Искатель. 1974. Выпуск №4 - Илья Варшавский

Трофим процедил, стиснув зубы:

— Каркай в такт, паразитка! Ну, раз-два, взяли! Еще… — и потерял сознание, не рассчитав своих сил.

Приходил в себя Трофим на этот раз трудно. Боль металась в голове, словно большой лютый зверь в клетке. Надсадно ломило грудь. Руки ослабли и дрожали.

Наконец, после изматывающих усилий, Лазареву все же удалось столкнуть ствол с ребер.

— Ну, живот да бедра протащить — плевое дело, — сказал он сам себе.

И действительно, выбрался из-под ствола довольно скоро. Сел, огляделся: поблизости Сашки не было. Внизу, в долине, тоже. Не горел костер, дверь в избушке издали выглядела заколоченной. Но тут Трофима замутило, к горлу подкатила тошнота, окружающее поплыло перед глазами. Лазарев припал грудью к стволу и ощутил жесткий укол в межреберье.

«Чертов сучок! — подумал он, терпеливо перенося приступ дурноты. — Этак он кожу пропорет».

Когда полегчало и он отвалился от ствола, то увидел, что никакого сучка в том месте на валежине не было. Трофим полез в нагрудный карман ковбойки, нащупал там камушек. Он хотел выбросить его не глядя, как вдруг осознал:

— Алмаз! Это ж алмаз! Я же разыграл Сашку — бросил-то в реку осколок стекла от бутылки!

В неверном свете кристалл выглядел совсем невзрачно. Куда невзрачнее блестящего искристого осколка стекла, который Трофим швырнул в воду.

«Наверное, потому и кинулся Попов на меня, словно ненормальный, — как бы вспоминал Лазарев, — с придурью он стал в последние дни. Тоже выдумал: выручку от продажи алмаза пополам. Будто это камень его! Он нашел алмаз в своем огороде. Только и в твоем огороде клад — собственность государства, всего народа. А тут, Саша, месторождение, открытое на средства не дяди, а всех граждан нашей страны. Значит, и твои, и мои… У кого же ты стащить решил… Э-э, похоже, что для него, сколько ни говори, все одни слова, И хороший ты парень, друг, а сам себе подножку хотел подставить. Озверел при мысли о пачке купюр…

Может быть, я сам себя разыграл в этой истории?

Сашка не прост…»

В помыслах и поступках Попов шел порой на грани напористого нахальства и откровенной наглости. Но он не забывал оставлять себе этакую тонюсенькую щелочку для отступления, в которую юркал с мастерством фокусника. Когда все уже верили, что он либо гад, либо подонок, Сашка расплывался в улыбке: «Эх вы, а еще умные люди…» И оказывалось или так выглядело для окружающих: сами они обманулись, он же тут вовсе ни при чем: вольно принимать шутку, пусть неумную, всерьез.

Возможно, Сашка испытывал его, Трофима, — поддастся он или нет на подачку, чтобы в том случае, если поддастся все-таки, рассмеяться по-лешачьи.

«Вполне вероятно, что так оно и было бы. Подкоп под подкоп, — думал Лазарев. — Однако он, Лазарев, сам помешал. Затеял розыгрыш. Хороша шуточка! Это же провокация! Хуже Сашкиной. Он — словом. Я — делом.

Как же ты, Трофим, докатился до такого…»

Тяжело вздохнув, Лазарев поднялся, но тут же сел: мир качался перед глазами, и ноги не держали. Когда головокружение чуточку улеглось, Трофим подумал: «Не получается на двух, попробуем на четырех».

И он начал спускаться в долину, к избушке. Не зная, сколько времени прошло с того момента, когда на него обрушилась сухостоина, Трофим надеялся, что Сашка ждет его. Ведь Попов не знал, да и догадаться не мог, будто он, Лазарев, сыграет этакую злую шутку. Сашка, конечно, принял все всерьез. Есть такая слабинка у любителей подшутить и разыграть.

Может, Попов перестал преследовать его намного раньше, чем Трофим схватился за ствол сухой лиственницы, и ничего не знает о случившемся с ним? Сидит поди на нарах злой, ждет, когда Лазарев объяснит, почему это он решился так поступить с очень ценной и нужной для государства вещью — выкинуть алмаз в реку.

«Ох, Трофим, Трофим, заварил же ты кашу!» — вздохнул Лазарев, с трудом передвигаясь на четвереньках под уклон.

Попова в избушке не оказалось. Разбросанные вещи свидетельствовали о торопливых сборах.

«Обиделся. Очень обиделся Сашка. И смотался, — решил Лазарев. — Конечно, не знает он, что со мной стряслось. Иначе бы не ушел. Разве Сашка, зная о моей беде, смотался бы? Не струсил же он на последних маневрах. Там я попал в переплет куда посерьезней, чем этот».

Забравшись на нары, Лазарев лег на спину, чтоб не побеспокоить рану у виска. Он чувствовал себя спокойно и не тревожился ни о чем. Руки целы, ноги целы; ружье под нарами, еда в рюкзаке. Понадобится, он на четвереньках до парома, к Назарычу, доберется. Нет, Сашка не оставит его, как не оставил тогда…

Это случилось на летних маневрах. Их с Поповым послали срочно вывезти из горного района десант, который выполнил свое задание. И дела-то всего часа на четыре. Подскочить в горы, забрать ребят — и обратно. Но уже вечерело, ехать пришлось совсем в темноте, ориентируясь по компасу и карте. А это уже совсем не просто. Местности они толком не знали. Проезжали здесь как-то в начале лета. Но одно — июнь, другое — октябрь. В предгорьях снег еще не выпал, но стоило им подняться на несколько сотен метров по одичавшей горной дороге, как вездеходы натолкнулись на снежные завалы. Фары включить было нельзя. Маневры проводились в условиях, максимально приближенных к боевым.

Капитан Чекрыгин предупредил их. И еще они знали — где-то на трассе около десанта находится посредник, который тут же засек бы любое нарушение.

Завалы для вездехода были сущей чепухой. Трофим преодолевал их с ходу. Целые вихри снега вздыбливались перед машиной.

Петя — помощник — с непривычки даже лицо локтем прикрывал, когда вдруг будто лавина вздымалась перед кабиной. Новый, недавно, перед самыми маневрами полученный Трофимом бронетранспортер показывал свою резвость.

Где-то на дороге должен был быть глинистый оползень. Трофим помнил, что и летом он доставил им немало неприятных минут. Но где именно он находился, теперь можно только угадывать. И не потому, что стемнело. Ранняя горная зима неузнаваемо изменила пейзаж. Слабо светлел снег в ночи под небесным светом, который просачивался даже сквозь низкие тучи. Контуры безлистых ветвей деревьев, росших слева по косогорью, неясно виделись на фоне сугробов. Узнавались лишь дубы — они полуоблетели и казались обугленными.

Да что толку? Не помнил Трофим особых примет оползня. И поэтому нервничал. Он внутренне напрягся, едва на косогоре появлялась пролысина — возможный признак ловушки.

Машина взлетела на оползень неожиданно. Трофим почувствовал, что бронетранспортер ведет себя не так, как на твердом грунте. Он ощутил это ладонями, лежащими на рукоятках фрикционов: ладони испытывали различное напряжение, переданное с гусениц. Те работали теперь вразнобой.