Правовые средства противодействия коррупции. Научно-практическое пособие - Коллектив авторов

Характерной чертой норм антикоррупционной направленности Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. является наличие фикций в законодательных конструкциях, которые позволяли восполнить пробелы в праве посредством привлечения к уголовной ответственности должностное лицо, которое фактически не являлось взяткополучателем, и, таким образом, данные положения давали больше оснований для привлечения к уголовной ответственности.

Представляет также интерес ст. 401 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, так как данная норма содержала положение, согласно которому взяткой можно было считать получение денег, подарков на любую сумму женой, детьми, родственниками, домашними либо другим лицами, что не подразумевало последующую передачу взятки взяткополучателю. Исходя из смысла указанной нормы, взяткополучателем являлось лицо, которое фактически не выполняло никаких преступных действий и не являлось субъектом преступления. Это законодательное решение позволяло привлечь к уголовной ответственности взяткополучателя, хотя он им (взяткополучателем) фактически не являлся, а непосредственный взяткополучатель (жена, дети, родственники, домашние или иные лица) являлись элементом объективной стороны состава преступления, который позволял привлечь к уголовной ответственности самого взяткополучателя.[105]

Это удачное законодательное решение существенно расширило уголовно-правовой инструментарий, позволяя правоприменителю использовать больше оснований для привлечения к уголовной ответственности взяткополучателя. Законодатель закрывал еще одну коррупционную нишу, которая давала коррупционерам довольно существенную возможность для совершения преступного деяния, избегая привлечения к уголовной ответственности.

Однако процессуальное доказывание рассматриваемого положения вызывало определенные трудности, решение которых порой представлялось очень непростым. Сложность заключалась в точном установлении субъективной стороны деяния, умысла, направленного на получение взятки. Так, жене, детям, родственникам должностного лица могли дать не взятку за совершение преступных действий должностным лицом, а просто подарок или благодарность за что-либо (ввиду знакомства не только с должностным лицом, но и с его женой, детьми родственниками или иными лицами, знакомыми должностному лицу). Вышеуказанные лица не обязаны были передавать взятку (подарок, благодарность и т. д.) должностному лицу, они могли пользоваться даром, могли просто хранить его как ценное имущество, могли продать, и ко всем этим действиям должностное лицо (взяткополучатель) могло быть совершенно непричастно, несмотря на то, что реальная причина получение дара, благодарности и т. д. могла заключаться в преступных действиях должностных лиц.

Разумеется, проблема должна была решаться при помощи установления объективной стороны деяния, причинно-следственной связи, в создании основательной доказательной базы, позволяющей сделать вывод о наличии преступного умысла в действиях должностного лица, что является предметом доказывания в уголовном процессе.

Полагаем, что больших трудностей при доказывании не вызывали случаи, когда должностное лицо (взяткополучатель) совершало незаконные действия в пользу взяткодателя, который давал взятку жене, детям, близким родственникам и иным лицам, так как причинно-следственная связь едва ли может вызывать какие-либо сомнения, поскольку именно незаконность действий должностного лица при наличии других доказательств позволяла обоснованно делать вывод о виновности лица.

Трудности в доказывании могли вызывать законные действия должностного лица, которые выполнялись после получения взятки женой, детьми, родственниками, иными лицами или в обещание взятки и последующем получении. Однако здесь намного сложнее было доказать виновность должностного лица, требовалась более обоснованная, логичная доказательная база.

Процессуальное доказывание, как видно из вышеприведенного примера, не могло не вызывать определенных трудностей. Однако даже они не могли нивелировать эффективность данного законодательного положения, позволяющего восполнить существенный пробел законодательства. Важным аспектом этого законодательного решения являлось то, что фактическим взяткополучателем было лицо, которое не являлось субъектом преступления.

В ст. 405 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. более конкретизируются положения ст. 401. В указанной норме установлено положение о том, что «получивший взятку равномерно признается виновным и подвергается определенным за преступление сего рода наказаниям и в определенных случаях: когда он взятку принял не сам, а чрез другого, или же дозволит принять оную своей жене, детям, родственникам, домашним или кому-либо иному».[106] Законодатель усиливал данное положение, чтобы показать важность, общественную опасность такого «завуалированного» деяния.

