Идеальная пара - Майкл Корда

– Я не умею кататься на коньках, Марти.

– Нет в мире совершенства. Ладно, поговорим об этом потом. – Куик бросил свою сигару, будто она была боевой гранатой, уверенный, что один из его помощников поймает ее. Он всюду ездил в сопровождении широкоплечих, крепких молодых людей, которые были больше похожи на борцов-тяжеловесов, чем на ассистентов, и пары постоянно сменяющихся блондинок, которых он называл своими секретаршами. Как слаженная спортивная команда, они были обучены ловить то, что Марти бросал – входя в помещение, он не глядя бросал в сторону шляпу и пальто, а его свита должна была подхватить эти вещи, чтобы они не упали на пол.

У него было любимым развлечением – где-нибудь в бедном квартале бросать монеты из окна своего лимузина и наблюдать, как дети дерутся из-за них.

Куик любил состязания. Многие годы он хвалился в прессе, что планирует возродить римский цирк, с играми гладиаторов, со схватками людей с дикими животными, и было немало людей, которые верили, что он не шутит.

– К черту эту медленную чушь, – сказал он. – Сыграйте-ка нам что-нибудь, чтобы мы могли потанцевать, – крикнул он оркестру. О том, чтобы музыканты ему не подчинились, не могло быть и речи; он не только был другом Винни Петтрилло, председателя профсоюза музыкантов, но и сам постоянно нанимал джазовые группы и оркестры для своих шоу. Если бы он велел им играть, стоя на голове, они сыграли бы, чтобы угодить ему.

Оркестр заиграл любимую мелодию Куика «Когда Вероника играет на гармонике на пирсе в Санта-Монике» – песню, которую он заказал специально для своей водной феерии к Всемирной выставке 1939 года. Тогда ее исполняла любимица всей Америки олимпийская чемпионка по плаванию, а рядом с ней два дрессированных морских котика играли на губных гармошках. У Куика, который одно время был женат на своей чемпионке по плаванию, песня вызывала сентиментальные воспоминания, насколько он был способен это чувствовать.

В танце он был таким же, как во всем – переполненным дикой энергией. Он держал Фелисию так, будто ему было наплевать, касаются ее ноги пола или нет.

– Как у тебя дела, детка? – прокричал он ей сквозь грохот музыки. Он был единственным, кто называл ее «детка», и это всегда приводило ее в восторг.

– Прекрасно, Марти.

– Серьезно? – усмехнулся Куик.

У него была знаменитая усмешка. Все знали, что Уолт Дисней рисовал с него своего Большого Злого Волка[30] после непродолжительного и печального опыта общения с Куиком в качестве одного из его инвесторов. Даже если бы Фелисия не знала эту историю – которую Куик сам с гордостью рассказывал, – она увидела бы сходство: волчья усмешка, крупные, сверкающую зубы, черные глаза, которые, казалось, радостно сияли, когда он замышлял какое-нибудь злодейство. Чтобы завершить портрет, думала она, надо лишь добавить острые уши и попросить его «разбушеваться и сдуть домик».

У него были черные как смоль волосы, так гладко прилизанные, что казались нарисованными на его плоском черепе, и хотя он брился по крайней мере дважды в день, его подбородок и щеки были всегда темными. Даже его походка была угрожающей, агрессивной – большая голова выставлена вперед, руки отведены назад для большей скорости движения, грудь выпячена, будто в погоне за своей жертвой он собирался пробить ближайшую стену. Руки у него были волосатые, как лапы волка, но с безукоризненно ухоженными ногтями.

Куик был маленького роста, но это не бросалось в глаза. Глядя на него, Фелисии часто казалось, что природа словно задумала создать высокого мужчину и дала ему крупные голову, грудь и плечи, но он так спешил появиться на свет, что не захотел ждать, пока ему дадут высокий рост.

Ей нравился Куик, который умел получать радость от жизни – даже если это происходило за счет других людей: он оставлял за собой череду банкротств, самоубийств, насилия и слухов об убийстве.

– Я слышал, Робби снимается в каком-то дерьмовом фильме у Си Кригера, – проворчал он. – Почему не с тобой?

