Евергетин или Свод богоглаголивых речений и учений Богоносных и Святых Отцов - Павел Евергетин

Кто находится под властью греха, тот не в состоянии сам одержать верх над плотской похотью: его постоянно и с настойчивостью раздражают страсти. Тем, кто страстен, следует молиться и быть в послушании. Кто борется с похотью послушанием и молитвой, тот искусный боец: он делает явной духовную брань через воздержание от чувственного.

Известно, что послушание — первое благо среди всех начальных добродетелей. Оно отвергает гордость и порождает в нас смирение. Посему для тех, кто охотно принимает его, оно становится началом любви к Богу. Это его, послушание, отверг Адам — и ниспал в бездны ада. Это его возлюбил Господь и ради домостроительства повиновался Своему Отцу «даже до смерти». И повиновался невзирая на то, что был ничуть не ниже величия Своего Отца — лишь для того, чтобы грех человеческого преслушания загладить собственным послушанием и возвести к блаженной и вечной жизни тех, кто живет в послушании. Поэтому, кто приступает к брани против гордыни диавола, тот должен прежде всего позаботиться о послушании. Если обратимся к нему, оно безошибочно укажет нам путь к добродетелям.

Ничем другим диавол не низвергает так в бездну, как тем, убеждает человека не строить свою жизнь по учению и призеру Отцов, а следовать своей воле. Кто зиждется на собственном суждении и воле — тот никогда не сможет идти спокойно: он будет часто спотыкаться и сбиваться с дороги, и его всегда ждет много страшных опасностей, словно бы он шел в потемках.

Мы должны это видеть хоть бы на примере человеческих искусств и наук. Даже если взяться за них своими руками, все равно нельзя их освоить собственными силами: нам нужен тот, кто верно все объяснит и покажет каждую вещь. Так разве не бессмысленно, разве не глупо считать, что можно освоить без учителя искусство духовное — самое сложное и тяжелое из всех искусств и наук? Оно ведь не телесно, и его нельзя увидеть, как другие роды искусств, которые занимаются телесным. Оно скрыто и невидимо, оно посвящает себя одной лишь душе, и цель его — придать ей божественный образ. А если потерпит оно неудачу, то принесет не сиюминутный вред, а обратит душу к гибели, мукам и вечной смерти.

Бог и Слово Бога и Отца таинственно присутствует в каждой из своих заповедей. А Бог и Отец, по естеству, весь и полностью неотделим от Своего Слова. Поэтому тот, кто принимает божественную заповедь и творит ее, тот вместе с ней принимает Божие Слово. А принимая через заповеди Слово, он чрез Него и вместе с Ним принимает Отца, Который по естеству пребывает в Слове. Точно так же и Дух, Который по естеству пребывает в Слове: «Истинно говорю вам: принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает; а принимающий Меня принимает Пославшего Меня» (Ин 13. 20). Поэтому тот, кто принял заповедь и исполнил ее, таинственно принял и хранит в себе Святую Троицу.

Авва Иосиф Фивейский сказал: «Три вещи ценны пред Богом. Первое: когда человек болеет и на него нападают искушения, а он принимает их с благодарностью. Второе: когда все что кто — либо делает, чисто пред Богом и в нем самом уже нет ничего человеческого. И третье: когда кто — либо остается в послушании у духовного отца и полностью отвергает свою волю. Но этот последний получает на один венец больше».

2. Старец сказал: «Стань как верблюд — неси свои грехи и следуй в поводу за тем, кто знает путь к Богу».

3. Брат сказал старцу:

— Я выполняю в келии все, что положено, и нет мне утешения от Бога.

— Это происходит с тобой потому, — ответил старец, — что нет у тебя опыта, а ты мучаешь себя и хочешь добиться своей воли.

— Что же мне велишь сделать, отец? — спросил брат старца.

— Иди, — сказал старец, — и останься у того, кто боится Бога; смирись перед ним и предай ему свою волю. Тогда ты получишь утешение от Бога.

Мы не желаем стерпеть малую скорбь ради Господа — и против нашей воли нас постигает множество злых скорбей. Не хотим оставить собственную волю ради Господа — и причиняем гибель и вред собственной душе. Не выносим того, чтобы быть или оказаться в послушании, в уничижении ради Господа, — и сами себя лишаем утешения праведных. Не повинуемся увещаниям тех, кто руководит нами ради Господа, — и сами себя делаем игрушкой лукавых бесов. Не принимаем наказание жезлом — и печь неугасимого огня поглотит нас, а там уже не будет утешения…

Не становись учеником того, кто хвалит себя, а не то вместо смиренномудрия научишься гордости.

