Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади - Борис Николаевич Тихомиров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
31 декабря, на следующий день после вечера, О. Ф. Миллер, один из организаторов чтений, сообщал председателю Литературного фонда В. П. Гаевскому: «Как ни поздно вышла наша афиша (вследствие многих помех), имя Федора Михайловича Достоевского успело привлечь, и в самое короткое время, весьма многочисленную публику, так что при сравнительной умеренности наших цен мы получили свыше 1200 рублей»[178].
21 марта 1880 г. зала Благородного собрания вновь была набита до отказа. В этот раз на благотворительных чтениях в пользу слушательниц Высших женских курсов вновь сошлись Достоевский и Тургенев. Обозреватель «Петербургской газеты» лаконично сообщал: в вечере «приняли участие: гг. Тургенев, Достоевский, Вейнберг, Плещеев и Потехин, а в музыкальной части: г-жи Белинская, Кузнецова, Бичурина, гг. Гольдштейн и Корякин. <…> Вечер удался вполне, зала была полна, и сбор превысил две тысячи рублей, несмотря на то что о вечере не было оповещено ни в афишах, ни в газетах»[179]. Эту сухую информацию более яркой и объемной позволяют сделать воспоминания С. В. Карчевской, в будущем жены великого физиолога И. П. Павлова, а тогда еще двадцатилетней курсистки, слушательницы Бестужевских курсов, которая как помощница распорядителей имела возможность наблюдать маститых участников вечера еще до начала чтений, в кулуарах.
«В небольшом зале на белоснежной скатерти, покрывающей длинный стол, сервирован чай с бутербродами, холодной закуской, дорогими печеньями, фруктами, конфетами и винами, — начинает мемуаристка. — Мне и в ум не приходит обратить внимание на угощение, когда в одной комнате со мной находятся Достоевский, Тургенев, Плещеев, Мельников, Бичурина…
Достоевский молча прохаживался вдоль комнаты, прихлебывая крепкий чай с лимоном. Тургенев старается казаться спокойным, но как-то неудачно подшучивает над хорошенькими делегатками, окружающими его…» «Первым читал Тургенев, — пишет далее Карчевская, — величественный человек с красивой осанкой, с гривой седых волос над выразительным, умным лицом».[180] В противоположность М. Г. Савиной, заметившей, как мы помним, что «читал Тургенев вообще плохо», курсистка Карчевская осталась в восторге от чтения мэтра:
«Читал Тургенев артистически — на разные голоса — и умел интонацией охарактеризовать каждое лицо, — сообщает она, — „Певцы“ встали перед публикой как живые. По окончании гром аплодисментов и возгласы приветствовали Тургенева».
«Когда все стихло, — продолжает Карчевская, — на эстраде появился маленький человек, бледного, болезненного вида, с мутными глазами, и начал слабым, едва слышным голосом чтение. „Пропал бедный Достоевский!“ — подумала я.
Но что случилось? Вдруг я услышала громкий голос и, выглянув на эстраду, увидела „Пророка“! Лицо Достоевского совершенно преобразилось. Глаза метали молнии, которые жгли сердца людей, а лицо блистало вдохновенной высшей силой!»[181]
Перед выходом Достоевского, сообщает другая мемуаристка, «Тургенев выразил мне желание слышать его чтение, я прошла в залу, чтобы приготовить место.
Как полна была зала! Не только все места заняты, но стоят во всех проходах; очевидно, курсистки продали билеты без мест… Достоевский вошел в зал под шумные аплодисменты, долго не стихавшие. Тургенев сел и стал внимательно слушать чтение.
Достоевский читал то захватывающее место из „Подростка“, где несчастная Оля, приехавшая из провинции в Петербург, напрасно ищет места, и наконец отец „подростка“, без всякого злого умысла, предлагает ей, до приискания места, 30 рублей, которые она принимает. Но, изверившаяся в добрых чувствах людей и их бескорыстии, она начинает сомневаться, следовало ли брать эти деньги, возвращает их после дикой сцены с отцом „подростка“, и, придя домой, ночью вешается на гвозде, с которого случайно было снято зеркало.
Достоевский читал не очень громко, но таким проникновенным голосом, что становилось как-то жутко и казалось, что эту страшную сцену действительно переживаешь сама. Впечатление было так сильно, что аплодисменты раздались не сразу. Только когда прошло первое тяжелое впечатление, раздались аплодисменты. И Тургенев громко хлопал Достоевскому»[182]. «По окончании чтения началось настоящее столпотворение. Публика кричала, стучала, ломала стулья и в бешеном сумасшествии вызывала: „Достоевский!“»[183] — свидетельствует С. В. Карчевская.
Если мемуаристка называет выбранный писателем для чтения эпизод «захватывающим», то обозреватель «Петербургской газеты», напротив, остался весьма недовольным. «К сожалению, — делится он своим впечатлением, — нельзя умолчать, что наш высокоталантливый романист Ф. М. Достоевский сделал не особенно удачный выбор для чтения. Он прочел эпизод из своего романа „Подросток“, и именно рассказ, как одна бедная молодая девушка, кончившая курс с золотой медалью в гимназии, ищет уроков, чтобы иметь хоть какие-либо средства к существованию. Вследствие ее публикации в газетах об уроках, она получает предложение поступить на содержание и обманным образом попадает в дом терпимости. Оскорбленная злонамеренными людьми и гонимая судьбою и крайностью, несчастная честная труженица кончает самоубийством: она повесилась. Нечего говорить, что рассказ в талантливом изложении автора и его прекрасном чтении производит тяжелое впечатление на слушателей. Но насколько уместно рисовать такую мрачную, хотя единично возможную, картину при молодых девушках, из которых многим предстоит борьба с жизнью и нуждою, и, может быть, наводить их на ложную мысль, что исход подобной непосильной борьбы один — самоубийство; насколько приличен на подобном литературном вечере, хотя и в сокращенном виде, рассказ, что произошло с его героинею в доме на Вознесенском проспекте, — это вопрос другой и вопрос весьма серьезный…»[184]
А. Г. Достоевская в своих мемуарах ошибочно свидетельствует, что писатель для этого выступления «выбрал отрывок из „Преступления и наказания“ — „Сон Раскольникова о загнанной лошади“». «Впечатление, — пишет мемуаристка, — было подавляющее, и я сама видела, как люди сидели, бледные от ужаса, а иные плакали. Я и сама не могла удержаться от слез»[185]. Возможно, ошибка жены писателя вызвана тем, что первоначально планировалось чтение именно сна Раскольникова (и в рукописной программе вечера, фрагмент которой сохранился в архиве А. Г. Достоевской, означено: «отрывок из „Преступления и наказания“ Ф. М. Достоевского прочтет автор»). Однако обозрение в «Петербургской газете» и воспоминания современников позволяют восстановить реальные события. Можно предположить, однако, что Анна Григорьевна, конечно же, не выдумала описанный ею эпизод чтения «Сна Раскольникова»