Фелисия с трудом перевела дух. Танцевать с Куиком было все равно что заниматься гимнастикой.

– Я пока осталась без работы. Из-за того что случилось в Сан-Франциско. Этот вечер и был устроен, чтобы показать, что я полностью поправилась.

– Я это понял, детка, как только узнал о нем. Хорошая идея. Твоя или друга Робби?

– Моя.

– Я так и думал. Это может сработать, если ты продержишься до конца вечера. Будь добра, не пей больше шампанского. – Он сжал ее руку. – Прости меня за то, что мне пришлось тебя ударить там, в Сан-Франциско. Робби меня простил?

– За пощечину?

– Нет. К черту пощечину. Он должен был сам это сделать, Лисия, детка, когда у тебя началась истерика. За то, что я вышел из игры.

– Он все еще на тебя в обиде. Не без основания.

Марти засмеялся.

– Бизнес есть бизнес. Когда шоу летит в тартарары, я не задерживаюсь, чтобы вести беседы с инвесторами. Я быстро исчезаю из города. Он должен был сделать то же самое, как я ему советовал.

– Робби не мог бросить труппу в беде. Это не в его характере.

– Черт возьми, я однажды бросил на произвол судьбы целый цирк. Если билеты плохо покупают, собирай свои манатки и удирай со всех ног, таково мое правило. Если ты начнешь переживать за актеров, ты пропал. Слушай, мне надо поговорить с ним. А ты иди потанцуй с Лео Стоуном. Он собирается опять снимать одну из своих классных картин, по какому-то английскому роману, ну ты знаешь – из времен французской революции, там еще герою отрубают голову в конце…

– «Повесть о двух городах»?

– Кажется, – неуверенно произнес он. Фелисия знала, что он был весьма начитанным человеком, но любил скрывать этот факт из боязни, что люди сочтут это его слабостью, если узнают, что он читает книги. Однажды она застала его за чтением «Холодного дома» в то время, как одна из его «секретарш» делала ему педикюр, и это был единственный раз, когда она видела, как Марти краснеет.

– Как ты узнал про Стоуна? – Она не могла поверить, что Лео Стоун, известный своей скрытностью, мог рассказать о своих планах Марти Куику, которого он презирал, как все в Голливуде. Куик многие годы пытался прибрать к рукам какую-нибудь киностудию, а когда это ему не удалось, он решил лишить места одного из ее директоров.

– Пусть убирается назад на Кони-Айленд[31] и ставит там свои дурацкие шоу. Здесь ему не место, – сказал однажды Лео Стоун, и никто не решился возразить ему.

– Я знаю все, что хочу знать, – ответил Куик – и это было действительно так. Он неустанно собирал информацию; большинство журналистов, освещавших сферу развлечений, и репортеров светской хроники были у него на содержании. – Иди поговори с Лео, – грубовато приказал он, а так как ему всегда было недостаточно просто сказать человеку, что нужно сделать, он повел Фелисию через заполненный людьми зал к тому месту, где Лео Стоун неловко топтался на месте со своей женой, обескураженный внезапной сменой музыкального ритма. – Вот, Лео, наша хозяйка хочет потанцевать с тобой, – и исчез в толпе танцующих, уводя миссис Стоун, которая нисколько не расстроилась от такой замены. Ведущие продюсеры и директора студий могли сколько угодно ненавидеть Куика, но для их жен он был необыкновенно привлекательной личностью, частично благодаря многочисленным историям о его сексуальных способностях, которые он сам же и распространял. О величине его члена ходили легенды: говорили, что у женщин начинали от страха дрожать колени, когда Марти раздевался перед ними, а мужчины, видевшие его обнаженным в сауне Хиллсайд-Кантри-клуба, испытывали благоговейный ужас. Рэнди Брукс, главный распространитель историй о Марти Куике – кое-кто считал, что Куик сам поставлял ему эти истории, – говорил, что Кларенс, банщик-негр из клуба, якобы сказал, что никогда не видел у белого мужчины такого богатства, как у него самого, пока не увидел в душевой Куика.