ГЛАВА 20. О том, что нужно не полагаться на себя, но во всем обращаться к совету Отцов и даже тайные помыслы сердца исповедовать ясно и ничего не скрывать

По соседству со мной жил один александриец по имени Ирон. Это был юноша, учтивый и благородный, острого ума и чистой жизни, но чрезмерно худой от строгого подвига. Многие из тех, кто его знал, говорили, что часто он в течение трех месяцев довольствовался одним причастием и еще дикой зеленью, если где подвернется. Я и сам убедился в этом, когда мы с блаженной памяти Альбином и с ним как — то вместе отправились в Скит. Скит был от нас в сорока милях, и по дороге мы два раз ели и пили. А Ирон не взял в рот ни крошки — только шел и читал на память: сначала псалмы, великий и другие пятнадцать, затем послание к Евреям и Исайю, а после еще часть Иеремии пророка, Евангелиста Луку и Притчи. И шел он при этом так, что мы не могли за ним поспеть.

И этот Ирон после великих трудов и высоких подвигов был увлечен гордостью в заоблачную высь, а оттуда ниспал самым жалким образом. По дерзости и самомнению он стал считать себя выше святых отцов (скитских старцев)и всех их ругал.

— Те, кто вас слушает, — говорил он, — обманывают самих себя! Нельзя искать других учителей, кроме одного лишь Христа. Ибо Сам Спаситель сказал: «Не называйте себе учителем никого на земле» (Ср.: Мф.23. 8–10).

Впоследствии, как и Валент (из Лавсаика), он помрачился умом и пал настолько, что пришлось даже заковать его в цепи. При этом он, как и тот, не хотел причащаться Божественных Тайн. Бес гнал его, словно страшным огнем и наконец, по Божественному Промыслу он пришел в Александрию, дабы клин был выбит клином.

Там он дошел до такого бесчувствия, что все время проводил в театрах, на бегах и в харчевнях. Наконец охватила его неистовая страсть к женщинам. Он уже готов был согрешить и встретив какую — то комедиантку стал договариваться с ней о своей погибели. Но, по домостроительству, оказалось, что у него нарыв на крайнем уде. И шесть месяцев он был так болен, что срамные части у него сгнили и отпали сами собой. После этого он выздоровел и как только пришел в себя, вновь вернулся в Скит, но уже евнухом. В Скиту память о небесном отечестве и божественный разум вновь вернулись к нему. Он исповедовал Отцам все, что произошло с ним, но к прежней монашеской жизни вернуться не успел: спустя несколько дней он почил.

2. Еще один монах, по имени Птолемей, поначалу проводил жизнь в удивительных подвигах добродетели. Он жил в стороне от скита, в месте, которое называют Лестницей. Никто из монахов не мог там жить, потому что это место — в восемнадцати милях от воды. Но Птолемей принес с собой глиняные кувшины и губку. В декабре и январе там выпадает роса, и он собирал ее губкой, а затем выжимал в кувшины. Так он провел там пятнадцать лет и за это время ни с кем не видался. Но там он был лишен общения, помощи и наставлений святых отцов, а также и частого причащения Святых Христовых Тайн. И он настолько обезумел и сошел с прямого пути, что впал в нечестивую ересь отрицания Промысла. Враг внушил ему, что ничто не имеет никакого значения и что все существует просто так, от самопроизвольного движения космоса.

Внушив ему эту мысль, враг всего живого уже прямо напал на его душу. «Если так обстоит дело, — говорил он ему, — к чему ты напрасно себя терзаешь? Что тебе это даст — ведь воздаяния не будет? Да и какая награда могла бы стоить таких трудов? И кто тебе ее даст? Каким еще судом пугают всех Писания, если все существует без всякого Промысла?»

Когда несчастным Птолемеем овладели такие сатанинские мысли, он оставил подвиг и, как говорят, стал вести себя странно. Наконец он совсем потерял свой природный рассудок. До сего дня скитается он по Египту и нещадно предается чревоугодию и пьянству. Никогда и ни с кем не заговаривая, в молчании он кружит по рынку: жалкое и плачевное зрелище для христиан, поношение нашей жизни для тех, кто не знает ее! И эта страшная беда постигла несчастного Птолемея за его безумную гордость — за то, что он считал, что знает больше, чем святые отцы, никогда не общался с ними и не пользовался их наставлением. Так, оказавшись без руководства, он дошел до крайней степени омертвения души: «Имже несть управления, падают аки листвие» (Притч 11. 14).