яшичек и намазал погонщику мазью правый глаз, и холм открылся, и они вошли в него и увидели груды золота и самоцветных камней, сверкавших так, словно все звезды небесные свалились сюда.