Письмовник, или Страсть к каллиграфии - Александр Иванович Плитченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пес в процессе мышления реализует только то, что в него заложил аспирант, Академик, и лишь порою в его повадках и поступках выявляется нечто оригинальное и дорогое, некие крупицы как бы самостоятельного творчества, приобретенные до того, как этого пса начал дрессировать Академик — это дичинка, чертовщинка какая-то, какая-то покорность, смешанная со злостью сопротивления — пес так покорен и предупредителен, что это не удовлетворяет самолюбие Академика, жаждущего покорности.
Пес — вспышками — проявляет феноменальный нюх. Он чует не действительный запах, а предвидит — чем будет пахнуть завтра-послезавтра и не здесь, а далеко-далеко отсюда.
Пес не вспугивает дичь, не облаивает белок, он сразу выводит Академика на людей, которые давно мечтали и стремились отдать ему и белку, и свисток, которые сами в зубах приносят и палку и окровавленного тетерева. Вальдшнеп, принесенный сегодня, своей мягкой тушкой, своей нежностью до слез напомнил Академику его собственный давний автореферат кандидатской работы…
Тема Пса при Академике как-то ненавязчиво выводит нас на Пуделя и Фауста, как-то иронично и спокойно. Но не с упреком Псу.
Пес давно уже неотъемлемая часть Академика, равная его руке, пальцу, дому, даже части дома — шпаге, книге, ступке.
Пес Академика — это нечто среднее между инструментом и органом. Пес подобен томительному раздумию — самому сходить? послать кого-нибудь? и предварительному знанию — кто-то будет послан.
Попутно для более точного определения места, физически знимаемого Академиком в пространстве, надо написать историю допотопного лимузина —
его вытащили бочатские школьники со дна озера Беркуль, где незадолго до этого была выловлена и по ошибке съедена последняя в Бочатском районе кистеперая рыба.
Лимузин этот якобы принадлежал когда-то видному профессору Меллешмидту, раскопавшему недалеко от Тырышки еще в XIX веке небольшой курган и потрясшему весь ученый мир сообщением о находках, среди которых была кадушка соленых груздей и бочка кислой капусты.
Капуста эта была экспертами академии испробована для готовки щей, после чего за Меллешмидтом и закрепилось звание теперь всем известное — профессор кислых щей. А Гриша Стрельников — после стремительного налета профессора в лимузине — двое суток бегал по Тырышке с дрыном и искал того «очкарика», который порушил его погреб!
Надо написать историю идола, который косо торчит из культурной травы на участке нашего Академика — идол этот был случайно найден одним из учеников Академика. Ученик этот тогда проходил самую первую ступень посвящения — носил портфель Академика и получал его белье из прачечной. Когда же он нашел идола в кювете около Нового Поселка, то сразу был допущен к завариванию утреннего чая Академика и намазыванию для него бутерброда с кабачковой икрой мелкого помола.
Надо сказать, что идол этот так во всех справочниках и значится — «случайная находка». И вот какой случай тут имел место: ехал грузовик, вез реквизит для съемок фильма «Половчаночка моя». Реквизит делали добротный, из природного материала, сделали и идола каменного.
Вот он из кузова-то и выпал на кочке.
И что самое удивительное — консультантом фильма о роковой половчаночке значится наш Академик.
Вот уж действительно — Севастьян не узнал своих крестьян!
Надо — хоть в двух словах — написать историю железной абстрактной скульптуры, которая ржавеет и покрывается прихотливыми чешуйками отслаивающейся краски под снегами и дождями на участке Академика, — это не просто произведение буржуазного искусства, это — подарок от ученых небольшого островка, не обозначаемого на карте, поскольку он существует только в часы отлива. Академики этого острова, будучи в Европе, были навсегда поражены энциклопедическими познаниями и интересами нашего Академика. Действительно, был такой период в его работе, когда он писал предисловия буквально к любым книгам — от «Рецептов узбекской кухни» до «Правил движения малых речных судов», тогда же он написал предисловие («Напутное слово») к избранному бочатского классика Анисима Кувыркалова и комментарии к вероятному эпосу того самого островка, исчезающего в часы прилива.
Вот островные Академики и выразили свое поражение и удивление тем, что прислали нашему Академику скульптуру, купленную под одним из мостов Парижа и, как им сказали, символизирующую Вселенную Знаний…
Вот так, проследив процесс мышления Академика и описав его окружение, мы и закончим день, ночь и выйдем в новое утро.
Там все пойдет как по-писаному (см. начало рассказа в прошлом письме), но только с той разницей, что материлизовавшийся Пес увяжется в лес за Академиком, хотя тот усилием утренней воли будет оставлять его дома…
И вот на исходе утренней зарядки он заметит некое шевеление и шорох, и увидит, что его отрезает от леса и прижимает к болоту разнопородная и разношерстная стая собак.
Тут — никаких аллегорий и прочей мути. Никаких притч. Самые настоящие собаки — пригородные, одичавшие, сбившиеся стаей. Об этом довольно писала наша пресса.
Собаки молчаливо, со знанием дела окружают Академика.
Он швыряет в них копье, поражает одного пса, но стая сжимает кольцо дальше под визги товарища.
Академик, теряясь, кидает в них кроссовки, но тщетно.
Верный пес Академика куда-то пропал, словно его никогда и не было. Он звал, но напрасно. Кричал и ругался — тоже.
И тут Академик обнаруживает рядом с собой увесистую дубину, довольно приличную березку, упавшую от корня. Он хватает эту дубину и побивает ею собак, а вожака — одноглазую, длинноногую дворнягу — убивает насмерть. Стая в замешательстве. Тут появляется верный Пес Академика, его ручная мысль, — и гонит собак в дебри…
Академик по обычаям волков метит по периметру территорию своего стадиона, и возвращается он впервые за многие годы не бегом, а легким и упругим шагом…
Ночью его верный Пес самостоятельно много думает и уходит в лес, где заменяет убитого вожака дикой стаи. Он приводит стаю к участку хозяина, выносит ей кости, а сам звонит по телефону в санэпидстанцию.
Скоро вся стая оказывается в тепле вивария института генетики.
За ночь же, несмотря на неподходящее время года, выпадает обильный снег. И ледяная звезда стекленеет в единственном глазу закоченевшего вожака дикой собачьей стаи.
Болото мается под падающим снегом, слепо шевелится, подминает само себя и пускает вверх по стволам редких деревьев соки гибельной беспомощности.
Академик видит муторный сон, что он отстал от