Особое внимание стоит обратить на другие положения ст. 405 Уложения. Желание и согласие на получение взятки уже было достаточным основанием, чтобы привлечь к уголовной ответственности. Волеизъявление взяткополучателя на получение взятки и согласие взяткодателя на передачу взятки в будущем приравнивается к преступлению, хотя действия по передаче взятки и получению взятки еще не были выполнены. Данная конструкция в большей степени являлась превентивной, направленной на пресечение преступных действий на ранней стадии совершения преступления, когда преступный результат еще не был достигнут. Объективной стороной преступления в этом случае являлось согласие на получение взятки. Субъективной стороной преступления являлась вина в форме прямого умысла.

Важным вопросом являлось процессуальное доказывание, что также не могло не вызывать сложностей. Однако проблема процессуального доказывания не влияла на логичность и правильность законодательного решения.

Другим положением ст. 405 Уложения являлась законодательная конструкция, предусматривающая совершение законных юридических действий, прикрывающих преступление: «Когда взятка передана ему прямо или чрез другого с его ведома, под предлогом проигрыша, продажи, мены или другой какой-либо мнимо-законной и благовидной сделки». Можно предположить, что взяткой в данном случае являлось совершение определенных действий должностным лицом (взяткополучателем) в отношении взяткодателя за передачу денег, подарков и т. д., под видом легальной юридической сделки, которая таковой не являлась, а лишь прикрывала реальный преступный результат, достигаемый юридической сделкой.[107]

Законодатель не без оснований решил отдельно указать понятие «мнимость сделки», так как указание на «мнимость сделки» давало правоприменителю четкую формулу для привлечения к уголовной ответственности по указанным выше основаниям. Отсутствие этого основания с формальной точки зрения редко позволяло привлекать к уголовной ответственности, так как, несмотря на всю очевидность «мнимости сделки», которая прикрывала «взятку», она являлась законной и обоснованной, а доказывание требует ювелирной точности. Иначе говоря, если коммерсант дарил квартиру чиновнику, а чиновник совершил определенные незаконные действия в отношении коммерсанта, указание на это действие в законе становится фундаментом, дающим основания для привлечения к уголовной ответственности. Если бы в законе отсутствовала указанная выше формулировка, то исходя из формальных позиций, законность сделки чиновника с коммерсантом не вызывает сомнений, а допущенное нарушение закона со стороны должностного лица (взяткополучателя) можно было квалифицировать как халатность, неосторожность, дисциплинарный проступок чиновника и т. д.

В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. законодатель последовательно криминализирует наиболее часто встречающиеся деяния, что существенным образом сужает возможность осуществления коррупционных действий, прикрываясь законными сделками.

Статья 408 ввела уголовную ответственность за действия, которые заключаются в «противозаконном сборе денег или же чего-либо иного на подарки и угощения чиновников и другого звания людей». Уже в дореволюционное время считалось обычным «накрыть стол» для ревизионной комиссии, стоимость же этого «накрытого стола» могла быть весьма высокой. Распространенность подобного вида коррупции была колоссальной, что являлось одной из причин сравнительно большой степени «жесткости» санкции за данное преступление.[108]

Также представляет интерес ст. 409 Уложения «посредничество во взяточничестве». Посредничеством считалось содействие «…мздоимству или лихоимству в каком бы то ни было оных виде, чрез принятие подарков или взятки вместо другого, или чрез посредничество при требованиях, передаче или получении взяток или подарков, или чрез участие в притеснениях или угрозах, употребляемых для вымогательства, а равно и начальники, которые зная достоверно о подарках или взятках, получаемых подчиненными их, или же о чинимых ими или допускаемых вымогательствах, не принимали никаких мер для прекращения сих злоупотреблений, изобличения и наказания виновных, или даже явно им потворствовали. Наконец и судьи, которые изобличенных в мздоимстве или лихоимстве преступников будут стараться оправдать вопреки законам и обстоятельствам дела…».[109] К понятию «посредничество во взяточничестве» приравнивается получение взятки за другого, а также осведомленность начальника о коррупционности подчиненных.